– Да, конечно, – сказала Рэйчел сонным бессмысленным голосом. – Они разговаривают, и Питер говорит, что все в порядке, так что мне лучше помолчать.

– Хорошая мысль, – сказал Ральф, все еще легонько придерживая ее за локоть.

Луиза оглянулась, чтобы удостовериться, что Ральф взял ситуацию под контроль, потом опять повернулась к Барбаре Ричардс.

– Поворачиваем налево за красным фермерским домом с двумя амбарами. А куда дальше?

– Там будет грунтовая дорога. Она поднимается на холм, милю или полторы, и заканчивается у белого фермерского дома. Это и есть Хай-Ридж. Замечательный вид…

– Конечно, – согласилась Луиза. – Барбара, я была рада тебя увидеть. Теперь мы с моим другом…

– Я тоже рада была увидеться, Луиза, – сказала Ричардс отсутствующим, безжизненным голосом.

– Теперь мы с моим другом уходим. Все в порядке.

– Да, хорошо.

– И вам лучше забыть, что мы здесь вообще были, – сказала Луиза.

– Конечно.

Луиза уже повернулась, чтобы уйти, но потом обернулась обратно и взяла листок бумаги, который достала из сумочки. Он упал на стол, когда она схватила Барбару за запястье.

– Почему бы тебе не вернуться к работе, Рэйчел? – спросил Ральф уборщицу. Он осторожно отпустил ее руку, готовый вновь схватить ее, если окажется, что нужно закрепить приказ.

– Да, мне лучше вернуться к работе, – сказала она гораздо более дружелюбно. – Хочу закончить все к полудню, чтобы потом поехать в Хай-Ридж и помочь им там.

Луиза подошла к Ральфу, когда Рэйчел вернулась к своей тележке. Вид у Луизы был одновременно изумленный и испуганный.

– С ними все будет в порядке, да, Ральф?

– Да, конечно. Я уверен, что все будет хорошо. А как с тобой? Все хорошо? Не собираешься падать в обморок или что-нибудь в этом роде?

– Да нет, все нормально. А ты запомнил дорогу?

– Конечно, она говорила про то место, которое раньше называлось Сады Баррета. Мы с Каролиной ездили туда каждую осень собирать яблоки и покупать сидр, пока в начале восьмидесятых ферму не продали. Подумать только, это и есть Хай-Ридж.

– Удивляться будешь потом, Ральф. Я правда умираю с голоду.

– Хорошо. Да, кстати, что это была за записка? Про племянницу, которая поступила в Нью-Гемпширский университет?

Луиза улыбнулась и протянула ему записку. Это был ее сентябрьский счет за свет.

6

– Ну как, удалось вам оставить свое сообщение? – спросил охранник, когда они вышли из Женского центра и направились к машине.

– Да, спасибо, – сказала Луиза, вновь одарив его лучезарной улыбкой. Она шла, крепко держа Ральфа за руку. Он понимал, что она сейчас чувствует. У него тоже не было ни малейшего представления, сколько продержится их внушение женщинам.

– Черт, – сказал охранник, который решил проводить их до автомобиля. – Сегодня будет долгий день. Я буду счастлив, когда он закончится. Вы знаете, сколько здесь будет охранников от полудня до полуночи? Дюжина. И это только здесь. А в Общественном центре – сорок, и это не считая полицейских.

И черт подери, все это абсолютно бесполезно, подумал Ральф.

– А все для чего? Чтобы какая-то блондиночка встала в позу и чего-то там наболтала. – Он взглянул на Луизу, как будто ожидая, что она обвинит его в злобном сексизме, но Луиза только улыбнулась.

– Я надеюсь, для вас все пройдет нормально, офицер, – сказал Ральф и повел Луизу к машине. Он завел «олдсмобил» и осторожно вырулил на дорогу, все еще ожидая, что Барбара Ричардс и Рэйчел Андерсон – или сразу обе – выбегут из дверей с дикими глазами и обвиняющими указующими перстами. Он наконец развернул машину в нужном направлении и только тогда откинулся на спинку сиденья с видимым облегчением. Луиза взглянула на него и сочувственно кивнула.

– Я думал, что я хороший коммивояжер, – сказал Ральф, – но Боже, я в жизни не видел такой потрясающей работы.

Луиза скромно улыбнулась и сложила руки на коленях.

