Лейтенант замолчал и красноречиво поднял взгляд вверх, давая понять, что ответ на вопрос о смысле суммы баллов тактического критерия лежит где-то около вершины американского финансово-промышленного и военно-политического Олимпа.
– А я вот не понимаю, – пробурчал Понг. – В нашей войне Меганезия за кого?
– За свой кошелек, – тут же отозвалась Балалайка, – у нези четкий принцип: война это бизнес, и на ней надо делать деньги.
– Капиталисты, – заметил Чанг, – в любой буржуазной стране наживаются на войнах.
– Ты не врубился, – сказала она. – В Меганезии есть закон: если правительство хочет воевать, то пишет в суд бумагу-гарантию, что все граждане наживут не менее, чем по столько-то денег. Потом воюют, и если денег получилось больше, то правительству выписывают премию, если меньше, то выгоняют, а если ушли в минус, то сажают в тюрьму или вообще расстреливают.
– Все граждане?! – Изумленно переспросил он.
– Ну! – Балалайка кивнула. – В этом весь смысл. Потому и истребители дешевые.
– На самом деле, – возразил Бенитес, – у меганезийцев всё не так просто.
– Просто или сложно, – сказала она, – но принцип у них именно такой.
Чанг, как показалось, вдруг сосредоточился на управлении плашкоутом, хотя океан впереди был спокойным, а навигационный экран показывал, что курс правильный.
– Ты что? – Забеспокоился Понг.
– Жопа, – лаконично ответил тот.
– Это не жопа, а полицейский вироплан, – тоном школьной учительницы сообщила Балалайка. – Ничего такого. Просто выполняйте его приказы.
– Ложимся в дрейф, – со вздохом произнес Чанг, и через несколько секунд плашкоут – экраноплан неуклюже шлепнулся брюхом на воду, проплыл некоторое расстояние по инерции, постепенно замедляясь, и остановился. А рядом с негромким жужжанием приводнился небольшой крылатый автожир разрисованный желто-синими узорами.
Один полисмен занял позицию на крыше вироплана с ручным пулеметом наготове, а второй с пистолет-пулеметом в руке перепрыгнул с крыши на палубу плашкоута. Он выглядел вполне буднично и даже добродушно. Широкоплечий креол в свободном комбинезоне с блестящей эмблемой: черно-желто-белый трехлопастной пропеллер на лазурном поле и надпись «LP Mariana – Nor Farallon».
– Сержант Ортин, локальная полиция Нор-Фараллона, – представился он. – Кто старший офицер этого воздушно-морского судна?
– Мы с ним, – ответил Понг, спрыгивая из рубки на палубу и показав кивком головы на спустившегося следом Чанга, – а остальные двое это наши друзья с Окинотори.
– Друзья тоже пусть спустятся сюда, – сказал полисмен.
Феликс Тринидад спустился на палубу, и протянул руки Балалайке.
– Романтика! – Пискнула она и радостно использовала американца в качестве лифта.
– Так! – Произнес сержант, поднимая в левой руке нечто вроде портативной камеры с маленьким боковым экраном видоискателя. – Ага! Есано Балалайка, карго комюнити Окинотори и Феликс Тринидад Бенитес, лейтенант US Navy. А вот экипаж, по ходу, впервые в Меганезии. Представьтесь, пожалуйста.
– Пан Понг.
– … И Пан Чанг. Мы из КНДР, приехали работать в Цин-Чао.
– …Везем тайваньских уток.
– …На Минамитори… – сменяя друг друга, отбарабанили северные корейцы.
– Так… – повторил полисмен. – Значит, уток. А где на них можно посмотреть?
– Они в трюме, офицер, – ответил Понг. – Надо открыть люк. Но там запах.
– Запах? Хэх… – Сержант Ортин откинул крышку люка, опустился на одно колено и попробовал заглянуть внутрь. – Oh! Joder conio!
– Я вас честно предупредил про запах, – на всякий случай напомнил Понг.
– Фигня, я и не такое нюхал. А можно включить свет в трюме?
– Можно. Я сейчас включу.
Сержант повернулся к напарнику, сидевшему на крыше вироплана.
– Капо, держи ситуацию под контролем. А я спущусь, посмотрю на этот зоосад.
