– И все же… – сказал Лейдекер, с сомнением глядя на автомобиль.

– Я пятнадцать лет проработал на одном месте, но до этого был коммивояжером. В течение двадцати пяти лет я накатывал по восемьсот миль в неделю. Со временем я осел в типографии. И меня не особо тянуло садиться за руль. То есть мне было все равно… А с тех пор, как умерла моя жена, вроде и повода нету. Если мне надо куда-то ехать, меня вполне устраивает автобус.

Все бы звучало вполне правдиво, да и было истинной правдой. Только Ральф не счел нужным добавить, что он, помимо всего прочего, перестал доверять своим рефлексам и зрению. Год назад мальчик лет семи зафутболил свой мячик на проезжую часть Харрис-авеню. Ральф возвращался из кино, и хотя ехал на скорости не больше двадцати миль в час, на какой-то ужасный миг ему показалось, что он задавил ребенка. Разумеется, он никого не задавил – парнишка вообще был достаточно далеко, – но с тех пор Ральф почти не садился за руль: чтобы посчитать все разы, когда он выезжал на машине, хватило бы пальцев на двух руках.

Но об этом он тоже не стал говорить.

– Ну, как вам будет угодно, – сказал Лейдекер, отсалютовав старенькому «олдсмобилю». – Вас устроит завтра в час дня? Я имею в виду, приехать в участок и дать показания? Я прихожу в двенадцать, так что успею все приготовить к вашему визиту. Например, кофе сварить, если вам вдруг захочется.

– Да, в час будет нормально. И спасибо, что подбросили.

– Без проблем. Да, и еще кое-что…

Ральф начал было открывать дверцу, чтобы выйти, но после этих слов снова захлопнул ее и повернулся к Лейдекеру, вопросительно приподняв брови.

Лейдекер как-то неуверенно взглянул на свои руки на руле, прочистил горло и повернулся к Ральфу.

– Я просто хотел сказать, что… Ну, в общем, вы повели себя просто отлично, – сказал он. – Многие ребята, моложе вас лет на сорок, вполне могли бы закончить сегодняшний день в больнице. Если не в морге.

– Должно быть, мой ангел-хранитель постарался. – Ральф вспомнил о том, как он был удивлен, когда нащупал баллончик в кармане пиджака.

– Ну может, и так, но все-таки вы проверьте сегодня вечером, что заперли дверь на ночь. Вы меня слышите?

Ральф улыбнулся и кивнул. Были на то основания или нет, но почему-то от заботы Лейдекера у него полегчало на душе.

– Я так и сделаю, а если мне удастся скооперироваться с Макговерном, то все точно будет в ажуре.

И вообще, подумал он, мне ничто не мешает спуститься и проверить все замки, когда я проснусь. Судя по всему, это будет примерно через два с половиной часа после того, как я усну.

– Все будет в ажуре, – повторил Лейдекер с нажимом. – Никому у нас в отделении не понравилось, что Эд Дипно сошелся с «Друзьями жизни», но это никого особо не удивило – он привлекательный и обаятельный человек и очень располагает к себе. Если, конечно, не застать его в тот момент, когда он использует свою жену вместо боксерской груши.

Ральф кивнул.

– С другой стороны, мы повидали немало таких ребят, как этот Дипно. И все они, как правило, стремятся к саморазрушению. И у Эда Дипно этот процесс уже почти начался. Он потерял жену, потерял работу… вы знали об этом?

– Да, Элен говорила.

– А теперь он теряет своих наиболее здравомыслящих последователей. Они отваливаются по пути, как истребители, которые спешно возвращаются на базу, потому что у них заканчивается горючее. Они, но не Эд: он-то пойдет на все. Некоторые из его соратников, может быть, и останутся с ним до приезда Сьюзан Дей, а вот что будет потом – неизвестно. Скорее всего он останется один, мне так кажется.

– Вы думаете, он попытается что-нибудь сделать в пятницу? Что он попытается причинить вред Сьюзан Дей?

– Да, – сказал Лейдекер. – Мы так думаем. И скорее всего так оно и будет.

Ральф был безмерно счастлив, когда увидел, что на этот раз входная дверь заперта. Он протиснулся в дверь, приоткрыв ее ровно настолько, чтобы можно было пройти, а потом поднялся вверх по лестнице, которая сегодня вечером казалась какой-то особенно длинной и мрачной.

