– Видишь то здание? Это Центр полетов.

– Какой еще Центр полетов?

– Летная школа, – пояснил Фэй. – Здесь людей учат летать.

Ральф шел назад к дому по Харрис-авеню, засунув руки в карманы и низко опустив голову. Он видел только трещины в асфальте и собственные ботинки. Он думал об Эде Дипно… и о Летной школе в аэропорту. Он не знал, что делал Эд в аэропорту в тот день, когда он врезался в того садовника из Вест-Сайда, но ему хотелось бы это узнать. И еще ему хотелось бы знать, что Эд поделывает сейчас. Ему также было интересно, не разделяет ли Джон Лейдекер его любопытство относительно этих двух вопросов. Ральф решил это выяснить.

Он как раз проходил мимо скромной двойной витрины, за которой с одной стороны находилась контора Джорджа Лифорда, а с другой – ювелирный салон Мэритайм (МЫ ПОКУПАЕМ ВАШЕ СТАРОЕ ЗОЛОТО ПО САМЫМ ВЫСОКИМ ЦЕНАМ), когда его отвлек от размышлений собачий лай, хриплый и сдавленный. Ральф поднял глаза и увидел Розали, которая сидела на тротуаре прямо у входа в Строуфорд-парк. Она часто и тяжело дышала; из пасти капала слюна, образуя на асфальте маленькую лужицу. Шерсть слиплась темными клочьями, как будто бы Розали долго бежала, а выцветшая синяя бандана на шее дрожала, как и собака. Когда Ральф посмотрел на нее, Розали гавкнула еще раз, то есть даже не гавкнула, а тихонечко заскулила.

Он посмотрел на ту сторону улицы, чтобы выяснить, на кого она лаяла, но увидел лишь прачечную-атомат «Баффи-Баффи». Внутри были какие-то женщины, которые бродили по залу туда-сюда, но Ральф понимал, что на них Розали лаять не станет. А на улице не было никого.

Ральф снова взглянул на собаку и только теперь заметил, что Розали не просто сидит на тротуаре, она припала к земле… и съежилась. И вид у нее был испуганным и каким-то жалким.

До этой минуты Ральф не задумывался о том, насколько схож язык телодвижений у собак и людей: они улыбаются, когда счастливы, опускают голову, когда им стыдно, когда они чем-то встревожены, у них в глазах ясно читается беспокойство. И у собак, как и у людей, сильный страх отражается в каждом движении.

Он еще раз посмотрел через улицу – туда, куда, как ему показалось, был устремлен взгляд Розали, – но опять не увидел ничего необычного, кроме прачечной и совершенно пустынной улицы. Потом ему почему-то вспомнилась Натали, которая пробовала схватить серо-синие линии, исходящие от его пальцев, когда он протянул руку, чтобы вытереть молоко у нее со щеки. Любому нормальному человеку показалось бы, что она хватает пустоту, маленькие дети часто так делают… но Ральф был уже не совсем нормальным.

Потому что он видел.

Розали опять заскулила, и этот жалобный звук напомнил Ральфу скрип несмазанных дверных петель.

Раньше это случалось само по себе… но, может быть, я могу вызвать эти видения по собственному желанию. Может быть, я сумею заставить себя увидеть…

Увидеть – что?

Ну, разумеется, ауры. И еще, может быть, то, что сейчас явно видела Розали.

(три-шесть-девять-сто-одно)

Может, он тоже сможет это увидеть. Ральф уже догадался,

(гусь с гусыней пил вино)

что это может быть, но хотел убедиться. Вопрос только в том, как это сделать.

Как человек видит обычно?

Ну, просто смотрит и видит.

Ральф посмотрел на Розали. Посмотрел очень внимательно, пытаясь увидеть все, что там можно было увидеть: выцветший узор на потертой бандане, которая служила ей вместо ошейника, пыльные когти, спутанную шерсть и длинную морду с серым пыльным налетом. Розали как будто почувствовала его взгляд – она повернулась к нему и завыла.

И именно в этот момент что-то повернулось у Ральфа в мозгах, как ключ зажигания в автомобиле. У него было мгновенное, но очень четкое ощущение, что вокруг стало светлее, но потом эта слепящая яркость исчезла. Он нашел путь в тот другой, более яркий и выпуклый мир и увидел темную пленку – она напомнила ему грязный яичный белок, – которая окутывала Розали, и темно-серую веревочку, что поднималась от ее головы. Но не от макушки, как у людей, а почему-то от морды.

