В качестве эксперимента он решил перестать двигать ногами. Он замер на месте, но дома и магазины продолжали проплывать мимо. Он взглянул на свои ноги и убедился, что они совершенно неподвижны. Казалось, что движется улица, а не он.

Мимо прошел мистер Дуган, глава Трастового Департамента Дерри, одетый в свой неизменный костюм-тройку и со своим неизменно чопорным видом. Ральфу всегда казалось, что мистер Дуган – единственный человек на Земле, который умудрился родиться без задницы. Однажды он отказал Ральфу в ссуде, и это, само собой, вызвало у него дополнительные негативные эмоции в отношении этого человека. Теперь Ральф увидел, что аура Дугана была мерзкого серого цвета – цвета коридора в армейском госпитале, – и вовсе не удивился. Он зажал нос, как человек, которому приходится переплывать грязный вонючий канал. Но сам Дуган даже не морщился.

Это было даже забавно, но когда Ральф посмотрел на Луизу, его веселье тут же улетучилось. Он увидел у нее на лице беспокойство и все вопросы, которые она хотела ему задать. Вопросы, на которые у него нет ответов.

Впереди уже показался Строуфорд-парк. Когда Ральф вновь посмотрел вперед, на улице неожиданно зажглись фонари. Маленькая игровая площадка, где они с Макговерном – и с Луизой, чаще всего с Луизой – наблюдали за играющими детьми, сейчас была почти пустой. Два паренька из средней школы сидели на качелях, курили и разговаривали, но все мамаши с колясками и маленькими детьми уже разошлись.

Ральф подумал о Макговерне – о его непрерывной патологической болтовне, о его жалости к себе, которую было сложно разглядеть при первом знакомстве и на которую было сложно не обращать внимания, если узнать его получше; но все это почему-то сглаживалось, казалось более светлым, что ли… наверное, из-за неистощимого остроумия Билла и странных, подчас даже иррациональных добрых поступков, которые он иногда совершал, – и загрустил. Краткосрочники – это всего лишь звездная пыль; и они, наверное, и вправду золотые в каком-то смысле, но они уходят, как под вечер уходят из парка мамаши с детьми.

[Ральф, что мы тут делаем? Мешок смерти висит над Общественным центром, а не над Строуфорд-парком!]

Ральф повел Луизу к той самой скамейке, где он недавно – или очень давно, с какой стороны посмотреть – наткнулся на нее, когда она плакала из-за ссоры с сыном и невесткой… и из-за потерянных сережек. Внизу, у подножия холма белели два туалета.

Ральф закрыл глаза. Я схожу с ума, подумал он, я пришел сюда… зачем я пришел сюда? Что же мне выбрать: девушку… или тигра?

[Ральф, нужно что-то делать. Все эти люди… тысячи жизней…]

В темноте за закрытыми веками Ральф увидел, как человек выходит из «Красного яблока». Фигура в темных вельветовых брюках и бейсболке «Ред Сокс». И очень скоро с этим человеком должно случиться что-то ужасное, и, поскольку Ральф не хотел этого видеть, он открыл глаза и посмотрел на женщину, которая была рядом с ним.

[Каждая жизнь очень важна, Луиза, ты согласна? Каждая…]

Он не знал, что она увидела в его ауре, но то, что она там увидела, привело ее в ужас.

[Что случилось там, внизу, когда я ушла? Что он сказал, что он сделал с тобой, Ральф? Скажи мне! Скажи!]

Так какой будет выбор? Одна жизнь или тысячи жизней? Девушка или тигр? Если он не решится в ближайшее время, потом он уже не сможет выбрать – просто потому, что время не стоит на месте. Так что же? Что?!

– Ничего… или и то, и другое, – сказал он хрипло, даже не сознавая, что говорит вслух, причем на нескольких уровнях сразу. – Я не хочу выбирать. И не буду. Ты слышишь?

Он поднялся со скамейки, в бешенстве глядя по сторонам.

– Ты меня слышишь? – закричал он. – Мне не нравится этот выбор! У меня другой выбор: либо ВСЕ, либо НИЧЕГО!

На соседней дорожке какой-то бродяга рылся в мусорном баке в поисках бутылок. Он мельком взглянул на Ральфа, а потом вдруг развернулся и побежал. Потому что увидел человека, как будто охваченного пламенем.

