[Луиза, с тобой все в порядке?]

[Да, все нормально. Вот только чертово нижнее белье… Кажется, я похудела, и оно с меня падает! Вот ведь зараза!]

Ральф понял, что видит не только кружевной край Луизиной нижней юбки, но и четыре-пять дюймов розового нейлона. Он старательно сдерживал улыбку, пока Луиза сидела, растопырив ноги, на широкой верхушке забора и пыталась одернуть юбку. Он хотел ей сказать, что она выглядит очень даже аппетитно, но по здравом размышлении передумал.

[Отвернись, пока я не поправлю эту чертову юбку, Ральф. И перестань ухмыляться.]

Он отвернулся и стал разглядывать Общественный центр. Если он и ухмылялся (хотя ему самому казалось, что он вовсе не ухмылялся, а просто она прочла его мысли по его ауре), то при виде этого темного, клубящегося савана его улыбка быстро погасла.

[Луиза, по-моему, было бы проще, если бы ты просто ее сняла.]

[Простите меня, уважаемый Ральф Робертс, но я немного не так воспитана, чтобы снимать нижнее белье на улице и оставлять его на беговой дорожке, и если у вас были знакомые девушки, которые делали что-то подобное, надеюсь, это было еще до того, как вы встретили Каролину. Что мне сейчас нужно, так это…]

Смутный образ блестящей английской булавки.

[Но у тебя нет ни одной, если я правильно понимаю, Ральф?]

Он покачал головой и послал ей ответный образ: песок в песочных часах быстро ссыпается вниз.

[Хорошо, хорошо, поняла. Кажется, я ее зацепила… еще немного продержится. Можешь поворачиваться.]

И он повернулся. Она уже спускалась с другой стороны широкой изгороди и двигалась довольно уверенно, но ее аура значительно побледнела, и Ральф снова заметил темные круги у нее под глазами.

Он подтянулся, перекинул ногу через забор и спрыгнул с другой стороны. Ему понравилось это ощущение – он давно так легко не двигался.

[Нам снова нужна подпитка, Луиза.]

Луиза устало кивнула.

[Я знаю. Пойдем.]

След протянулся по беговой дорожке, вскарабкался на другой забор, потом спустился по заросшему кустарником склону к Нейболт-стрит. Ральф заметил, что Луиза придерживает нижнюю юбку через юбку верхнюю, и снова подумал о том, чтобы спросить, не лучше ли будет зайти куда-нибудь в укромное место и снять эту штуку, но снова решил не соваться со своими рационализаторскими предложениями. Если эта штуковина и вправду начнет ей мешать, она ее снимет и без его совета.

Ральф больше всего беспокоился, не пропадет ли след Атропоса, и его самые мрачные опасения подтвердились. След оборвался. Тусклые розоватые кляксы привели их на потрескавшуюся мостовую Нейболт-стрит, мрачноватую улицу из бесцветных бетонных коробок, которые надо было снести еще несколько лет назад. Потертое белье хлопало на провисших веревках, грязные дети с сопливыми носами таращились на Ральфа с Луизой из пыльных двориков. Симпатичный взъерошенный мальчик лет трех подозрительно посмотрел на них, схватился одной рукой за ширинку, а другой сделал неприличный жест.

Нейболт-стрит заканчивалась тупиком, упираясь в старое трамвайное депо, и здесь они потеряли след. Они встали у козел, прикрывающих вход в старый подвал – все, что осталось от пассажирского депо, – и оглядели полукруглый пустырь. Ржавые рельсы выглядывали из густых зарослей подсолнухов и репейника, осколки разбитых бутылок поблескивали на солнце. Ярко-розовые буквы на растрескавшейся стене ангара сообщали, что «СЮЗИ СОСАЛА МОЕГО ТОЛСТЯЧКА». Это трогательное заявление располагалось внутри орнамента из танцующих свастик.

Ральф: [И куда, черт подери, он девался?]

[Вон туда, Ральф, видишь?]

Она указывала на то, что было главной линией до 1963 года, единственной – до 1983-го, а теперь превратилось в заросшие ржавые рельсы, ведущие в никуда. Даже шпал почти не осталось – их сожгли в полуночных кострах либо местные бомжи, либо бродяги по пути к картофельным полям округа Арустук или яблочным садам и рыбным угодьям Мэритайма. На одной из немногих уцелевших шпал Ральф разглядел брызги розовой слизи. Они выглядели свежее, чем те, по которым они вышли на Нейболт-стрит.

