– Я могу быть верным, детка, но такая преданность обходится недешево.

– Вы наверняка зарабатывали не больше миллиона в год, работая на отца. Я могу предложить условия получше. Три миллиона долларов в качестве компенсации ваших расходов как душеприказчика – которые будут выплачены, как только меня оправдают, а мою сестру осудят за убийство.

– И что именно я должен делать?

– Остаться верным памяти моего отца. Если он собирался изменить свое завещание, то, значит, что-то подтолкнуло его к этому решению. Я хочу, чтобы вы это выяснили.

Хэл обдумывал эти слова всего три секунды, после чего ответил:

– Я сделаю все, что в моих силах. Полиция пока что не пускает меня в дом. Это все еще место преступления, но я поспрашиваю – посмотрим, с кем общался твой отец. И постараюсь разыскать Модина.

– Спасибо.

– Нет проблем. Послушай, мне и вправду пора ехать. Не возражаешь, если перед уходом я воспользуюсь твоей ванной комнатой?

Обойдя кухонный «островок», она взяла Хэла под руку и ненавязчиво повела его ко входной двери.

– Мне так неловко… Это здание старое, действительно очень старое. Унитаз опять засорился, и я уже целую вечность жду сантехника. Управдом – просто козел.

– Хочешь, чтобы я прислал тебе сантехника?

– Не волнуйтесь, завтра прямо с утра ко мне кто-нибудь обязательно зайдет. А пока что как-нибудь обойдусь.

У входной двери она обняла его.

– Если вам удастся связаться с Майком Модином, то дадите мне знать, что он сказал, хорошо? – спросила она, глядя Хэлу прямо в глаза.

Он кивнул:

– Попробую связаться с ним прямо завтра с утра.

Поблагодарив его, она закрыла дверь, а Хэл вышел в коридор и направился к лифту. На двери у нее было целых пять отдельных замков, и она не спеша заперла каждый из них. Закончив, прислонилась спиной к стене и прислушалась к тому, как с грохотом закрылись двери лифта, а затем к слабому гудению и постукиванию противовеса, двигающегося вверх по мере того, как кабина опускалась на первый этаж.

Ее взгляд упал на пакеты, стоящие рядом с входной дверью. Она перебрала их, прикидывая вес. А когда нашла самый тяжелый, размерами примерно с большую коробку для пиццы, но вдвое толще, подхватила его и направилась в кухню. Там поставила коробку на стойку, отыскала в ящике ножницы и принялась срезать упаковочную ленту. Наконец крышка поднялась, открыв простую коробку чуть поменьше размерами, спрятанную внутри. Эту она вскрыла попросту ногтями. Заглянула внутрь, а затем поставила на стойку.

Оглянувшись через плечо, убедилась, что жалюзи на кухне закрыты, прежде чем раздеться догола. Аккуратно сложив одежду в стопку и пристроив поверх кроссовки, подхватила коробку и направилась в ванную, где уселась на унитаз, оставив дверь открытой.

Подошвы ног быстро замерзли на белом кафельном полу. Облегчая мочевой пузырь, она вынула из коробки некое устройство и принялась изучать его. То было серебристым, блестящим и восхитительно пахло машинным маслом. Она вытерлась, встала, спустила воду в унитазе и нашла конец электропровода, свисавшего с устройства. Воткнула его в розетку над раковиной и ногой захлопнула дверь ванной.

Потом повернулась к ванне и отдернула свисавшую до пола занавеску.

Ванна была до краев наполнена пакетиками со льдом.

Среди этих пакетиков проглядывало обращенное к потолку мертвое лицо Майка Модина, на котором все еще застыло удивленное выражение. Чтобы заманить его в квартиру, потребовалось немало усилий. У нее уже не было времени ждать, поэтому она проделала это вчера вечером. Сказала ему, что прямо перед смертью ее отец составил еще одно завещание – написанное от руки и должным образом засвидетельствованное, что делало недействительным завещание, составленное несколько лет назад в кабинете Майка. Поделилась своими опасениями, что сестра попытается убить ее, если узнает о существовании этого документа, – что это она убила Фрэнка, думая, что он еще не составил завещание, исключающее ее в качестве наследницы. Она, мол, не доверяет никому, кроме Майка. Он должен встретиться с ней прямо сейчас, она ждет его возле его офиса. Модин вышел к ней на улицу, и они вместе отправились к ней на квартиру, где она якобы спрятала завещание.