[Ральф, что такое? Кто это? Я? Ты? Потому что, если это я… если ты не решаешься из-за меня, я не хочу…]

Он судорожно вздохнул и потом пристально посмотрел ей в глаза.

[Это не ты, Луиза, и это не я. Если бы это был кто-то из нас, я смог бы выбрать. Но это не мы, и будь я проклят, если позволю им управлять собой.]

Он отпустил ее и отошел на шаг назад. Его аура светилась так ярко, что ей пришлось прикрыть ладонью глаза; казалось, что он сейчас просто взорвется светом. И когда он заговорил, его голос загремел у нее в голове, как гром.

[КЛОТО! ЛАХЕСИС! ИДИТЕ СЮДА, ЧЕРТ БЫ ВАС ПОДРАЛ. СЕЙЧАС ЖЕ!]

Он сделал еще два-три шага и застыл, глядя куда-то вниз. Два мальчика, которые сидели на качелях, с ужасом уставились на него. А когда он взглянул в их сторону, они вскочили и убежали – они бежали к ярко освещенной Витчам-стрит, как пара оленей, побросав сигареты, которые теперь дымились под качелями.

[КЛОТО! ЛАХЕСИС!]

Он горел, как электрическая радуга, и Луиза вдруг почувствовала, что вся ее сила иссякла, вытекла из нее, как вода. Она сделала шаг назад и рухнула на скамейку. У нее кружилась голова, сердце замирало от ужаса, но страшнее всего была усталость. Ральфу она казалась затонувшим кораблем, Луизе – большой ямой, вокруг которой она кружит по сужающейся спирали, ямой, в которую она неизбежно упадет.

[КЛОТО! ЛАХЕСИС! ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! Я СЕРЬЕЗНО!]

Сначала ничего не происходило, но потом двери туалетов у подножия холма одновременно открылись. Клото вышел из мужского, Лахесис – из женского. Их ауры – яркие, золотисто-зеленые, как летние стрекозы – сверкали в сгущающихся сумерках. Они сходились, пока их ауры не наложились друг на друга, а потом медленно пошли к вершине холма, почти соприкасаясь белыми плечами. Сейчас они были похожи на двух испуганных детишек.

Ральф повернулся к Луизе. Его аура все так же горела и переливалась.

[Оставайся здесь.]

[Хорошо, Ральф.]

Он прошел уже полпути к подножию холма, и только тогда она собралась с силами и окликнула его.

[Но если ты не попытаешься остановить Эда, я сделаю это сама, я серьезно.]

Разумеется, она так и поступит, и у него защемило сердце от ее храбрости и решимости… но она же не знала того, что знал он. Она не видела того, что он видел.

Он посмотрел на нее и пошел туда, где стояли два маленьких доктора и таращились на него большими испуганными глазами.

Лахесис, нервно: [Мы не солгали тебе… мы не солгали.]

Клото, еще более нервно (если такое вообще возможно): [Дипно уже начал действовать. Тебе надо остановить его, Ральф. Хотя бы попытаться… ты должен.]

Все дело в том, что я ничего никому не должен, и ваши лица как нельзя более красноречиво об этом свидетельствуют, подумал он. Потом он повернулся к Лахесису и с удовольствием отметил, что маленький лысый человечек отшатнулся от его взгляда и опустил свои темные глаза без зрачков.

[Да неужели? А когда мы стояли на крыше больницы, вы говорили, что нам надо держаться подальше от Эда, мистер Лахесис. Вы так убедительно говорили, что я вам поверил.]

Лахесис поморщился, не зная, куда девать руки.

[Я… как бы это… мы тоже можем ошибаться… В этот раз мы ошиблись.]

Но Ральф знал: ошиблись – это немного не то слово, в данной ситуации было бы более уместно слово самообман. Он собрался было предъявить им претензии по этому поводу – хотя, если честно, ему хотелось просто поскандалить из-за того, что они вообще втянули его в это дерьмо, – но потом передумал. Потому что, если верить старине Дору, даже этот самообман служит Предопределенности; путешествие в Хай-Ридж оказалось не таким уж и бесполезным. Он не понимал, как так получилось и почему получилось, но он решил это выяснить. По возможности.