Но он видел, как это случилось, а Луиза почувствовала существ, которые пожирали Билла изнутри. Это заставило Ральфа вспомнить о черном саване вокруг Общественного центра и о том, что может случиться, если они с Луизой не придумают, как остановить Сьюзан Дей. Он снова двинулся к лифту, но Луиза потянула его назад, не отрывая взгляда от телевизора.

– …почувствует глубочайшее облегчение, когда сегодняшняя речь Сьюзан Дей, известной феминистки, борющейся за право женщин на аборты, уйдет в историю, – говорила Лизетт Бэнсон, – и так считает не только полиция. Организации, ратующие за запрещение и разрешение абортов, сейчас пребывают на грани открытой войны. Джон Киркленд сейчас находится в Общественном центре Дерри, и у него есть кое-какие соображения по этому поводу. Джон?

Рядом с Кирклендом стоял бледный и неулыбчивый человек. Дэн Далтон. Значок у него на рубашке изображал скальпель, направленный на младенца, лежащего в позе эмбриона, все это было обведено красным кругом, перечеркнутым красной же линией. На заднем плане Ральф увидел полдюжины полицейских машин и два фургончика служб новостей, один из них был с эмблемой Эн-би-си на боку. Какой-то полицейский в форме шел прямо по газону, ведя на поводке двух собак – бладхаунда и немецкую овчарку.

– Правильно, Лизетт, я сейчас в Общественном центре, и настроение тут можно описать, как смесь беспокойства и тихой решительности. Со мной Дэн Далтон, президент общества «Друзей жизни», которое страстно протестует против выступления мисс Дей. Мистер Далтон, вы согласны с такой оценкой ситуации?

– С тем, что в воздухе витают беспокойство и решительность? – переспросил Далтон. Ральфу его улыбка показалась одновременно нервозной и презрительной. – Да, я полагаю, можно сказать и так. Мы обеспокоены тем, что Сьюзан Дей, одна из величайших преступниц страны, добьется своих целей здесь, в Дерри – убийства беспомощных нерожденных детей.

– Но, мистер Далтон…

– И, – оборвал его Далтон, – мы настроены очень решительно, чтобы показать нашим гражданам, что мы вовсе не нацисты, как нас пытаются представить, но мы не оболванены этой новой религией нашего времени – политкорректностью дерьмовых политиканов.

– Мистер Далтон…

– Мы также настроены очень решительно, чтобы показать нашим гражданам, что мы способны бороться за наши убеждения, и опять же полны решимости исполнить священную обязанность, которую наш милостивый Господь…

– Мистер Далтон, «Друзья жизни» планируют какие-нибудь акты насилия в знак протеста?

Это заткнуло Далтона на мгновение и – по крайней мере на время – согнало с его лица деланную энергичность. И когда она исчезла, Ральф заметил одну страшную вещь: за всем напором и жаром Далтона прятался смертельный испуг.

– Насилие? – наконец выдал он. Он произнес это слово так осторожно, словно оно могло поранить ему рот при неправильном обращении. – О Господи, нет. «Друзья жизни» отвергают саму идею, что злом можно принести добро. Мы планируем устроить массовую демонстрацию – мы хотим включить в эту борьбу защитников жизни из Огасты, Портленда, Портсмута и даже Бостона, – но никакого насилия не будет.

– А что с Эдом Дипно? Вы можете говорить за него?

Губы Далтона, и без того похожие на шрам, теперь сжались в почти невидимую линию.

– Мистер Дипно больше не состоит «Друзьях жизни», – сказал он. Ральфу показалось, что в голосе Далтона он слышит одновременно и ярость, и страх. – Как и Фрэнк Фелтон, Сандра МакКей и Чарльз Пикеринг.

Взгляд Джона Киркленда в камеру был кратким, но выразительным. Он говорил, что Дэн Далтон такой же чокнутый, как взбесившийся енот.

– Так вы говорите, что Эд Дипно и эти другие люди – извините, я не знаю, кто они такие – организовали свою собственную группу борцов против абортов? Нечто вроде филиала?

– Мы не борцы против абортов, мы защитники жизни! – закричал Далтон. – Тут есть большая разница, только вы, репортеры, почему-то никак не хотите этого понять!

