Ральф отвернулся от газеты и попытался сконцентрироваться на доедании своих хлопьев, но тут он вспомнил прошлое лето, тогда, когда он впервые увидел один из этих псевдо-«разыскивается» плакатов, сейчас они были развешаны по всему городу, – тот день, когда он чуть не потерял сознание около Строуфорд-парка. Память зафиксировала только лица: лицо Давенпорта, полное напряженной злобы, когда он смотрел сквозь пыльную витрину «Потрепанной розы», и Далтона, который пренебрежительно улыбался, мол, обезьяна вроде Гамильтона Давенпорта не в состоянии понять высшую мораль проблемы аборотов, и они оба это прекрасно понимают.

Ральф подумал об этих двух лицах и пропасти между владельцами этих лиц, после этого его взгляд сам вернулся к фотографии в газете. Рядом с Далтоном стояли два человека, оба держали в руках плакаты «за жизнь» и сосредоточенно наблюдали за схваткой. Ральф так и не понял, кем был тощий человек, носящий очки в роговой оправе, с копной уже редеющих седых волос, но зато он узнал человека, стоящего рядом с ним. Это был Эд Дипно. Однако в этом контексте Эд практически ничего не значил для Ральфа. Его испугало другое: лица двух человек, которые долгие годы работали дверь в дверь на Нижней Витчам-стрит, – Давенпорт с ухмылкой неандертальца и сжатым кулаком, Далтон с изумленными глазами и кровоточащим носом.

Он подумал: Если вы не контролируете собственные эмоции, с вами может случиться вот такое. Но на этом лучше остановиться, потому что…

– Потому что если бы у этих двоих были пистолеты, они бы пристрелили друг друга, – пробормотал он, и в этот момент зазвенел звонок – тот, который находился у крыльца. Ральф встал, снова посмотрел на фотографию и почувствовал, что у него начинает кружиться голова. А потом пришла странная уверенность: это Эд Дипно, там внизу стоит Эд Дипно, и Бог знает, что ему нужно.

Тогда не подходи к двери, Ральф!

Он целую минуту стоял у стола в нерешительности, с горечью думая о том, как было бы хорошо, если бы туман, который обосновался в последний год у него в голове, все-таки рассеялся. Потом звонок зазвенел снова, и Ральф понял, что он принял решение. Да пусть там внизу стоит хоть сам Саддам Хусейн, это его дом, и он не собирается просто сидеть здесь и скулить, как побитая дворняга.

Ральф пересек гостиную, открыл дверь в холл и начал спускаться по темной лестнице.

Пройдя половину пути, он немного расслабился. Верхняя часть двери, выходящей на крыльцо, была сделанна из стеклянных клеток. Они искажали вид, но не настолько, чтобы Ральф не понял, что за дверю стоят две женщины. Он сразу догадался, кем была одна из них, и остаток пути вниз проделал с куда большей скоростью, едва касаясь рукой лестничных перил. Он распахнул дверь, за ней стояла Элен Дипно с сумкой-кенгурушкой (на боку было написано СТАНЦИЯ ПЕРВОЙ ПОМОЩИ МЛАДЕНЦАМ) через плечо, из-за другого плеча выглядывала Натали, ее глаза были яркими, как у мышки из мультика. Элен улыбалась, но было видно, что она немного нервничает.

Личико Натали вдруг просияло, и она начала подпрыгивать в рюкзаке за спиной у Элен и тянуть ручки к Ральфу.

Она меня помнит, – подумал Ральф. Вот оно как. И когда он протянул руку и позволил малышке схватить его за указательный палец, у него защипало глаза.

– Ральф, – сказала Элен. – С тобой все в порядке?

Он улыбнулся, кивнул, шагнул вперед, обнял ее и почувствовал, как она тоже обвила руками его шею. У него закружилась голова от запаха ее духов, смешанного с запахом здорового ребенка, а потом она чмокнула его в ухо и убрала руки.

– Точно в порядке? – переспросила она. У нее в глазах тоже стояли слезы, но Ральф этого не заметил. Он пристально вглядывался в лицо Элен, чтобы убедиться, что на нем не осталось следов от побоев. Кажется, их действительно не осталось. Элен выглядела безупречно.

– Ты замечательно выглядишь. Куда лучше, чем когда мы виделись в последний раз, – сказал он. – И ты, Нат, тоже прекрасно выглядишь. – Он поцеловал маленькую пухлую ручку, которая все еще сжимала его палец, и почти не удивился, увидев призрачный серо-голубой отпечаток губ, который остался на руке Натали. Впрочем, след почти сразу исчез, и Ральф снова обнял Элен – просто чтобы убедиться, что она настоящая.

