Кейт просто записала все это, а когда подняла взгляд от блокнота, то увидела, как Сомс и Тайлер о чем-то тихо переговариваются между собой.

– Мистер Леви, мы собираемся предъявить вашей клиентке обвинение в умышленном убийстве – равно как и ее сестре. По словам поверенного, Фрэнк Авеллино владеет недвижимостью, наличными и прочими активами на сорок девять миллионов долларов. Пять лет назад он составил завещание, разделив свое наследство поровну между двумя своими дочерьми. Но прежде чем мы предъявим вашей клиентке официальное обвинение, у нас есть к ней один последний вопрос. Мисс Авеллино, когда вы узнали, что ваш отец разговаривал со своим поверенным об изменении условий завещания?

Для адвоката каждое дело – это игра.

В уголовном праве все начинается с ареста и заканчивается вынесением вердикта. В начале игры вы не можете контролировать происходящее, а затем понемногу разрабатываете стратегию и делаете несколько пробных ходов. В конце этой игры вам предстоит предстать перед присяжными – в полном одиночестве. Сторона обвинения уже не имеет никакого значения – можете плюнуть на нее слюной. Есть только вы и двенадцать человек, чисто символически отделенных от вас деревянной перегородкой. Как только произнесено последнее слово, все заканчивается. И уже не важно, каким будет вердикт. Вы выполнили свою работу защитника.

Только вот это все-таки еще как важно.

Вердикт – это все. Без разницы, каким искусным игроком ты себя проявил, – все зависит от этого решения присяжных. Адвокатам, которые гребут деньги лопатой, которые уезжают из суда к своим женам и детям на «Мерседесах», в свои дома с девятью спальнями, абсолютно пофиг, что будет означать этот вердикт для подсудимого, для родственников жертвы, для общества и всех его членов. Им на это глубоко насрать.

Моя же самая большая проблема как адвоката заключается в том, что я хочу, чтобы виновные были наказаны, а невиновные остались на свободе. Но закон так не работает. Никогда не работал. И никогда не будет так работать.

Иногда мне удается склонить чашу весов в ту или иную сторону. Иногда нет. Важно, что я пытаюсь. В тот день, когда мне перестанет быть до этого дело, я брошу свое занятие. Софии Авеллино понадобилась моя помощь. Было еще слишком рано говорить, верю ли я в то, что убийство совершила ее сестра. Ни одна из сестер Авеллино не выглядела так, будто могла кого-то хоть пальцем тронуть, а уж тем более раскромсать на куски собственного отца. На данный момент я вписался в это дело, но мне нужно было убедиться, что София говорит правду. В той допросной я сочувствовал ей. Мне показалось, что между нами возникла какая-то связь. Что она была открыта и честна со мной. Так мне подсказывало чутье, которое редко меня подводит. Но мне требовалась твердая уверенность в том, что я могу довериться этому первому впечатлению.

После того, как тогда в отделе полиции София прокусила себе запястье, она провела ночь в больнице под охраной копов. Запястье у нее выглядело страшновато, но крови она потеряла не так уж и много – это всегда выглядит хуже, чем есть на самом деле. Переливания крови не потребовалось, но врачи, опасаясь гиповолемического шока[8] и заражения, накачали ее изотоническими жидкостями и антибиотиками. Рана зашита, все показатели в норме, пациентка готова к выписке. Пообщаться с Софией в больнице мне не удалось, но вышло поговорить с ее лечащим врачом – невысокой блондинкой по фамилии Дитрих. Она разговаривала с Софией, и, насколько могла судить, происшедшее не было попыткой суицида – это была крайняя реакция на потерю отца и арест.

В полдень Софию доставили в суд, где ей было официально предъявлено обвинение в убийстве. С залогом проблем не возникло: Леви проделал всю работу за меня, за час до этого внеся залог за Александру. Обвинитель, Уэсли Драйер, возражал против освобождения под залог на тех же основаниях, хотя и знал, что судья объявит ту же сумму, что и в случае с Александрой, – пятьсот тысяч долларов. Зачем принимать новое решение, если таковое уже имеется? Когда судья назначил залог на тех же самых условиях, Драйер явно приуныл. Обвинителем оказался молодой человек с серьезным выражением лица – стройный, невысокий и аккуратный. Он тщательно подбирал слова, фраз не комкал и следил за правильными интонациями. А чересчур усердного обвинителя всегда стоит опасаться.

