– Aita pe-a, – сказал Микеле и, открыв холодильник, вытащил на стол пластиковую бутылку с желто-зеленоватой жидкостью.
– GM-ламинария, – со вздохом, прочла Люси, – ладно, считаем, что это знак Паоро…
Микеле согласно кивнул, и поинтересовался.
– Я правильно понял, что ты видела флайку Оскэ и Флер?
– Да, па. Они милях в двадцати, если верить дальномеру. А что ты там читаешь?
– Появился отчет о прохождении «L-Sailer» мимо Немезиды, – сказал он.
– Что?! И ты молчишь?!
– Я не молчу. Час назад, я громко сказал: «О! Публикация по Немезиде!». И ты легко могла бы услышать, если бы не болтала в этот момент по мобайлу.
– Я не болтала! Я звонила Плио, чтобы она проследила, чтобы Хаген не забыл взять термоконтейнер, который я отложила на верхнюю полку фризера, потому что я там специально заморозила тупанауману для мамы. Потом я вспомнила, что мелкая не прислала по e-mail свои домашние задания. Ну, это типа для контроля. А ещё Плио сказала, что старший мелкий не понимает, как решать один тест по химии…
--------------------------------------
Когда я слушаю семейные истории Люси, у меня возникает чувство, что все это не в реальности, а в экзотической театральной постановке, построенной на абсурдных концепциях и парадоксальных ситуациях. Я не особенно удивился весьма раннему сексуальному дебюту Люси. То же самое почти в том же возрасте было и у Флер. В Меганезии это в порядке вещей. Пубертатный организм ищет опыта и немедленно получает этот опыт так, как подсказывают инстинкты, немного скорректированные школьными знаниями по практической биологии…
Разумеется, мне, выросшему в Италии, стоило определенных психических усилий приучить себя к этой мысли применительно к нашей семье. Чубби было проще, она приехала в Океанию, как только ей исполнилось 16. Она, будучи совсем девчонкой, воевала за Хартию и дюжинами расстреливала людей, которые пытались сохранить «неоколониалистскую мораль»… Вот и ещё один парадокс. У меня не получается представить себе мою Чубби в роли командира отряда «чистильщиков». Видимо, в некоторых вещах я по-европейски старомоден. Даже мой личный опыт на войне за Восточный Тимор никак не изменил ситуацию. Поверить во что-то иногда гораздо сложнее, чем это что-то понять… Впрочем, это уже мысли в другую сторону. Я ведь сейчас пытаюсь разобраться, что происходит с личной жизнью Люси…
У Флер было проще. Первый опыт с хорошим парнем, Уфти Варрабером, сержантом коммандос, другом семьи. Потом какие-то парни на один день (или на одну ночь). А потом, уже учась в колледже, она встретила Оскэ – Ежика и… Вот, живут вместе уже примерно два года. Флер почти повзрослела и, кажется, счастлива…
У Люси все сложилось иначе. Она как-то внезапно включилась в семейную жизнь по малопонятным для меня принципам утафоа… А точнее, по принципам Tiki, которые существенно отличаются от настоящих туземных. Кто читал книгу Ван Хорна, тот поймет принципиальную разницу. Теперь у Люси есть вполне определенный статус в псевдо-первобытной общине. Она faaavahine, у нее имеется хозяйство, муж, сводная сестра по мужу, трое сводных детей и сводный кузен – шаман общины. Когда Люси начинает говорить о своих семейных делах, иногда кажется, что она действительно взрослая молодая полинезийка. Вне этой странной первобытно-семейной темы она остаётся 13-летней креолкой, совершенно нормальной для своего возраста…
Появляются Флер с Оскэ, и дома возникает обычный веселый кавардак. Сестрички начинают о чем-то спорить и пихаться ногами под столом, думая, что взрослые не замечают. Оскэ заводит со мной разговор про новые тонгайские мини-комбайны для фермы: на них сейчас хорошая скидка, почему бы не купить? Потом я утихомириваю девчонок, но Чубби, оказывается, уже проснулась…
Она подошла совершенно бесшумно, и мы увидели её только в тот момент, когда она шагнула на террасу. Как у нее получается сохранять «рейнджерский стиль» с таким кругленьким брюшком – для меня биологическая загадка…
------------------------------------------------
Экс-майор мгновенно окинула взглядом стол и развела руками.