– То есть вы ничего не знаете о местонахождении Эда Дипно и о его планах, если, конечно, он что-то планирует?

– Я не знаю, где он, мне дела нет до того, где он, и мне нет дела до его… филиала тоже.

Ты боишься, подумал Ральф. И если такая самодовольная сволочь, как ты, чего-то боится, то я просто в ужасе.

Далтон пошел прочь. Киркленд, решив, очевидно, что он еще не все выжал из Далтона, рванулся за ним, потрясая микрофоном.

– Но разве это не правда, мистер Далтон, что, когда Эд Дипно состоял в «Друзьях жизни», он спровоцировал несколько насильственных протестов, включая инцидент в прошлом месяце, когда куклы, наполненные искусственной кровью, бросали…

– Вы снова о том же? – нахмурился Дэн Далтон. – Я буду молиться за вас, друг мой.

И он пошел прочь.

Киркленд растерянно посмотрел ему вслед, потом повернулся обратно к камере.

– Мы пытались связаться с оппонентом мистера Далтона, с Гретхен Тилбери, которая приложила титанические усилия, чтобы устроить это мероприятие, но она недоступна для журналистов. Мы слышали, что мисс Тилбери сейчас в Хай-Ридже, женском приюте и общежитии, который содержит городской Женский центр. Возможно, она со своими помощницами сейчас вносит последние, завершающие штрихи в план того, что, как они очень надеются, будет безопасной, свободной от насилия встречей в Общественном центре сегодня вечером.

Ральф взглянул на Луизу и сказал:

– Хорошо. Теперь мы хотя бы знаем, куда нужно ехать.

Кадр переключился на Лизетт Бэнсон.

– Джон, есть ли какие-нибудь признаки готовящегося насилия в Общественном центре?

Киркленд уже вернулся на свое первоначальное место возле полицейских машин. Он держал в руках маленький белый прямоугольник, на котором было что-то написано, направляя его на камеру.

– Вот, сегодня утром частная служба безопасности нашла тысячи таких карточек, разбросанных на лужайке перед Общественным центром. Один из охранников утверждает, что видел автомобиль, из которого их выбросили. Он говорит, что это был «кадиллак» выпуска конца шестидесятых, черный или коричневый. Он не рассмотрел номер, но говорит, что на бампере была наклейка с надписью: «АБОРТ – ЭТО УБИЙСТВО, А НЕ ВЫБОР».

Снова в студию, где Лизетт Бэнсон заинтересованно спрашивает:

– И что же написано на этих карточках, Джон?

Снова к Киркленду.

– Нечто вроде загадки. – Он посмотрел на карточку и прочитал. – Если ваш пистолет заряжен лишь двумя пулями и вы находитесь в комнате с Гитлером, Сталиным и врачом, делающим аборты, что вы сделаете? – Киркленд опять смотрел в камеру. – Всажу обе пули во врача.

– Это Джон Киркленд, в прямом эфире из Общественного центра Дерри.

– Есть хочу – умираю, – сказала Луиза, когда Ральф выводил «олдсмобил» вниз по пандусу стоянки, ведущему наружу… если только он не пропустил знак выезда. – И если я и преувеличиваю, то совсем немножко.

– Я тоже, – сказал Ральф. – И если вспомнить, что мы ничего не ели со вторника, то, по-моему, это вполне нормально. Мы обязательно заедем куда-нибудь позавтракать по пути в Хай-Ридж.

– А у нас есть на это время?

– Ну, мы сделаем так, чтобы оно у нас было. В конце концов сила бойца в его желудке.

– Согласна, только, по-моему, я не очень похожа на бойца. Ты знаешь, где…

– Помолчи секундочку, Луиза.

Он резко тормознул машину, поставил переключатель передач на нейтралку и прислушался. Из-под капота раздавался какой-то стук, который ему очень не нравился. Конечно, цементные стены в таких гаражах усиливают звуки, но все же…

– Ральф? – обеспокоенно спросила Луиза. – Только не говори, что с машиной что-то не так, хорошо?

– Я думаю, все в порядке, – сказал он и снова поехал вперед. – Просто с тех пор, как умерла Каролина, я немного забросил «старушку Нелли». Забыл, как она урчит. Ты хотела о чем-то спросить?

– Насчет этого приюта, Хай-Риджа. Ты знаешь, где это?