Как только Майк переступил порог ее квартиры, у него уже не было ни единого шанса. Она применила электрошокер, чтобы обездвижить его, а затем затащила в ванную и связала ему руки и ноги. Час спустя Майк был мертв, ее филейный кухонный нож почти полностью затупился от активного использования, а она была довольна тем, что ее отец все-таки не сообщил Модину о своем намерении вычеркнуть ее из завещания. Он всего лишь назначил встречу, не более того. Она вела психологическую шахматную партию против отца и сестры уже несколько лет. Фрэнк как-то узнал об этом. Она была в этом практически уверена – или, по крайней мере, у него возникли серьезные подозрения. Так что папочке пришлось умереть. Она должна была убедиться, что он никому ничего не рассказал, прежде чем у нее появится шанс убрать его. И на данный момент была вполне уверена, что его подозрения умерли вместе с ним. Учитывая, сколько усилий она приложила, орудуя ножом, Модин наверняка сказал ей правду.

О частных детективах Майк никак не упомянул. Она и без того знала о них, но они не дали Фрэнку ничего стоящего – она об этом уже позаботилась.

Теперь, склонившись над ванной, она принялась выгребать из нее пакетики с тающим льдом, которые использовала, чтобы охлаждать тело Майка. Побросала их в раковину. Кожа Майка была холодной, но она все равно провела по ней пальцами, наслаждаясь ощущением. Коснулась его языка и глаз. Осознав, что начинает отвлекаться, наклонилась, чтобы взять устройство, только что извлеченное из коробки. И тут замерла. Немного поколебавшись, недовольно фыркнула. Она кое-что забыла.

– Алекса! Поставь «Она» Элвиса Костелло! – громко произнесла она.

– Ставлю «Она» Элвиса Костелло, – отозвался механический голос из динамиков. И тут квартира мгновенно наполнилась ее любимой песней. Сегодня ей хотелось послушать ее именно в исполнении Костелло.

Музыка была призвана заглушить шум. Нажав на кнопку включения своей новенькой хирургической пилы и подпевая знакомой мелодии, она принялась за дело.

Харпер позвонила мне сразу после того, как ушла от Софии, около пяти часов вечера. Она почти ничего не смогла от нее добиться, и голос у нее был усталый. Мы договорились встретиться за завтраком на следующий день, после моей встречи с Драйером в прокуратуре.

За всю мою адвокатскую практику я еще ни разу не видел примера хорошей досудебной сделки. Даже если обвинение предлагает вашему клиенту выгодные условия за признание вины – в первую очередь сокращение тюремного срока за то, что город экономит на судебных издержках, – у меня всегда остается чувство сожаления. В случае подобной сделки приговор клиенту выносит прокурор, а не судья. Конечно, вы можете малость поторговаться, но обычно в такой ситуации у вас нет особой власти. Гарри Форд, еще до того, как стал судьей, однажды сказал мне, что именно сделки о признании вины способны ввязать тебя в неприятности с клиентами. Конечно, поначалу такая сделка им очень даже по вкусу – всего какой-то год отсидки за признание вины вместо судебного разбирательства, в результате которого может корячиться все пятнадцать лет «строгача». Не такая уж и большая премудрость даже для тех клиентов, которых ну никак не отнесешь к великим мудрецам. Но уже после шести месяцев гостеприимства Департамента исполнения наказаний, проведенных в двухместной камере в Синг-Синге, когда впереди еще шесть месяцев, вы просто удивитесь, сколько клиентов начинают жаловаться, что это адвокаты заставили их признать вину – ведь на самом-то деле они чисты, как слеза младенца. Увы, но многие из них говорят правду. Ни в чем не повинные люди признают себя виновными каждый божий день в каждом уголке Америки, поскольку прокурор предлагает им сделку, которая позволяет отсидеть совсем небольшой срок, а затем выйти на свободу и спокойно жить прежней жизнью. Пойти на сделку и провести за решеткой один год или рискнуть получить от двадцати пяти до пожизненного? Нетрудно понять, почему люди соглашаются на такие схемы.