У первого, кто спустился по трапу на мое судно, на груди и спине красного с золотыми узорами халата был изображен буфан лев. Наверное, командует туменом. Или как у китайцев сейчас называется командир подразделением в десять тысяч человек? Это был мужчина лет сорока пяти, среднего роста, худой, с узким лицом и широким для китайца разрезом глаз. И растительность на его лице была чуть гуще, хотя, конечно, не дотягивала до тех зарослей, которые могут позволить себе европейцы. Темно-карие глаза смотрели вроде бы расслабленно, но я часто замечал такой взгляд у палачей на жертву, судьба которой предрешена. На кожаном узком поясе с золотой пряжкой висел слева кривой нож с рукояткой из слоновой кости и в ножнах, обтянутых золотой парчой, а справа — несколько фигурок из нефрита, похожих на зверей, но каких именно, я разобрать не смог. Следом за ним шел пухлый, женоподобный коротышка с безволосым и накрашенным, как у проститутки, лицом. На темно-зеленом халате буфана не было. Наверное, это евнух. При предыдущей династии евнухи составляли большую часть чиновников, но у нынешней, маньчжурской, не в почете. Кстати, евнухами становятся добровольно. Ежегодно родители приводят тысячи мальчиков в отборочные комиссии, чтобы их ребенок получил место в государственном аппарате, пусть и лишившись некоторых удовольствий и возможности завести потомство. Евнухи считаются лучшими чиновниками, потому что не потеряют голову из-за бабы и не будут воровать слишком много, чтобы обеспечить своих детей.

Как-то в деревне рано утром сосед по прозвищу Буря, полученном за неконтролируемое проявление отрицательных эмоций, особенно по пьянке, попросил меня помочь кастрировать поросят, чтобы быстрей набирали вес. Он мне часто помогал, поэтому я не смог отказать, хотя и предполагал, что процесс не самый приятный. Попросят по одному клали в деревянное корытце на спину и накрывали переднюю часть фуфайкой, которую я придавливал одной рукой, чтобы пациент не дергался. Второй рукой оттягивал ему задние ноги. Буря промыл хозяйство поросенка дезинфицирующим раствором с резким, неприятным запахом, а потом обычным лезвием от безопасной бритвы разрезал мошонку и выдавил из нее яичко на жгутике. Во время выдавливания поросенок верещал громче всего. Жгутик был перевязан шелковой ниткой, после чего перерезан лезвием. То же самое проделали и со вторым яичком. Мошонку не зашивали — и так заживет. Наверное, такую же операцию проделали и этому евнуху, но это был его выбор.

Этих двоих сопровождали семеро военных с буфанами пантера и носорог и монах-европеец, смуглокожий брюнет, скорее всего, переводчик, который был без головного убора, с выбритой тонзурой и в черной шелковой рясе. Шелковое одеяние трудно назвать дешевым, но данное, одноцветное и помятое, смотрелось не дорого. У некоторых людей поразительная способность носить дорогие вещи так, что кажутся дешевыми. Правда, есть и их антиподы, которых почему-то меньше, хотя китайцы уверены, что в мире всё поровну, всё справедливо.

Я, излучая улыбку яркостью в тридцать три солнца, встретил гостей у трапа и поклонился первым, но не глубоко, потому что гость был как бы всего на ранг выше меня.

Поздоровавшись на китайском, добавил:

— Рад видеть у себя прославленного полководца!

Я еще не встречал полководца, который не считает себя прославленным, даже если не участвовал ни в одном сражении. Судя по самодовольной улыбке гостя, и на этот раз я не ошибся.

Поздоровавшись, он лизнул в ответ на северном диалекте китайского, но с акцентом, происхождение которого мои слабые знания языка не позволяли определить:

— Меня предупредили, что ты очень культурный человек, но я не ожидал, что настолько!

Видимо, гость был уверен, что каждый варвар считает себя культурным человеком, даже если не прочел ни одной книги. Я скопировал его самодовольную улыбку. Пусть думает, что и на этот раз не ошибся. После чего пригласил его в каюту.

