– Спасибо тебе за заботу, – сказал он. – Не хочешь пройтись по улице со старым приятелем?

– Спасибо, но мне в другую сторону. В Клубе кройки и шитья появились очень хорошие розовые нитки, и я собираюсь связать платок. Так что я дождусь автобуса и поеду транжирить деньги.

Ральф усмехнулся.

– Ну, успехов тебе. – Он еще раз взглянул на ребят, игравших в бейсбол. Какой-то парнишка с невероятной копной рыжих волос рванулся к базе и упал, ударившись о наколенники кетчера с довольно громким стуком. Ральф вздрогнул, представив себе карету «скорой помощи» с сиренами и мигалками, но рыжий со смехом встал на ноги.

– Промахнулся, мазила! – закричал он.

– Ну да! – обиженно отозвался кетчер, но потом тоже расхохотался.

– Ты бы хотел снова вернуться в детство, а, Ральф? – вдруг спросила Луиза.

Он задумался.

– Иногда да. – сказал он. – Но вообще-то, мне кажется, это было бы несколько утомительно. Приходи к нам сегодня, Луиза… посидим, поболтаем.

– Может быть, и зайду, – сказала она, и Ральф пошел по Харрис-авеню, спиной чувствуя ее взгляд и изо всех сил стараясь держать спину прямо. Ему показалось, что он справился с этой задачей очень даже неплохо, но это было непросто. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким усталым.

Глава 2

1

Ральф принял решение встретиться с доктором Литчфилдом где-то через час после разговора с Луизой на скамейке около парка; секретарша с прохладным, сексапильным голосом сообщила ему, что может записать его на вторник, на десять часов утра, если это удобно, и Ральф ответил, что, разумеется, это удобно. Потом он повесил трубку, пошел в комнату, уселся в кресло-качалку у окна, откуда открывался вид на Харрис-авеню, и задумался. Он думал о докторе Литчфилде, который пытался вылечить опухоль мозга у Каролины тайленолом и брошюрками о методиках расслабления. Потом он вспомнил взгляд Литчфилда после того, как все анализы подтвердили диагноз, поставленный Каролине после сканирования, – взгляд, в котором было смущение и чувство вины.

Из «Красного яблока» через дорогу вышли несколько ребятишек, затоварившихся шоколадными батончиками и леденцами. Пока Ральф смотрел, как они садятся на велосипеды и исчезают в одиннадцатичасовой жаре, он пришел к выводу, что все воспоминания о том, как выглядел доктор Литчфилд и что он заметил в его глазах, – это всего лишь ложная память.

Все дело в том, приятель, что ты хотел, чтобы он был смущенным… а еще больше тебе хотелось, чтобы он считал себя виноватым.

Вовсе не исключено, что доктор Литчфилд – замечательный парень и отличный доктор, но полчаса спустя Ральф все равно позвонил ему в офис и сказал секретарше с сексапильным голосом, что он только что посмотрел в ежедневник и обнаружил, что в следующий вторник в десять утра он занят. Он договорился о встрече с другим врачом и совершенно забыл об этом.

– Память уже не та, – сказал ей Ральф.

Она предложила перенести сеанс на два.

Ральф сказал, что перезвонит.

Врунишка, врунишка, накакал в штанишки, подумал он, повесил трубку и вернулся в кресло-качалку. Ты к нему не пойдешь, ни на следующей неделе, ни вообще никогда, правильно?

Скорее всего правильно. И сам доктор Литчфилд вряд ли будет сильно расстраиваться из-за этого; если, конечно, он вообще помнит про Ральфа. Да и вообще ему будет только лучше: одним старым пердуном меньше – ему и так хватает старперов, которые выпускают газы ему в лицо при осмотре простаты.

Ну ладно, а что делать с бессонницей, Ральф?

– Спокойно посидеть полчасика перед сном и послушать классическую музыку, – сказал он вслух. – И закупить памперсы на случай настойчивых зовов природы.

Он рассмеялся, представив себе эту картину. Смех получился скорее истерическим, чем веселым, но в данный момент его это не волновало. На самом деле смех вышел даже слегка жутковатым, но он смог заставить себя остановиться лишь через пару минут.

И все-таки он собирался попробовать средство Хэма Давенпорта (только вот без подгузников он как-нибудь обойдется), как уже перепробовал большинство средств, которые насоветовали ему знакомые. Он вспомнил о первом вернейшем средстве, которое ему присоветовали, и невольно усмехнулся.

