Он был удручен, глаза прищурены в щелки. Вообще его мимику сложно было разглядеть и понять, она была непривычна тому, кто видел лишь человеческие лица. Только глаза на его лице всегда были живыми и говорящими, и сегодня они казались темнее и тусклее. Хотя это ерунда, конечно, глаза не способны менять цвет.　

— Это ты, — она вскочила, — ты не пришел, а я тебя вчера ждала. Я бы вернулась домой, но меня не отпустили.　

Для нее теперь домом был Нижний. Потому что он был только ее. Там не было власти Овертины, например. Это так важно, оказывается — иметь уголок, который только твой.　

Он кивнул, положил руки ей на плечи, вгляделся в е лицо.　

— Ты в порядке?　

— Да. Ты… сердишься?..　

— Сержусь, на что? — он, кажется, искренне удивился.　

— Не знаю. Некоторые считают, что я… Ты сам говорил, что ревнуешь меня к лорду Вилену.　

— Нет, — просто сказал он, разом отметя все нелепости, — скажи, ты очень меня испугалась? — и, кажется, сам взглянул на нее со страхом.　

— Нет, — ответила она, — точнее, я испугалась, конечно. Но не слишком.

— А почему не убежала? — настаивал он.　

— Я ведь сказала, что не сильно испугалась. Я тебя никакого не боюсь. И потом, ты выглядел не страшнее нашего конюха, когда тот напивался, это бывало два раза в год. Нам, детям, тогда не разрешали выходить во двор, — это была не совсем правда, конечно, в том смысле, что конюх не прыгал, взъерошив шерсть и размахивая огромными когтями.　

— Тин. Правда в том, что я так быстро пришел в себя лишь благодаря тебе, понимаешь? И как это у тебя вышло?　

— Так пользуйся тем, что я на тебя хорошо влияю, — разрешила она великодушно, — может, научишься использовать мое влияние, так сказать, заранее? Чтобы не доводить до крайности?　

— Гм… А зачем вы держали конюха, которого боятся дети? — сменил он тему, и по его темным губам пробежала гримаса, отдаленно похожая на улыбку.　

Нет, все же он был не в себе. А ведь им было так хорошо, до этой долгожданной королевской охоты.　

— Это был лучший в округе конюх, за исключением двух дней в год, — она улыбнулась одними уголками губ, — ты не пришел ко мне вчера, потому что решил, что я тебя боюсь?　

— Мне хотелось побыть одному и подумать, — сказал он.　

— Понимаю, — согласилась она, — но ты, пожалуйста, не убегай от меня в следующий раз. Я не буду мешать тебе думать. Зато я помешаю тебе думать о каких-нибудь глупостях. О том, что я тебя боюсь, например.　

— Ты вернешься в Нижний? И все будет по-прежнему?　

— А ты покатаешь меня на лодке? Разрешишь чертить тебе чертежи? И я буду рисовать, сидя на берегу, — он всякий раз кивал, — и, наконец, я заказала новое постельное белье на три сотни дирров! И еще не переставила мебель на втором этаже. И ты считаешь, что я могу не вернуться в Нижний? Только если ты　 меня выгонишь, и запрешь там все двери! — и ей самой стало почти смешно от абсурдности такого предположения.　

— Я не слишком понимаю женщин, но, кажется, белье на три сотни это самый веский аргумент. И мебель, да… — он тряхнул головой, и его пышная грива разметалась по плечам, — прикупи еще что-нибудь.

Скатертей? — и опять эта гримаса, похожая на улыбку.　

А напряжения в его глазах поубавилась.　

— Что, если завязать тебе волосы сзади шнурком? — предложила она, — будет аккуратнее.　

— И пару красных бантов в цвет твоего платья, — кивнул он, — Тин, я теряю все эти шнурки. Забываюсь, сдираю их с волос и теряю. Пойдем, нас уже ждут.　

Именно так, Тьяна опять была в красном наряде новобрачной. Кто бы мог подумать, что вожделенное для каждой девушки красное платье, да еще сшитое лучшей портнихой и стоящее так дорого, может настолько надоесть? Но Овертина предупредила запиской — надеть красное.　

В дверь постучали, и заглянул Хойр.　

— Вы еще здесь, милорд? Вы не передумали?　

— Не передумал.　