– Дорогой Ральф, – пробормотала она ему на ухо. – Дорогой, милый Ральф.

Он почувствовал какое-то шевеление в области паха, вызванное, по-видимому, сочетанием ее легких духов и легкой щекотки от ее дыхания, когда она шептала ему на ухо… а потом ему вспомнился другой голос, тоже шепчущий ему на ухо. Голос Эда. Я вот что хотел сказать, Ральф. Твой длинный язык не доведет тебя до добра.

Ральф отпустил Элен и повторил, улыбаясь:

– Ты действительно потрясающе выглядишь, и я очень рад тебя видеть, Элен.

– Я тоже ужасно рада. Познакомься с моей подругой. Ральф Робертс, Гретхен Тилбери. Гретхен, это Ральф.

Ральф повернулся к спутнице Элен и в первый раз разглядел ее как следует. Она протянула ему миниатюрную белую руку, которая утонула в его большой грубой ладони. Гретхен Тилбери была из тех женщин, глядя на которых, мужчинам (даже тем, кому уже далеко за шестьдесят) хочется встать по стойке «смирно» и втянуть живот. Она была статной высокой блондинкой, но дело было совсем не в этом. В ней было что-то такое… типа запаха, или флюидов, или

(ауры)

да, все правильно, типа ауры. Проще сказать, она была из тех женщин, на которых невозможно не обращать внимания, о которых нельзя не думать и о которых можно только мечтать.

Ральф вспомнил, что говорила ему Элен – о том, как муж Гретхен распорол ей ногу кухонным ножом и бросил истекать кровью. У него в голове не укладывалось, как у него только рука поднялась – как вообще мужчина посмел дотронуться до этой женщины без трепета.

Ага, только, наверное, всякий трепет проходит, когда ты преодолеваешь стадию «Она одета в красоту, как ночь»… и остается одно вожделение. И кстати, может, уже пора подобрать отвисшую челюсть и прекратить пялиться на нее выпученными глазами?

– Очень рад познакомиться, – сказал он, отпуская ее руку. – Элен мне рассказывала, как вы приходили к ней в больницу. Спасибо, что помогли ей.

– Мне было очень приятно помогать Элен. – Гретхен наградила его обворожительной улыбкой. – Она из тех женщин, ради которых и стоит все это затевать… но я думаю, вы это знаете и без меня.

– Я догадываюсь, – сказал Ральф. – У вас есть время зайти выпить кофе? Пожалуйста, скажите, что да.

Гретхен взглянула на Элен, и та кивнула.

– Это было бы замечательно, – сказала Элен. – Потому что…

– Это не просто визит вежливости, да? – спросил Ральф, переводя взгляд с Элен на Гретхен и обратно.

– Да, – сказала Элен. – Нам нужно поговорить с тобой, Ральф.

Едва они успели подняться по темной лестнице, как Нат начала нетерпеливо подпрыгивать в рюкзачке и что-то лопотать на своем языке, который уже очень скоро превратится в обычную человеческую речь.

– Можно мне взять ее на руки? – спросил Ральф.

– Конечно, – сказала Элен. – Но если она заплачет, ты мне ее сразу отдашь. Обещай.

– Договорились.

Но «его величество, обожаемый всеми ребенок» и не думал плакать. Как только Ральф вытащил Натали из маминого рюкзака, она удобно устроилась на сгибе его руки, как будто это было ее любимое креслице.

– Вау, – тихо присвистнула Гретхен. – Я в восхищении.

– Блиг, – сказала Натали, дернув Ральфа за нижнюю губу. – Гана виг! Анду сис!

– По-моему, она что-то сказала про Сестричек Эндрюс, – заметил Ральф. Элен запрокинула голову и искренне рассмеялась. Впечатление было такое, что она смеется не только горлом, но и всем телом. Только теперь Ральф понял, как сильно он соскучился по этому смеху.

Ральф провел гостей в кухню – самое солнечное место в квартире в это время суток, – и там Натали все-таки отпустила его губу. Ральф заметил, что Элен с любопытством оглядывается по сторонам, и подумал, что она очень давно не была в этом доме. Очень давно. Она взяла фотографию Каролины, которая стояла на кухонном столе, и внимательно на нее посмотрела. В уголках ее губ пряталась легкая улыбка. Солнце подсвечивало ее волосы, которые Элен постригла совсем-совсем коротко, и вокруг головы молодой женщины образовалось что-то вроде короны из света, и Ральф вдруг понял: он любил Элен потому, что ее любила Каролина – а Каролина действительно ее любила, наверное, больше всех после Ральфа.