Может быть, именно в этом была причина, подумал он. Может быть, я тогда вляпывался во что-то наподобие этой кошмарной сетки – в паутину смерти или тоски, паутину, сотканную страданиями и слезами. Внизу, на уровне краткосрочников, мы этого просто не видим, но мы это чувствуем. О да, мы чувствуем. А сейчас…

Сейчас оно пыталось высосать их досуха. Может, они с Луизой и не были энергетическими вампирами, как опасались, но эта штука точно была. У черного савана была своя, пусть вялая и полуосознанная, но все-таки жизнь, и она выпила бы их до дна, если бы могла. Если бы они позволили.

Луиза споткнулась, и Ральф сделал все от него зависящее, чтобы не дать им обоим растянуться на мостовой. Потом она подняла голову (медленно, как будто ее волосы попали в застывающий цемент), приставила согнутую ладонь ко рту и затянулась. В это мгновение она замерцала. В других обстоятельствах Ральф бы принял это мерцание за обман зрения. Но не сейчас. Он немного поднялся. Совсем немного. Чтобы подпитаться.

Он не видел, как Луиза скользнула в ауру той официантки в закусочной, но сейчас он все видел. Ауры телевизионщиков были как японские фонарики, маленькие, но яркие, горящие в огромной и мрачной пещере. Тонкий луч фиолетового света протянулся от одного из них – от Майкла Розенберга, бородатого оператора Конни Чанг. Примерно в двух дюймах от лица Луизы луч разделялся надвое. Верхняя половина еще раз разделялась надвое и уходила ей в уши. Нижняя половина вливалась ей в рот, между чуть приоткрытыми губами. Ральф видел, как светятся изнутри ее щеки, словно тыква на Хэллоуине с горящей внутри свечой.

Луиза отпустила его руку. В следующий миг фиолетовый луч исчез. Она обернулась к нему. Ее свинцово-серые щеки стали немного порозовее – очень немного, но все-таки.

– Так лучше… гораздо лучше. Теперь ты, Ральф!

Ему не хотелось этого делать – он до сих пор не мог расстаться с ощущением, что это воровство, – но так было нужно, если он не хотел рассыпаться прямо здесь; он чувствовал, как последняя порция энергии, одолженная у «нирванового» мальчика, вытекает сквозь поры со страшной скоростью. Он поднес ко рту ладонь, сложенную трубочкой, как на стоянке у «Данкин Донатса» сегодня утром – хотя на самом деле казалось, что прошло уже несколько дней, – и огляделся в поисках цели. Конни Чанг подошла на пару шагов ближе. Она все еще смотрела на транспарант, свисавший с козырька, и что-то втолковывала Розенбергу (который после манипуляций Луизы выглядел ничуть не хуже, чем раньше). Без дальнейших раздумий Ральф затянулся сквозь руку, сложенную трубочкой.

Аура Конни была того же приятного оттенка слоновой кости, как ауры Элен и Натали в тот день, когда они вместе с Гретхен Тилбери пришли к нему в гости. Вместо луча света из ауры Чанг вылетела длинная и прямая лента. Ральф почти сразу почувствовал, как в него вливается сила, прогоняя усталость из суставов и мышц. К нему вернулась ясность мысли – большая грязная клякса у него в голове была смыта волной энергии.

Конни Чанг на мгновение замерла, глядя в небо, а потом вернулась к разговору с оператором. Луиза встревоженно посмотрела на Ральфа.

– Ну как, получше? – прошептала она.

– Просто отлично, – ответил он. – Но все равно это не слишком честно.

– Мне кажется… – начала было Луиза, но умолкла на полуслове, уставившись на что-то слева от дверей центра. Она закричала и спряталась за Ральфа, а ее глаза распахнулись так широко, что казалось, они сейчас выпрыгнут из глазниц. Ральф проследил за ее взглядом, и у него перехватило дыхание. Архитекторы попытались смягчить унылую серость каменного здания зелеными насаждениями вдоль фасада. Кусты либо запустили, либо специально дали им разрастись, так что они сплелись в единую зеленую стену, и узкая полоса травы между бетонной дорожкой и проезжей частью стала совсем не видна.