София внесла залог, вскоре оказавшись на свободе, но по-прежнему хранила молчание. Даже на консультации перед слушанием о залоге не произнесла ни слова, лишь изредка кивая в ответ на мои слова. Виновной она себя не признала, естественно. Когда слушание закончилось, опять скрылась в камере изолятора временного содержания, откуда ее отвели в офис суда, где она дождалась внесения залога, а затем дала подписку об освобождении.

Я дожидался Софию под зимним солнцем на Сентер-стрит, в тени здания Центрального уголовного суда, наскоро перекусив хот-догом, купленным в стоящем неподалеку киоске, на котором по-прежнему висела выцветшая объява с моим именем и номером телефона. Истрепанные звезды и полосы у меня за спиной хлопали под легким ветерком.

В какой-то момент я вроде как услышал карканье ворона, и, обернувшись, увидел Софию.

Она вышла из здания суда через хозяйственную погрузочную площадку в задней части здания, дабы избежать толпящихся у главного входа фотографов. На ней были черный свитер, черные джинсы и дешевые туфли, которые я купил и оставил для нее в изоляторе – пропитанную кровью одежду, в которой она была прошлой ночью, забрали для экспертизы копы. Я спросил у нее, всё ли в порядке. Она кивнула, и мы так же молча направились к моей машине. По дороге тоже не проронили ни слова. Подъехав к ее дому, я вырубил мотор и откинулся на спинку водительского сиденья.

– Давайте кое о чем договоримся, София. Я буду вас защищать, но мне нужно, чтобы вы постарались собраться и взять себя в руки. Я не знаю, что выгорит из этого судебного процесса. Пока что не знаю. Нужно дождаться, пока обвинение не выложит все свои козыри. Я не хочу, чтобы вы пока что забивали себе этим голову. Просто идите домой и как следует отдохните. Через денек-другой у вас появится ко мне миллион вопросов. Тогда и пообщаемся. А пока что у меня есть одна подруга, которая поможет вам устроиться и проследит, чтобы ничего с вами не случилось. Ее зовут Харпер. Не переживайте – она не юрист. Просто помогает мне кое в чем, присматривает за свидетелями и все такое.

Харпер, которая в этот момент сидела на крыльце здания, поставив рядом с собой бумажный пакет, оторвала взгляд от своего мобильника и кивнула в мою сторону.

София повернула ко мне голову, и я увидел у нее на лице слезы. Она вытерла их, проведя бледной рукой по своей шокирующе белой коже. Мне припомнилась ее сестра Александра: высокая, загорелая, так и пышущая здоровьем. Казалось, будто весь солнечный свет до последнего лучика впитала в себя Александра, а София всю свою жизнь прожила бледной и голодной в длинной, холодной тени своей сестры.

– Я не пыталась покончить с собой прошлой ночью, – тихо произнесла она.

Я ничего не ответил. Это было самое большее, что я смог добиться от нее за последние несколько часов. Если она решила заговорить, то мне хотелось это послушать.

– Вчера я сказала про это врачу в больнице Святого Винсента. Иногда у меня словно повышается давление – в голове. Я должна как-то выпустить его. Я не склонна к суициду.

В качестве объяснения София закатала рукава и показала мне свои руки. Оба ее предплечья с внутренней стороны сплошь покрывали тонкие шрамы. Некоторые из них были все еще розовыми и слегка выступали над кожей – пока что в келоидном состоянии, в то время как другие – более старыми и мертвенно-белыми. Эти длинные, во всю ширину руки, следы поперечных порезов начинались чуть ниже локтя и заканчивались у самого запястья. На обеих руках. Сотни порезов. Некоторые выглядели так, словно были глубже остальных. Часть этих шрамов скрывала повязка у нее на запястье.