— Тогда вот, — он подал ему амулет на шнурке, — наденьте на шею и походите немного, чтобы он начал действовать. Это приказ герцога, милорд.　

— Зачем это? — спросила Тьяна.　

— Тоже своего рода защита. Она закроет от лорда Валантена всех людей в зале. То есть, я хотел сказать, закроет не от зрения, а от нюха и прочих качеств.　

— И я стану слепым ровно наполовину, — пробурчал он недовольно.　

— Не преувеличивайте, милорд, — безапелляционно заявил Хойр, — не более слепым, чем все люди. Он ведь не целиком закрывает, немного остается. Как у обычных людей. В зале не все будут доброжелательны, милорд. Можете не ходить.　

— Я пойду, — Валантен надел на шею амулет.　

— Вы выйдете к гостям, милорд? — Тьяна была потрясена.　

— Да. Я так решил.　

— Вообще, это разумно, — добавил Хойр, — люди не будут придумывать вас ужаснее, чем вы есть. Да, и вот это, чуть не забыл, — он обвязал руку Валантена шнурком, — это для более четкого и звучного голоса. Ваш настоящий как-то не очень. Кашляните, милорд…　

Они пришли в Большой зал в числе последних, потому что последним ждали короля. Лорд и леди Айд — и　 взгляды всех, кто был в зале, сразу приклеились к ним двоим, к Чудовищу и его жене. Это о них все только и говорили со вчерашнего дня, но появление чудовища явно оказалось неожиданностью. Тьяне показалось, что в этих липких взглядах они рискуют запутаться, как мухи в паутине. И — сначала повисла тишина, потом все сдержанно зашумели.　

Валантен подвел Тьяну к Овертине, сам стал рядом. Овертина была строгой и спокойной, и блистала красотой, как всегда. Ее «брат» тоже пришел и стоял с ней рядом, с Валантеном они обменялись кивками　 — значит, были знакомы. Герцог хмурился, графиня Каридан была бледной и постаревшей лет на десять, дрожала и всхлипывала. Граф Каридан, Первый министр, тоже казался измученным, словно не спал ночь　 — так оно и было, скорее всего. Эркат Каридан, возлюбленный Уны, поддерживал мать и ни на кого не поднимал глаз. Уна застыла, как изваяние, глядя куда-то в угол, и лишь нервно покусывала губы.　

— Вы могли бы не приходить, Уна, — ровно заметила герцогиня, — все это вас не касается.　

— Я тоже Айд! — возразила девушка даже громче, чем следовало, Овертина лишь пожала плечами.　

Наконец, пришел король, и после всеобщих положенных поклонов заявил, окинув весь зал орлиным взором:　

— Мы здесь затем, благородные господа, чтобы раз и навсегда разрешить те недоразумения, которые возникли между двумя из первейших семей Грета. Вчера на охоте был смертельно ранен лорд Вилен Каридан, ранен не зверем, что не вызывало бы вопросов, а другим арлином, который презрел право достойного лорда на оправдание и на меч. В то же время, я, как свидетель, своим словом подтверждаю, что благородный лорд Валантен Айд имел право на удовлетворение крови, и даже проявленная им горячность, простительная простолюдину, имела все основания быть, потому что лорд Вилен Каридан вел себя недопустимо и оскорбительно по отношению к супруге лорда Валантена Айда. Лорд Айд?　

Валантен сделал шаг вперед:　

— Ваше величество, благородные господа, я обвиняю лорда Вилена Каридана в том, что он оскорбил мою жену. Я сожалею о его гибели, потому что это лишило меня возможности требовать кровного удовлетворения… — голос Валантена действительно звучал теперь гораздо звучнее, чем обычно.　

— Лорд Каридан? — сказал король.　

— Ваше величество, расследование установило, что мой кузен, лорд Вилен Каридан, находился под действием неверное подобранных колдовских амулетов, которые он применял без консультации с дипломированным колдуном. Это признано и колдуном герцога Нивера, — Хойр после этих слов поклонился.　

— Я глубоко сожалею и приношу глубочайшие извинения леди Айд, — продолжал граф, — смею напомнить, что единственный виновник наказан и никогда уже не повторит свою ошибку.　

Ему подали шкатулку из красного сафьяна, он приблизился к Тьяне и с легким поклоном протянул ей шкатулку, при этом явно избегая смотреть на Валантена.　

— Миледи.　

— Милорд, — она взяла шкатулку.