Среди этих вечнозеленых кустов извивались гигантские жуки, похожие на доисторических трилобитов – сбивались в стаи, сталкивались головами, заползали друг на друга, иногда становились на задние лапы и толкались рогами, как олени во время брачного сезона. Они не были прозрачными, как птицы на антеннах, но в них было что-то такое же призрачное, нереальное. Их ауры лихорадочно мерцали (лихорадочно и безмозгло, подумал Ральф) в общем спектре цветов, они были такими яркими и в то же время такими эфемерными, что казались сверхъестественными светлячками.

Но это не то, что они собой представляют на самом деле. Ты знаешь, что это такое.

– Эй. – Это был Розенберг, оператор Конни Чанг, он единственный обратился к ним с Луизой, хотя многие из тех, кто стоял на крыльце, смотрели в их сторону. – С ней все в порядке, приятель?

– Да, – сказал Ральф, который все еще держал у рта руку, согнутую трубочкой. Он быстро ее опустил, чувствуя себя идиотом. – Она просто…

– Я увидела мышь! – Луиза улыбнулась растерянной и сумасбродной улыбкой «нашей Луизы». Ральф был очень горд за нее. Она показала пальцем на кусты слева от входа. – Она была прямо там. Ужас, какая жирная! Ты видел, Нортон?

– Нет, Элис.

– Подождите до вечера, леди, – усмехнулся Майкл Розенберг, – и вам представится случай понаблюдать за разнообразием дикой фауны. – Раздалось несколько приглушенных, будто бы вынужденных смешков, и все вернулись к своим занятиям.

– Господи, Ральф! – прошептала Луиза. – Это… Это…

Он похлопал ее по руке.

– Спокойно, Луиза.

– Они знают, да? Именно поэтому они тут? Они как стервятники.

Ральф кивнул. Он наблюдал за тем, как несколько жуков даже не перелетели, а как бы перетекли с верхушек кустов на стену. Они ползли по стене с оцепенелой медлительностью, словно сонные осенние мухи, и за ними тянулись липкие следы ауры. Другие жуки выползли из кустов на узкую полоску лужайки.

Один из местных телевизионщиков пошел к тем кустам, занятым насекомыми, и когда он обернулся, Ральф увидел, что это Джон Киркленд. Он разговаривал с симпатичной женщиной в стильном, но строгом костюме «деловой дамочки», которых Ральф считал – при нормальных обстоятельствах, разумеется – очень даже сексуальными. Он решил, что это продюсер Киркленда, и подумал, а не зеленеет ли аура Лизетт Бэнсон, когда эта женщина рядом?

– Они идут туда, где жуки! – испуганно прошептала Луиза. – Надо их остановить. Ральф, надо их…

– Не будем мы никого останавливать.

– Но…

– Луиза, мы не можем рассказывать им о жуках, которых никто, кроме нас, не видит. Они решат, что мы бредим, и мы закончим в психушке. И потом, может быть, им они не повредят, жуки. – Он замолчал и добавил: – Надеюсь.

Они наблюдали за тем, как Киркленд и его симпатичная коллега ступают на лужайку… прямо в желеобразную массу копошащихся трилобитов. Один жук прополз по блестящему ботинку Киркленда, остановился на пару секунд и пополз вверх по брючине.

– Да мне плевать на эту Сьюзан Дей, – говорил Киркленд. – Центр помощи женщинам, вот что важно… все эти детишки в слезах, с траурными повязками.

– Осторожнее, Джон, – сухо сказала женщина. – Ты становишься слишком чувствительным.

– Да? Вот черт. – Жук на брюках Киркленда дополз до промежности. Ральф подумал, что Джон бы точно свихнулся, если бы смог увидеть, что сейчас ползает по его яйцам.

– Ладно, только обязательно поговори с женщиной, которая руководит здешним филиалом, – сказала продюсер. – Теперь, когда Тилбери умерла, тут заправляют Мэгги Петровски, Барбара Ричардс и доктор Роберта Харпер. Харпер сегодня представит Верховную Жрицу… или, может быть, в данном случае просто главную жричку. – Женщина наступила на одного из жуков, он всхлюпнул под ее тонким каблуком, и из раздавленного тела вывалились вязкие внутренности и какая-то беловатая масса наподобие картофельного пюре. Ральф подумал, что эта белая штука, наверное, яйца.

Луиза уткнулась носом ему в плечо.

– И еще обрати внимание на даму по имени Элен Дипно, – сказала продюсер. Жук прилип к ее каблуку и хлюпал при каждом шаге.