Перед дверью гость остановился. Первыми зашли двое военных с буфанами пантера, осмотрели помещение и встали по обе стороны от двери. Следом за ними зашли руководитель делегации, евнух и монах. Остальные выстроились стеной на главной палубе перед дверью, чтобы больше никто не смог зайти в мою каюту.

Я показал жестом, чтобы гости заняли места справа от моего, освещаемые солнцем, но военачальник занял место напротив, что, как будут утверждать психологи, является конфронтационной позицией, не способствующей ведению переговоров. Только когда он наклонялся вперед, солнечные лучи освещали лицо гостя, а все остальное продолжало пребывать в тени, из-за чего казалось спрятанным за тонкие тюлевые занавески серого цвета. Лицо то словно бы просовывали между занавесками, то опять прятали за них. Именно при таком освещении стало заметно, что у военачальника кожа на лице очень тонкая, словно бы хорошо выделанная искусным мастером и умело натянутая. В Европе так хорошо выделывать кожу умели только французские кожевенники. Оставалось узнать, кто и когда доставил ее сюда.

Евнух занял нужное место. В свете, проникающем через стеклянный иллюминатор, макияж на его лице казался еще более неестественным, отталкивающим. Евнух напоминал старуху, укравшую косметичку у внучки. В то же время макияж показался мне маской, за которой этот человек прятал свое истинное «я». Мне сразу вспомнился матрос, с которым работал в самом начале своей карьеры. Фамилию не помню, а кличка у него была Братэлла. Он косил под цыгана — не брил бороду, носил безрукавку с бахромой и говорил с псевдоцыганским акцентом. Поскольку я вырос рядом с цыганами, то знал не только их акцент, но и то, что среди знакомых, соседей они ведут себя нормально. Изображать цыган начинают, когда выезжают на гастроли в другие города. Под эту клоунскую цыганистость Братэлла всячески увиливал от работы и подворовывал у экипажа и везде, где только мог. Даже если попадался, его не били, потому что никто не воспринимал всерьез. Как-то я встретил Братэллу в Керчи, где он жил. Матрос был в отпуске, поэтому бороду брил и одевался, как все. Я не узнал в этом типичном русском парне придурочного цыгана, пока он сам не окликнул меня. Оказалось, что у Братэллы симпатичная жена, двое детей и трехкомнатная квартира в центре города, полученная без очереди. Носить шутовскую маску выгодно. Поэтому я сделал вывод, что с евнухом надо держать ухо востро.

Слуга Энрике расставил на столе серебряные блюдо с фруктами и кубки, которые наполнил испанской мальвазией из серебряного кувшина. Я был уверен, что китайцы не смогут по достоинству оценить кислые французские вина.

— За здоровье Сына Солнца (так китайские императоры величают себя)! — предложил я тост и выпил первым до дна, после чего перевернул кубок.

Пусть думают, что такая традиция у моего народа, и следуют моему примеру. Впрочем, пить до дна за здоровье правителя — это принято во многих странах. Мои гости не так стойки к алкоголю, как я. Чем быстрее опьянеют, тем легче будет вести с ними переговоры.

И военачальник, и евнух осушили кубки и перевернули их, как сделал я.

— Меня зовут Лан Тань, — представился военачальник. — Я здесь по распоряжению нашего императора Канси.

Имя не похоже на китайское. Наверное, маньчжур.

— Сановник Вэнь Да, — назвал свое имя и евнух.

Имя тоже вроде бы не китайское, хотя черт его знает, какие у них сейчас имена в моде, но разрез глаз явно местный.

— Я рад, что мои пушки заинтересовали великого императора, — сказал я на голландском языке.

Монах начал переводить. Не совсем правильно. Как я понял по акценту, родным его языком был испанский. Я повторил фразу на испанском. Монах радостно улыбнулся и быстро и более правильно перевел ее на китайский. Это не ускользнуло от Лан Таня и Вэнь Да.

Они переглянулись, и последний предложил мне:

— Мы можем позвать переводчика-китайца.

— Надеюсь, и этот справится, — сказал я.

— Наш император сейчас воюет с ойратами, и ему нужно много всякогооружия, — рассказал военачальник.