– Уходи Ральф, хорошо? – попросила она тонким срывающимся голосом. – Я себя плохо чувствую.

При других обстоятельствах Ральф так бы и поступил: ушел, чувствуя себя немного виноватым за то, что увидел ее с расплывшейся тушью – как бы беззащитной и слабой. Но это при других обстоятельствах, а сейчас Ральф решил, что не уйдет. По крайней мере не сразу. Во-первых, он все еще чувствовал тот другой, странный мир, другой странный Дерри – он был совсем рядом. Но была и другая причина, куда более прозаичная. Ему очень не нравилось, что Луиза, всегда такая веселая и беззаботная, будет сидеть тут совсем одна и заливаться слезами.

– Что случилось, Луиза?

– Я просто плохо себя чувствую! – закричала она. – Оставь меня в покое!

Луиза снова закрыла лицо руками. Ее спина содрогалась, рукава ее синего пальто дрожали, и Ральфу вдруг вспомнилась Розали, когда лысый доктор орал на нее, чтобы она перешла через улицу и подошла к нему: несчастное, испуганное до смерти существо.

Ральф присел на скамейку рядом с Луизой, обнял ее и прижал к себе. Она не сопротивлялась, но была вся какая-то напряженная… как будто ей внутрь насовали негнущейся проволоки.

– Не смотри на меня! – закричала она все тем же страшным надрывным голосом. – Не смей на меня смотреть! У меня вся косметика потекла. Я специально сделала этот макияж для сына и невестки… они приехали к завтраку… мы должны были провести вместе все утро… «Мы замечательно проведем время, ма», – сказал мне Гарольд… но причина, почему они приехали… понимаешь, истинная причина…

Ее речь прервалась новым потоком рыданий. Ральф залез в задний карман, достал мятый, но чистый носовой платок и сунул его Луизе в руку. Она взяла его, даже не взглянув, что это такое.

– Продолжай, – сказал он. – Вытри лицо, если хочешь, хотя ты и так очень неплохо выглядишь, Луиза, честное слово.

Разве что чуточку похожа на енота, подумал он. Он чуть было не улыбнулся, но вовремя спохватился. Он вспомнил тот день в сентябре, когда он ходил в «Первую помощь» за снотворным и встретил Билла и Луизу возле входа в парк. Они тогда обсуждали ту демонстрацию с куклами, которую Эд Дипно организовал у Женского центра. В тот день она была очень расстроена – Ральф помнил, тогда он подумал, что она выглядит сильно усталой, несмотря на свое волнение и интерес, – но и при этом была почти настоящей красавицей: глаза блестели, щеки покрылись девическим румянцем. Но сегодня от той красоты остались лишь воспоминания; с расплывшейся тушью Луиза Чесс стала похожа на грустного престарелого клоуна, и Ральфу вдруг захотелось убить того, кто довел Луизу до такого состояния.

– Я выгляжу ужасно! – сказала Луиза, судорожно вытираясь платком Ральфа. – Настоящая страхолюдина!

– О нет, мэм. Вы всего лишь немного расклеились.

Луиза наконец повернулась к нему лицом. Это стоило ей больших усилий, потому что теперь весь ее «специальный» макияж остался на носовом платке Ральфа.

– Нет, правда, я очень страшная? – выдохнула она. – Скажи мне правду, Ральф Робертс, а то окосеешь.

Он наклонился и поцеловал ее во влажную щеку:

– Ничего ты не страшная. Очень даже неплохо выглядишь. Так что отложим небесную кару на какой-нибудь другой день.

Она неуверенно улыбнулась ему, но из глаз у нее выкатились две новые слезинки. Ральф отобрал у нее платок и аккуратно их вытер.

– Я так рада, что это ты меня здесь застал, а не Билл. Я бы, наверное, умерла от стыда, если бы Билл увидел, как я плачу в общественном месте.

Ральф огляделся по сторонам и у подножия холма увидел Розали – она лежала там в целости и сохранности, положив морду на лапы. Людей вокруг не было. Ни души.

– Похоже, сейчас это место не общественное, а вполне даже приватное: только для нас с тобой, – сказал он.