Когда они проезжали мимо больничного гаража, Триггер выскочил из своей будки, размахивая руками. Первая мысль, мелькнувшая у Ральфа, была о том, что им все-таки не удалось уйти тихо – охранник с блокнотом заметил что-то подозрительное и позвонил Тригу, чтобы тот их остановил. Потом он заметил, что Триггер выглядит запыхавшимся, но счастливым. А в правой руке он держит старый, потрепанный черный бумажник. Он открывался и закрывался, как беззубая пасть, с каждым взмахом руки.

– Не беспокойся, – сказал Ральф Луизе, останавливая машину. – Я не знаю, чего он хочет, абсолютно уверен, что ничего плохого.

– А меня не волнует, что он хочет. Все, чего хочу я, – это выбраться отсюда и немного поесть. Если он вдруг затеет показывать тебе фотографии с последней рыбалки, я сама нажму на газ.

– Аминь, – сказал Ральф, прекрасно зная, что Триггер имеет в виду нечто совершенно иное. Ральф еще не во всем разобрался, но он знал совершенно точно: ничего не происходит случайно. Больше не происходит. Это Предопределенность на тропе войны. Он затормозил перед Триггером и открыл окно. Стекло опустилось с жалобным стоном.

– Эй, Ральф! – закричал Триггер. – Я думал, что упустил тебя!

– Что случилось, Триг? Мы вообще-то торопимся…

– Да, да, только дай мне секундочку. У меня оно здесь? Черт, да у меня все бумаги здесь.

Он раскрыл свой старый бумажник, выставив на обозрение несколько мятых счетов, несколько фотографий (и черт возьми, если Ральф не заметил на одной из них самого Триггера с бас-гитарой) и штук сорок визитных карточек, уже мятых и мягких от возраста. Триггер начал просматривать все это со скоростью банковского клерка-ветерана, пересчитывающего валюту.

– Я никогда ничего не выбрасываю, вот черт, – пробубнил Триггер. – Я тут все нужное записываю. Гораздо удобнее, чем в блокноте. Секундочку… еще только одну секундочку, черт, да где же ты?

Луиза обеспокоенно и нетерпеливо посмотрела на Ральфа и указала на дорогу. Ральф сделал вид, что не заметил ее взгляда и жеста. Он почувствовал странный трепет в груди. Перед мысленным взором встала картинка: он сидит в фургончике у Триггера и рисует фигуру на запотевшем стекле – холодный дождь в жаркий день пятнадцать месяцев назад.

– Ральф, ты помнишь шарф, который был на Дипно в тот день? Белый, с какими-то красными значками на нем?

– Да, помню, – сказал Ральф. Сучий потрох, сказал Эд тому грузному парню. Я имел твою мать во все дыры. И да, он помнил шарф – разумеется, помнил. И красные штучки на нем не были просто пятнами, или линиями, или бессмысленными узорами, это были иероглифы. У Ральфа засосало под ложечкой, и он подумал, что Триг мог бы уже не копаться в своих визитках. Ральф и так знал, что тот хочет сказать. Знал.

– Ты был на войне, Ральф? – спросил Триггер. – На большой, которая Вторая?

– В каком-то смысле. Я большей частью в Техасе воевал. А за океан попал только в начале сорок пятого, но все время в тылу провел.

Триггер кивнул.

– Значит, в Европе. На Тихом океане не было тыла, во всяком случае, в конце.

– Англия, – подтвердил Ральф. – Потом Германия.

Триггер довольно кивнул.

– А если б ты был на Тихом океане, то ты бы знал, что иероглифы на шарфе не китайские.

– Они были японские, да? Да, Триг?

Триггер кивнул. В одной руке он держал визитку, которую выкопал-таки среди остальных. На ее чистой стороне Ральф увидел примерное изображение того символа, который был на шарфе Эда. Двойной иероглиф, который он сам нарисовал на запотевшем стекле.

– О чем вы говорите? – спросила Луиза, уже не нетерпеливым, а слегка обеспокоенным тоном.

– Я должен был знать. – Ральф сам не узнал свой голос, таким он был слабым и испуганным. – Просто обязан был знать.

– Знать что? – Она схватила его за плечо и легонько встряхнула. – Что знать?

Он не ответил. Медленно, словно во сне, он протянул руку и взял у Триггера карточку. Триг уже не улыбался, его темные глаза смотрели на Ральфа с угрюмо-похоронным выражением.