Только все это чепуха. Его жизнь только выглядит скучной, но отнюдь не является таковой. Например, у него есть сад. Конечно, призов на выставках цветов он не выиграет, но то, что он делает у себя в саду, – это не просто «возня с растеньицами для приятного времяпрепровождения». Он работал в саду почти каждый день – причем работал по-настоящему, пока у него на рубашке на спине и под мышками не расплывались огромные пятна пота. И частенько случалось, что его буквально трясло от усталости, когда он возвращался домой. Если как-то определять его работу в саду, то здесь лучше всего подошла бы фраза «сущее наказание», а отнюдь не «возня с цветочками». Вот только за что наказание? За то, что он просыпается до восхода?

Ральф не знал и не очень об этом задумывался. Работа в саду отнимала достаточно много времени, но самое главное – она занимала его мысли и отвлекала от всяких не очень приятных раздумий, и это была вполне достаточная компенсация за ноющие мышцы и синяки под глазами. Он начал садовничать сразу после Дня независимости и занимался «растениеводством» до конца августа, когда все ранние урожаи были давно собраны, а более поздние безнадежно засохли от недостатка влаги.

– Тебе надо с этим завязывать, – сказал ему Билл как-то вечером, когда они сидели на крыльце и пили лимонад. Это было в середине августа, когда Ральф стал просыпаться около половины четвертого утра. – Надо уже поберечь здоровье. Между прочим, ты уже выглядишь, как тихопомешанный сумасшедший.

– А может быть, я и есть сумасшедший, – коротко отозвался Ральф, и, наверное, его тон или, может быть, взгляд были достаточно убедительны, потому что Билл поспешил сменить тему.

Он снова начал гулять – уже не устраивал марафоны, как в девяносто втором, но все-таки проходил мили две в день, если не было дождя. Его обычный маршрут пролегал по Ап-Майл-хилл к Публичной библиотеке Дерри, потом к букинистическому магазинчику «Старые страницы» и газетному киоску на перекрестке Витчам и Главной улицы.

Букинистический располагался рядом с магазином дешевой поношенной одежды с гордым названием «Потрепанная роза», и как-то в августе во время одной из обычных прогулок Ральф увидел новый плакат в витрине среди древних церковных воззваний и просроченных объявлений о благотворительных обедах. Он висел так, что наполовину загораживал пожелтевший плакат: ПЭТА БАЧАНАНА В ПРЕЗИДЕНТЫ.

Там было две фотографии какой-то женщины. Достаточно привлекательная блондинка лет тридцати восьми. Но манера, в которой были сделаны фотографии – неулыбчивый анфас слева и угрюмый профиль справа, простой белый фон на обоих снимках, – невольно цепляла взгляд, так что Ральф даже остановился. Такие снимки обычно развешивают на стендах в разделе «Объявлены в розыск»… и, судя по всему, это был как раз тот случай.

Поначалу это было обычное любопытство, но потом Ральф прочел имя и застыл пораженный.

было написано сверху большими черными буквами. Внизу, сразу под снимками – красными буквами:

А в самом низу была еще одна строчка совсем мелким шрифтом. После смерти Каролины у Ральфа стало садиться зрение – «садиться» это еще мягко сказано, на самом деле зрение стало вообще ни к черту, – поэтому, чтобы ее прочесть, ему пришлось буквально прижаться носом к грязной витрине «Потрепанной розы».

Оплатил Наблюдательный комитет социальной защиты округа Мэн.

Где-то в глубине сознания раздался шепот: Хей, хей, Сьюзан Дей! Ты сколько сегодня убила детей?

Сьюзан Дей, припомнил Ральф, была общественно-политической активисткой то ли из Нью-Йорка, то ли из Вашингтона, и вообще из тех женщин, которые произносят слова захлебывающейся скороговоркой и которые неизменно приводят в бешенство таксистов, парикмахеров и ремонтных рабочих. Он так и не понял, почему ему вдруг пришла в голову эта короткая строчка из дурацкого стихотворения; она вызывала какие-то смутные ассоциации, но он никак не мог вспомнить, какие именно. А может быть, память просто сыграла с ним злую шутку, и ему вспомнилась фраза времен войны во Вьетнаме и массовых акций протеста, когда все кричали: «Хей, хей, Эл Би Джей[2], ты сколько сегодня убил детей?»