Он посмотрел на следы, терявшиеся в сорняках, и попытался прикинуть маршрут. Если ему не изменяла память, эта линия огибала муниципальную площадку для гольфа по пути к… ну, в общем, в западную часть города. Ральф подумал, что эта линия должна проходить возле аэропорта, где на площадке для пикников Фэй Чапин, может быть, прямо сейчас размышлял над сеткой грядущего шахматного турнира.

Это одна большая петля, подумал он. Она затягивает нас уже три дня, но мне кажется, что в конце мы вернемся туда, откуда все началось… не в Рай, а на Харрис-авеню.

– Эй вы, ребята? Как делишки, а?

Ральфу показалось, что он узнал этот голос – то есть не то чтобы это был кто-то знакомый, но этот голос он слышал раньше, причем недавно. И этого мужика он уже где-то видел. Он стоял у них за спиной, в том месте, где Нейболт-стрит вливалась в площадку перед депо. На вид ему было лет пятьдесят, но Ральфу казалось, что на самом деле он лет на семь – десять моложе. Он был в мягкой рубашке и старых потрепанных джинсах. Его аура была зеленой, как бутылка пива «Святой Патрик». И тут Ральф вспомнил: это тот самый пьянчужка, который приставал к ним с Биллом в парке в тот день, когда Макговерн горевал о Бобе Полхерсте… который, как оказалось, пережил его. Иногда жизнь бывает забавнее, чем шуточки Гаучо Маркса.

На Ральфа вдруг накатило странное ощущение неотвратимости и вместе с ним – интуитивное понимание тех сил, которые их теперь окружали. Ральф вполне мог бы без них обойтись. И не важно, что это были за силы – добрые или злые, Предопределенность или Случайность; они были неодолимы, и только это имело значение, и все, что Клото с Лахесисом им говорили о свободе выбора, перед лицом этих сил превращалось в насмешку. Ральф чувствовал себя так, как будто они с Луизой были привязаны к спицам гигантского колеса – колеса, которое вновь и вновь возвращало их назад, хотя при этом неотвратимо несло их все дальше и дальше в глубь этого кошмарного тоннеля.

– У вас нет лишней мелочи, мистер?

Ральф немного спустился, чтобы быть уверенным, что пьянчужка его услышит.

– Дай я угадаю. Тебе опять звонил дядя из Декстера, – сказал Ральф. – Сказал, что ты можешь вернуться на свою старую работу на мельнице… но только если ты доберешься туда сегодня. Я все правильно излагаю?

Пьянчуга удивленно заморгал.

– Ну… да. Штот вродь того. – Он на мгновение сбился, но это была его самая отработанная и любимая история – может быть, он и сам в нее верил, – и он быстро нащупал прерванную было нить. – Эт хорошая работа, понимаешь? И я снова могу ее получить. В два часа есть автобус на Арунстук, ток он стоит пять пеесят, а у меня ток четвертак…

– У тебя есть семьдесят шесть центов, – сказала Луиза. – Два четвертака, две десятки, один пятак и одна единичка. И если посмотреть, сколько ты пьешь, то аура у тебя очень даже здоровая, вот что я тебе скажу. Ты силен, как бык.

Пьянчужка озадаченно посмотрел на нее, потом отступил на шаг и вытер нос рукавом.

– Не волнуйся, – успокоил его Ральф. – Моей жене всюду видятся ауры. Она очень возвышенный человек.

– Да ну?

– Угу. Она к тому же еще и щедрая, и я думаю, что она даст тебе денежку. Правда, Элис?

– Он все пропьет, – возразила она. – Нет у него в Декстере никакой работы.

– Вполне вероятно, – сказал Ральф, сверля ее взглядом. – Но его аура выглядит очень здоровой. На удивление.

– А вы, мистер, тоже немного того… возвышенный, – пробормотал пьянчужка, переводя настороженный взгляд с Луизы на Ральфа. Но теперь у него в глазах появилась надежда.

– Ты даже не представляешь, насколько ты прав, – согласился Ральф. – И в последнее время оно проявилось в полную силу. – Он поджал губы, как будто обдумывая интересную мысль, которая вдруг пришла ему в голову, и затянулся. Яркий зеленый луч выбился из ауры попрошайки, пересек десять футов, отделявших бродягу от Ральфа, и влился Ральфу в рот. Вкус был чистый и вполне узнаваемый: яблочное вино с фермы Буна, – резковатый и терпкий, но в чем-то приятный. Простая, без всяких затей, жизненная энергия. К Ральфу сразу вернулось ощущение силы, и, самое главное, ясность мыслей.