– О, Фрей и Фрея! Признавайтесь: кто налил в салат масло из ламинарии?
– Но ма, – заметила Люси, – ты спала, а оно первое попалось под руку папе, и…
– Все ясно, – перебила Чубби. – Виновато само масло, или, в крайнем случае, папа, но никак не ты. Я угадала?
– Ма, вообще-то, на вкус, нормально, – вступилась за младшую сестру Флер.
Чубби вздохнула и покачала головой.
– Хм… Похоже, на Фангатауфа, в Папуа и на Тиморе вы питались так кошмарно, что теперь даже сырые селедочные хвосты покажутся вам деликатесом.
– Мы нормально питались, Тётя Чубби, – возразил Оскэ, – а салат действительно ОК.
– Ладно, – она махнула рукой. – Если всех устраивает, то лейте любое масло. Главное, чтобы не машинное, а то у некоторых юных талантов и на это хватит креатива.
– Что ты вредничаешь, ма? – Надулась Люси. – Ты бы хоть попробовала сначала.
– А мне положено вредничать, – ответила Чубби, легонько щелкнув младшую дочь по носу, – У меня такой период в жизни. В декабре ситуация изменится, и я стану очень ласковая и нежная. Конечно, при условии, что вы будете заниматься своим мелким братиком, а я буду бездельничать и терроризировать окружающую рыбу с помощью подводного ружья. Я уже даже присмотрела себе подходящую модель.
В браслете на плече Люси мелодично тренькнуло. Она вытащила мобайл, глянула на экранчик и сообщила:
– Ага! Хаген на подлете! Пишет: «Смотрите мой лэндинг».
– Интересно, – буркнула Чубби и, взяв со стола бинокль, поднесла к глазам, – ну и где смотреть… Теоретически, он должен идти с вест-норд-веста… Oh! De puta madre!
Почти прозрачный силуэт растопырки-рэптора стремительно скользил вниз с высоты примерно двух километров, под углом градусов тридцать к горизонту.
– Типа, боевое пике, – произнес Оскэ через несколько секунд, когда флайка была уже достаточно хорошо видна невооруженным глазом.
– Я совершенно не одобряю такого лихачества, – заметил Микеле.
– Па, это учебно-боевая машина, – сказала Флер. – Там корректирующий робопилот.
– Все равно, я не понимаю, зачем рисковать попусту…
Растопырка вышла из пике, выполнила короткую крутую горку в сотне метров над океаном, погасила скорость и мягко спланировала на воду у пирса.
– Ну, красиво, правда? – Выпалила Люси и, сорвавшись с места, метнулась встречать Хагена, который уже открыл носовой люк и выбирался на пирс с рюкзаком в руке.
– Хотела бы я знать, что он притащил, – проворчала экс-майор. – В рюкзаке какая-то угловатая штука, похожая на ящик.
– Наше юное дарование, – сказал Микеле, – говорило про некий термоконтейнер с тупанауману, который будет привезен специально для тебя, любовь моя.
– Тупанауману? – Переспросила Чубби. – Я и слова-то такого не знаю.
– Я тоже не знаю, – сказал он. – Это какое-то аборигенное название.
На террасу вихрем влетела Люси, держа обеими руками квадратный пластиковый контейнер, покрытый каплями росы, а местами даже звездочками инея.
– Joder! До чего он холодный! – Пискнула она и, открыв кухонный фризер, быстро запихнула контейнер на свободное место. – Уф! Я чуть не отморозила пальцы!
– Aloha! – Рявкнул вошедший вслед за ней Хаген и бросил в угол пустой рюкзак.
– Iaora oe, – ответила экс-майор. – Я понимаю, что ты по нам соскучился за пять дней, однако совершенно не обязательно так кричать.
– Извини, Тётя Чубби, я просто на взводе. Очень торопился, чтобы тупанауману не разморозились. Их надо замораживать быстро, и только один раз. При повторном замораживании половина полезных свойств исчезает. Прикинь?
– Я бы прикинула, если бы знала, что это такое.
Люси изумленно выпучила глаза.
– Ма! Ты не знаешь? Это же специальная фигня для беременных женщин, когда уже довольно большое пузо. Она такая, типа глубоководного кальмара, или может быть, каракатицы. Она светится, как фосфор. А ночью она всплывает, и её ловят на такую хреновину, вроде сетчатого мешка с чуть-чуть протухшими мидиями.