– Я держу, – лаконично ответил второй полисмен, глядя поверх ствола пулемета.
– Раз включили свет, значит придется кормить, – со вздохом произнес Чанг.
– А так через час бы пришлось, мало разницы, – с философским спокойствием ответил Понг, и направился к штабелю мешков, пристегнутому ремнями перед башенкой.
– Что у вас там? – Спросил Капо.
– Кукуруза для уток, офицер. Могу открыть мешок и показать.
– Покажете сержанту, когда он поднимется.
В полицейской процедуре возникла пауза, и Чанг этим воспользовался.
– Офицер, у вас есть аптечка?
– Есть комплект медико-биологической помощи. А у кого проблемы со здоровьем?
– Ни у кого. Нам это на всякий случай. Давайте меняться: аптечка на котелок соджу.
– Aita-o, – Капо отрицательно покачал головой. – Самогон у нас тоже есть.
– Скажи про сул-чуюсо, – посоветовала Балалайка.
– Ты думаешь? – С некоторым сомнением в голосе откликнулся Чанг.
– Что-что? – Заинтересовался полисмен.
– Самогонный аппарат – горшок, – пояснил Понг. – Самодельный. Глиняный.
– Глиняный самогонный аппарат? Хэх… Что-то я не понял.
– Вы просто не в курсе, – вмешался Бенитес. – В Китае, Корее и Японии в средние века делали перегонные кубы из домашней керамики. Позже начали делать из стекла, а на металлические ректификаторы перешли только в позапрошлом веке.
– Вот оно как… – Капо почесал шею. – А вы спец по этим делам, мистер Бенитес?
– Нет. Но я регулярно читаю «Бунгэй Сюндзю». Там в позапрошлом году была статья просто национально-траурная: умер столетний дядя, последний, умевший делать эти домашние керамические аппараты. И историческая справка про самогон в регионе.
– Я сейчас принесу, и вы посмотрите, – добавил Понг, вскочил с мешка кукурузы, на который уже успел сесть и метнулся в рубку.
Ствол пулемета дернулся, отслеживая его движение, и полисмен проворчал.
– Не надо так резко, мистер Пан Понг. У меня же рефлексы. Давайте спокойнее.
– Что ещё там? – Просипел сержант Ортин, появляясь из люка и все ещё морщась от вдыхания летучих продуктов метаболизма тайваньских уток – мутантов.
– Раритетная штука, Тин, – ответил Капо, – глиняный горшок – самогонный аппарат.
– Ты что, прикалываешься?
– Нет. Я сам обалдеваю. Вот, смотри, парень это притащил. Типа, они продают.
– Y una polla… – Произнес Ортин, глядя на аляповатую емкость из обожженной глины, слепленную явно вручную и напоминающую «артельный» 20-литровый чайник. – И сколько эта штука, приблизительно, стоит?
– А сколько вы дадите? – Хитро прищурившись, спросил Понг. Он (как и его напарник) только вчера впервые в жизни оказался вне территории КНДР и совершенно не имел ориентиров по ценам в окружающем мире. На пристани Йонагуни заправка горючим и загрузка утячьих птенцов была оплачена заранее, без участия экипажа, как и заправка горючим на Окинотори. Сейчас Понг рассчитывал, что покупатель сам даст ориентир.
– Сто, – произнес сержант, начиная торг.
– Сто? – Обиженно переспросил кореец (в сознании которого номинал 100 вон четко ассоциировался с полкило риса или кило картошки на рынке). – Это совсем не та цена. Наверное вы не знаете, как это трудно правильно слепить и обжечь сул-чуюсо! Дайте хотя бы две тысячи. Вещь стоит этих денег. За эти деньги мы не только покажем, как правильно работать, а ещё нарисуем понятную картинку-схему.
Чанг понял, что у партнера коммерческий драйв, и, чтобы не мешать ему торговаться, двинулся с мешком кукурузы в трюм кормить прожорливых птенцов-мутантов. Понг, конечно, не рассчитывал на 2000 вон (двухнедельную зарплату работника колхоза в провинции или полкило свинины на рынке в Пхеньяне), но торг есть торг.
– Две тысячи это вы загнули, – проворчал Ортин. – Я предлагаю: пятьсот, и по рукам.