– Спасибо Господу за маленькие одолжения. – Луиза забрала у Ральфа носовой платок и продолжила «оздоровительную работу» над остатками своего макияжа, на этот раз – куда более деловито и аккуратно. – Кстати, о Билле. Я, когда шла сюда, остановилась у «Красного яблока»… это было еще до того, как я начала себя жалеть и убиваться по этому поводу… так вот, Сью мне сказала, что вы с ним серьезно поссорились. Кричали и все такое, прямо на улице.

– Ну, все не настолько плохо. – Ральф натянуто улыбнулся.

– А мне можно побыть навязчивой и нетактичной и спросить, в чем дело?

– Все из-за шахмат, – брякнул Ральф первое, что пришло ему в голову. – Из-за нашего знаменитого шахматного турнира, который Фэй устраивает каждый год. Да только дело не в этом, наверное. Знаешь, бывает, что люди просто встают не с той ноги и бросаются на первого, кто попадается под руку.

– Ну что ж, тогда хорошо, что это была не я. – Луиза снова открыла сумочку, на этот раз ее поиски увенчались успехом. Она извлекла на свет пудреницу. Потом вздохнула и убрала ее обратно, даже не открыв. – Я не могу. Я понимаю, что это ребячество, но я не могу.

Ральф перехватил ее руку, прежде чем она успела закрыть сумочку, достал пудреницу, открыл и поднес зеркальце к лицу Луизы:

– Видишь? Все не так плохо.

Она отшатнулась, как вампир от распятия.

– Ой! – воскликнула она. – Убери это немедленно.

– Только если ты пообещаешь рассказать мне, что случилось.

– Все что угодно, только убери.

Он сделал, как она просила. Какое-то время Луиза молчала, разглядывала свои руки и теребила застежку сумочки. Ральф уже собирался напомнить ей о своем существовании, но тут она подняла голову и посмотрела на него чуть ли не вызывающе.

– Так уж сложилось, что не ты один бодрствуешь по ночам, Ральф.

– Ты о чем…

– Я о бессоннице! – сказала она с нажимом. – Я ложусь спать в то же время, что и раньше, но я не сплю и не высыпаюсь. И хуже того. Каждое утро я просыпаюсь все раньше и раньше.

Ральф попытался припомнить, говорил ли он Луизе об этом конкретном аспекте своей проблемы. Кажется, не говорил.

– Чего ты так удивленно смотришь? – спросила Луиза – Ты что, всерьез полагал, что ты единственный человек, который не спит по ночам?

– Нет, конечно! – с жаром проговорил Ральф… но если быть совсем честным, то ему очень часто казалось, что он единственный человек на свете, который страдает конкретно такой бессонницей. Он был совершенно беспомощным в смысле что-нибудь изменить и мог лишь отмечать, как время, отпущенное на нормальный сон, протекает мимо – минута за минутой, час за часом. Такой своеобразный вариант китайской пытки водой.

– И когда у тебя это началось? – спросил он.

– За месяц или за два до смерти Кэрол.

– И сколько ты сейчас спишь?

– Где-то час за ночь с начала октября. – Ее голос вроде бы был спокойным, но Ральф услышал в нем предательскую дрожь, которая вполне могла оказаться тщательно скрываемой паникой. – Если так пойдет дальше, к Рождеству я вообще перестану спать, а если это и вправду случится, то не знаю, как я это выдержу. Скорее всего я этого просто не переживу. Я и сейчас не живу, а выживаю.

Ральф так опешил, что не сразу нашел, что сказать. Наконец он спросил первое, что пришло на ум:

– А почему у тебя свет не горит?

– По той же причине, что и у тебя, надо думать, – сказала она. – Я живу в этом доме уже тридцать пять лет, мне не нужно включать свет, чтобы ходить по дому, я и так знаю, где что находится. К тому же я привыкла сама разбираться со своими проблемами. Если я буду каждую ночь включать свет в два ночи, рано или поздно кто-нибудь это заметит. Слухи разносятся быстро, а потом тебя начинают доставать всякими дурацкими вопросами. А я не люблю дурацких вопросов, а еще больше я не люблю людей, которые искренне полагают, что надо давать объявление в газету каждый раз, когда у них случается запор.

Ральф рассмеялся. Луиза удивленно на него посмотрела, а потом тоже рассмеялась. Он все еще обнимал ее (он сам не понял, как так получилось – ведь он, кажется, убирал руку), и он легонько прижал ее к себе. На этот раз все было нормально, в ее теле больше не было никакой жесткой проволоки, чему Ральф был несказанно рад.