И квартира казалась какой-то уж слишком тихой, несмотря на стук дождя по стеклу; самый воздух как будто пропитался запахом бессонных ночей. Многих бессонных ночей. Ральф прошел на кухню и встал на стул, чтобы заглянуть на шкафчик. Мысленно он был готов к тому, что он там увидит второй баллончик с «Телохранителем» – вернее, первый; так сказать, оригинал, – тот, который он положил сюда после визита Элен и Гретхен. И в глубине души он чуть ли не ждал, что так будет. Но на шкафчике не было ничего; лишь одинокая зубочистка, старый предохранитель и куча пыли.

Ральф осторожно слез со стула, увидел, что на сиденье остался грязный след от ботинок, и вытер его бумажными полотенцами. Потом он поставил стул на место и пошел в гостиную. Постоял на пороге, переводя взгляд с дивана, накрытого выцветшим покрывалом в цветочек, на кресло-качалку и старый телевизор на дубовом столе между двумя окнами, выходящими на Харрис-авеню. Потом посмотрел в дальний угол. Когда он вернулся домой вчера днем, все еще немножко на взводе из-за того, что Макговерн опять не запер входную дверь, Ральф чуть не принял пиджак, висевший на вешалке, за человека. Ну, если совсем уже честно, он решил, что это не просто какой-нибудь человек, а Эд Дипно.

Но я никогда не вешаю пиджак на вешалку. Такое вот у меня свойство, одна из тех мелочей – одна из немногих, я думаю, – которые всегда раздражали Каролину. А если я так и не научился вешать этот чертов пиджак, когда она была жива, с какого бы хрена я начал вешать его теперь, когда она умерла. Нет, его повесил совсем не я.

Ральф прошел через комнату, вывернул карманы своего серого пиджака и выложил весь найденный хлам на телевизор. В левом кармане не было ничего, кроме старой брошюры «Спасителей жизни», зато правый оказался настоящей сокровищницей, даже после того, как там не стало баллончика. Там обнаружились: лимонная конфета на палочке, все еще в обертке, скомканная рекламка из «Пиццы Дерри», две пальчиковые батарейки, маленькая картонная упаковка, в которой когда-то был яблочный пирожок из «Макдоналдса», дисконтная карточка из видеопроката Дейва (Ральф искал ее две недели и был совершенно уверен, что она потерялась), коробок спичек, какие-то неопознанные обрывки бумаги, кусочки ткани… и сложенный вчетверо листок разлинованной голубой бумаги.

Ральф развернул его и прочел одно-единственное предложение, которое было написано небрежным, слегка нетвердым почерком старого человека: Я делаю все, что я делаю, в спешке, чтобы успеть сделать что-то еще.

Всего одно предложение. Но и этого хватило, чтобы разум Ральфа принял то, что давно уже поняло его сердце: когда Ральф вернулся из книжного магазина, Дорранс Марстеллар ждал его на крыльце, но не просто сидел – дожидался. Не застав Ральфа дома, он поднялся к нему в квартиру, взял со шкафчика баллончик с газом и положил его в правый карман серого пиджака. Он даже оставил визитку, что-то вроде визитки, строчку из стихотворения, нацарапанную на клочке бумаги, вполне вероятно, выдранного из старенького блокнота, где он иногда записывал даты своих прогулок к аэропорту. А потом, вместо того чтобы вернуть пиджак на место, Дор зачем-то повесил его на вешалку и вернулся на крыльцо,

(сделанного не воротишь)

чтобы дождаться Ральфа.

Вчера вечером Ральф опять поругался с Макговерном из-за того, что тот не закрыл входную дверь, и Макговерн выслушал его так же терпеливо, как сам Ральф выслушивал Каролину, когда она отчитывала его за то, что он не повесил пиджак на вешалку, а бросил на первый попавшийся стул, и теперь Ральф подумал, что, может, Макговерн и не виноват, и это вовсе не он оставил дверь открытой. Может быть, старина Дор подобрал ключ… или заколдовал замок. Почему-то эта последняя мысль вовсе не показалась Ральфу бредовой. Даже наоборот. В свете последних событий она казалась единственно правильным вариантом. Потому что…