Нет, не то, подумал он. Близко, но не то. Это, это…

И за секунду до того, как у него в голове всплыло имя Эда Дипно, сзади раздался голос:

– Земля вызывает Ральфа, земля вызывает Ральфа, отвечай, Ральф, детка!

Оторвавшись от своих мыслей, Ральф обернулся на голос. Его поразило, но одновременно и повеселило, что он почти уснул на ходу. Господи, подумал он, вот живешь и не знаешь, как важно спать, пока не начнешь недосыпать. А потом земля начинает плыть под ногами, и все углы закругляются.

С ним заговорил Гамильтон Давенпорт, хозяин букинистического магазина. Он расставлял на стенде перед входом книжки в ярких обложках. В уголке рта у него торчала неизменная кукурузная трубка – Ральфу она всегда напоминала трубу игрушечного парохода, – и он пускал маленькие облачка дыма в горячий воздух. Уинстон Смит, его пожилой серый кот, сидел в открытых дверях магазина, обернув лапы хвостом. Он равнодушно взглянул на Ральфа своими желтыми глазами, как будто хотел сказать: Ну что, дружище, ты правда думаешь, что знаешь, что такое старость? Так вот, послушай меня, старика: ни хера ты не знаешь о старости.

– Эй, Ральф, – сказал Давенпорт. – Я тебе уже третий раз кричу.

– Кажется, я замечтался. – Ральф прошел мимо стенда с книжками (невозмутимый Уинстон Смит даже не шелохнулся) и взял две газеты, которые он покупал каждый день: бостонский «Глоуб» и «USA today». «Дерри ньюз» ему приносили домой – спасибо Питу, разносчику. Ральф частенько говорил друзьям, что ему было бы куда проще, если бы он читал только одну газету, но он никак не мог выбрать, какую из трех. – Я не…

Он запнулся, потому что вдруг вспомнил про Эда Дипно. Именно от Эда он услышал эти дурацкие стишки – прошлым летом, около аэропорта. Неудивительно, что он так долго не мог вспомнить. Уж от кого от кого, но от Эда ты меньше всего ожидаешь услышать что-то подобное.

– Ральфи? – сказал Давенпорт. – Ты хотел что-то сказать?

Ральф моргнул.

– Извини. В последнее время я плохо сплю, вот что я, собственно, хотел сказать.

– Вот оно что… ты знаешь, бывают проблемы похуже. Выпей стакан теплого молока перед сном, а потом с полчасика послушай какую-нибудь спокойную музыку и заснешь как миленький.

В то лето Ральф обнаружил, что буквально у каждого гражданина Америки есть свой верный способ борьбы с бессонницей – что-то вроде околопостельной магии, которая передается из поколения в поколение, как семейная Библия.

– Бах – очень неплохо, можно Бетховена или Уильяма Аккермана. Но главное, в чем самый фокус… – Давенпорт поднял палец, чтобы подчеркнуть важность сказанного, – ни в коем случае не вставать с места на протяжении этого получаса. Ни по какому поводу. Не подходи к телефону, не выпускай собаку, не срывайся почистить зубы… просто сиди, где сидишь. И потом, когда ты таки пойдешь спать… бум и все. Вырубаешься сразу.

– А что делать, если, пока ты сидишь в старом любимом кресле, ты вдруг почувствуешь зов природы? – спросил Ральф. – В моем возрасте эти вещи обычно случаются неожиданно.

– Ну так делай прямо в штаны. – Давенпорт сам рассмеялся над своей шуткой. Ральф улыбнулся, но скорее потому, что от него этого ожидали. У него и раньше было не слишком хорошо с чувством юмора, а из-за бессонницы стало и вовсе погано. – В штаны, – простонал Хэм, ударил по стенду и снова затрясся от хохота.

Взгляд Ральфа случайно упал на кота. Уинстон Смит ласково посмотрел на него снизу вверх, и Ральфу показалось, что спокойный взгляд этих желтых глаз говорит ему: Да, все правильно, он дурак, но он мой дурак.