Это была идея Макговерна. Он сидел на крыльце, а Ральф как раз возвращался из «Красного яблока», куда ходил за лапшой и соусом для спагетти. Макговерн взглянул на своего соседа сверху и неодобрительно покачал головой.

– И как это понимать? – спросил Ральф, садясь рядом с Макговерном. Чуть дальше по улице маленькая девочка в джинсах и огромной, не по размеру, футболке прыгала через скакалку и что-то напевала себе под нос в наступающих сумерках.

– Это следует понимать, что ты весь какой-то помятый, отощавший и страшный, – сказал Макговерн без обиняков. Он приподнял панаму и внимательно посмотрел на Ральфа. – По-прежнему плохо спишь?

– По-прежнему плохо сплю, – согласился Ральф.

Макговерн пару секунд помолчал, когда снова заговорил, голос у него был исполнен непоколебимой уверенности доморощенного пророка. – Виски – вот решение всех проблем, – произнес он торжественно.

– Что-что?

– Верное средство от бессонницы, Ральф. Я не имею в виду, что ты должен глушить его литрами, в этом нет необходимости. Просто смешай чайную ложку меда с небольшой порцией виски и выпей минут за пятнадцать перед сном.

– Ты думаешь, поможет? – с надеждой спросил Ральф.

– Мне помогло, а у меня тоже были серьезные проблемы со сном, когда мне исполнилось сорок. Сейчас, когда я все это вспоминаю, я прихожу к выводу, что это был кризис среднего возраста: полгода бессонницы и почти год депрессии на мою бедную лысую голову.

Хотя все книги, которые читал Ральф, как одна утверждали, что спиртное от бессонницы не помогает, что это распространенное заблуждение и что чаще всего от такого «лечения» становится только хуже, Ральф все же решил попробовать. И попробовал. Он никогда много не пил, поэтому начал с чайной ложки меда на четверть рюмки виски, но через неделю, не почувствовав улучшения, перешел на целую рюмку… а потом и на две. Однажды утром, проснувшись в четыре двадцать с больной головой и мерзким привкусом во рту, он с удивлением сообразил, что у него похмелье – впервые за последние пятнадцать лет.

– Жизнь слишком коротка для такого дерьма, – сообщил он своей пустой квартире, и это был конец великого эксперимента с виски.

2

Ладно, подумал Ральф, глядя в окно на дневной поток покупателей, входящих и выходящих из «Красного яблока». Ситуация такова: Макговерн говорит, что ты ужасно выглядишь, сегодня утром ты почти что падаешь под ноги Луизе Чесс и ты только что отказался от встречи со своим «старым семейным доктором». Что дальше? Просто пустишь все на самотек? Согласишься, что с тобой явно что-то не то, и пустишь все на самотек?

В этой мысли было некое восточное обаяние: судьба, карма и все такое, – но сейчас ему требовалось нечто большее, чем обаяние, для того чтобы хоть как-то выносить эти длинные утренние часы. В книгах писали, что в мире есть люди – довольно много людей, – которым вполне хватает трех-четырех часов сна. А некоторые обходились и двумя. Их, конечно, было явное меньшинство, но ведь они были. Впрочем, Ральф Робертс к их числу явно не относился.

Его вовсе не волновало, как он выглядит – время, когда он пленял красоток, давно прошло, – но его волновало, как он себя чувствует, а чувствовал он себя отвратительно: не просто плохо, а именно отвратительно. Бессонница начала влиять на все, что было у него в жизни, как запах сгоревшего масла на пятом этаже пропитывает все здание за считанные минуты. Окружающая реальность начала терять цвет и яркость и напоминала теперь унылую некачественную фотографию из газеты.

Самые простые решения – к примеру, подогреть замороженный ужин и съесть его дома или купить в «Красном яблоке» сандвич и прогуляться до зоны для пикников, чтобы покушать на свежем воздухе – стали болезненно сложными, почти невозможными. Последние две-три недели он стал замечать, что все реже и реже берет кассеты в видеопрокате у Дэйва, и совсем не потому, что там нечего взять, наоборот, выбор там очень хороший, и именно из-за того, что там слишком много всего, он и не мог решить, что он хочет: фильм из серии про Грязного Гарри, комедию с Билли Кристалом или, может быть, несколько старых серий «Стар-Трека». После очередного из таких вот неудачных походов в видеопрокат он вернулся домой, сел в свое кресло-качалку и едва не расплакался от отчаяния… и еще, надо думать, от страха.