«Теперь ты знаешь, в чем самая главная разница между собаками и людьми, – подумал он. – У них души находятся в разных местах».

[Собачка! Эй, собачка, иди сюда!]

Ральф вздрогнул от этого голоса: он напомнил ему противный скрип мела по доске. Он хотел закрыть уши руками, но понял, что это не поможет; этот голос он слышал не ушами, и та его часть, которую болезненно задевал этот скрипучий голос, была у него в голове – там, куда не дотянуться руками.

[Эй ты, хренов блошиный рассадник! Ты что думаешь, я тебя весь день буду ждать? Давай тащи сюда свою задницу!]

Розали снова завыла и перевела испуганный взгляд на то место, куда все время смотрела раньше. Она начала было вставать, но потом снова уселась на тротуар. Бандана у нее на шее задрожала еще сильнее, Ральф увидел, как под брюхом Розали начало расползаться мокрое пятно.

Он посмотрел через улицу и увидел Доктора номер три, он стоял в узком проходе между прачечной и старым жилым домом. Да, это был именно он, Док номер три в своем белом халате (халат был весь в пятнах, и носили его, судя по всему, уже очень долго) и в синих джинсах, которые были ему велики на несколько размеров. Он по-прежнему ходил в панаме Макговерна. Она была ему так велика, что половина его головы просто тонула в ней. Он свирепо оскалился на Розали, и Ральф увидел двойной ряд острых белых зубов – зубов людоеда. В левой руке он держал что-то острое: не то старый скальпель, не то опасную бритву. Лезвие было испачкано темными пятнами. Внутренний голос подсказывал Ральфу, что это кровь, но он был почти уверен, что это ржавчина.

Док номер три засунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. Свист прошел сквозь голову Ральфа, как включенная дрель. На тротуаре вздрогнула Розали. Потом она снова завыла.

[Эй, дворняга, тащи сюда свою задницу, я сказал! Сейчас же!]

Розали встала и медленно пошла вперед, поджав хвост – словно что-то ее тянуло. Она скулила; ей было так страшно, что она почти падала на ходу, ее задние лапы пытались предательски выскользнуть из-под нее при каждом шаге.

[– Эй!]

Ральф понял, что он закричал, только когда увидел, как у него изо рта выплыло маленькое голубое облачко. Его перечеркивали серебристые линии, похожие на замысловатую паутинку или на узорчатую снежинку.

Лысый гном обернулся на звук голоса Ральфа, инстинктивно выставив перед собой оружие, которое держал в руке. Выражение его лица можно было бы охарактеризовать как крайнее удивление. Розали остановилась задними лапами на тротуаре, передними – уже в канавке вдоль проезжей части, и тоже уставилась на Ральфа широко распахнутыми глазами, в которых читался страх.

[Чего тебе надо, краткосрочник?]

В его голосе было злобное раздражение человека, которого отвлекли от какого-то очень важного дела; ярость от того, что ему бросили вызов… но за всем этим Ральфу послышалось что-то еще. Может быть, страх? Очень хотелось бы верить. Но это было все-таки удивление. Кем бы ни было это странное существо, оно не привыкло к тому, что такие, как Ральф, вмешиваются в его дела.

[В чем дело, краткосрочник, язык проглотил? Или забыл, чего ты хотел?]

[– Я хочу, чтобы ты оставил эту собаку в покое!]

Ральф слышал себя двумя способами. Он был уверен, что говорит вслух, но звук его настоящего голоса был каким-то далеким и слабым, как музыка из наушников, которые лежат где-то поблизости. Кто-то другой, кто стоял бы с ним рядом, наверное, смог бы расслышать, что он сказал, но Ральф знал, что сейчас его слова звучат, как едва различимый шепот – как голос человека, которому только что заехали под дых. Но у него в голове этот голос звучал совсем по-другому – молодой, сильный, уверенный.

Наверное, Док номер три слышал именно этот второй голос, потому что он чуть отпрянул назад и снова поднял свое оружие (теперь Ральф был почти уверен, что это именно скальпель), словно защищаясь. А потом он собрался – как говорится, сгруппировался, – сошел с тротуара и зашагал по узкой полоске травы между тротуаром и проезжей частью. Он засунул пальцы под ремень своих джинсов и мрачно уставился на Ральфа. А потом поднял скальпель и резанул им по воздуху. Ральфа аж передернуло, это был неприятный жест.