– Вы всегда отвечаете за результаты своего анализа, профессор. И все же не способны отличить мои волосы от шерсти с брюха этой собаки… Не хотите ли прямо сейчас изменить свои показания?

– Это просто возмутительно! – заорал Шандлер, вскакивая на ноги и грозя мне пальцем. Принялся кричать и ругаться. Думаю, даже попытался бы ударить меня, окажись я к нему чуть ближе.

Толпа в зале разразилась смехом. Присяжные смотрели на Шандлера так, словно у него только что выросла вторая голова, а судья принялся стучать кулаком по своему блокноту.

– Немедленно уберите отсюда это животное! – выкрикнул Стоун.

Последнее слово осталось за Гарри:

– Какое именно, ваша честь? Кларенса или профессора Шандлера?

Кейт никогда еще не видела ничего подобного.

Судья Стоун сразу же объявил обеденный перерыв и приказал освободить зал. Эдди не стал рвать на куски эксперта окружного прокурора – он просто позволил этому эксперту самому растерзать себя. Сама Кейт никогда не притащила бы в суд собаку – просто пороху не хватило бы. Присяжным это понравилось, и к тому моменту, когда Эдди и Гарри направились к выходу из зала, Кейт поняла, что их удар с максимальной точностью угодил в цель. А она-то надеялась, что показания профессора Шандлера нарисуют огромных размеров мишень на спине у Софии Авеллино…

Опять восстановилось хрупкое равновесие. Которое могло быть нарушено уже следующим свидетелем обвинения.

Этажом выше Кейт и Блок нашли тихий кабинетик и усадили там Александру – подальше от прессы, с салатом и бутылкой воды. А потом спустились по лестнице на два этажа, чтобы спокойно поговорить, прогуливаясь по коридорам. Ни одна из них не была голодна, и Кейт очень не хотелось, чтобы кто-нибудь подслушал их разговор, особенно ее клиентка.

– Теперь уже непонятно, что и думать… – произнесла она. – Ты по-прежнему уверена, что мы на правильной стороне в этом деле?

– Ты же адвокат защиты, – заметила Блок.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Тут не может быть правильной или неправильной стороны. Ты просто делаешь свою работу.

– Чушь это собачья, и ты это знаешь. И ты знаешь меня. Тебя бы здесь не было, если б ты не верила Александре.

– Наверное, ты права, – сказала Блок.

Иногда Кейт ловила себя на том, что подруга слегка ее раздражает. В такие моменты просто хотелось выслушать длинное объяснение касательно того, почему она все еще поступает правильно, почему Александра невиновна и как они собираются выиграть это дело. Кейт хотела, чтобы эти слова затопили ее с головой. Поглотили ее сомнения. Смыли их без следа.

Расхаживая по коридорам, они обсуждали стратегию работы с экспертом по следам укусов. Звали его Питер Бауманн. Штатных специалистов по анализу таких следов нет ни в одной правоохранительной структуре – что на местном уровне, что на федеральном. Так что пришлось привлечь признанного эксперта со стороны. Тему Бауманн знал от и до. Он много лет проработал в правоохранительных органах и не раз выступал в качестве свидетеля-эксперта в суде, пусть даже его методы и не относились к самым передовым. Кейт знала, что обвинители выбирают своих экспертов на основании двух основных критериев: их стажа и опыта в данной области, а также – что, пожалуй, даже еще более важно – их способности выдержать перекрестный допрос. Окружному прокурору не было смысла привлекать лучшего в стране эксперта по следам укусов только для того, чтобы в ходе судебного слушания обнаружить, что под жарким напором защиты тот вдруг поплывет, словно оставленный на солнце шоколадный батончик.

Обеденный перерыв пролетел незаметно, и ни Блок, ни Кейт так и не успели поесть. Стаканчик кофе из торгового автомата – или, по крайней мере, чего-то похожего на кофе – вот и все, что Кейт была способна одолеть. В зал она вернулась задолго до окончания перерыва. От повторного прямого допроса профессора Шандлера обвинение отказалось – Драйер понял, что этот свидетель безнадежен. Плохо, когда на одного из твоих свидетелей градом сыплются сложные вопросы, но в десять раз хуже, когда этот свидетель становится общим посмешищем. Кейт считала, что вообще-то Эдди мог добиться того же результата и не притаскивая в зал собаку Гарри, но эта собака заставила присяжных посмеяться над Шандлером, и как только это произошло, игра была кончена.

Питер Бауманн выглядел совсем не так, как Кейт его себе представляла. Она думала, что он будет гораздо больше похож на профессора Шандлера – статного, богатого и внешне привлекательного. Росточка Бауманн оказался совсем крошечного – не более пяти футов, был чисто выбрит и абсолютно лыс. Брови у него были такого белесого оттенка, что поначалу Кейт показалось, будто у него их тоже нет, как и волос на голове. Когда он проходил мимо столов защиты в передней части зала, направляясь к свидетельской трибуне, Кейт уловила исходящий от Бауманна необычный запашок. Не то чтобы особо неприятный – пахло чем-то вроде смеси зубоврачебной слепочной пасты, хлорки и камфары, как в кабинете дантиста, что показалось Кейт и странным, и в то же время успокаивающим. Вскользь подумалось, не пахнет ли от нее самой бумагой и чернилами.

Приносить присягу на Библии Бауманн отказался и вместо этого просто заявил, что будет говорить правду и ничего, кроме правды. Обвинителям нравилось, когда их эксперты давали клятву на Библии. И для свидетелей, исповедующих христианскую религию, проблемы это не составляло, в отличие от экспертов-атеистов. Некоторые ученые активно этому противились, утверждая, что чувствуют себя мошенниками, когда клянутся на Библии, будучи совершенно неверующими. Считалось, что стандартная присяга лучше воспринимается присяжными и что это может оскорбить чувства некоторых из них, если кто-то из экспертов обвинения будет открыто отвергать Библию – да и доверие к таким экспертам будет изначально подорвано.

На сей раз у присяжных, похоже, не возникло никаких возражений, когда Бауманн отказался приносить присягу на Библии. Одет он был в пастельно-голубой костюм и белую рубашку с ярко-зеленым шелковым галстуком. Кейт сочла, что этот галстук привлекает излишнее внимание. С такой штукой можно было посадить самолет.

– Мистер Бауманн, не могли бы вы объяснить членам жюри, в какой области специализируетесь? – задал свой первый вопрос Драйер.

Как ни странно, Бауманн не стал ловить взгляды присяжных. Даже не повернул голову, чтобы посмотреть на них. Его взгляд остановился на какой-то точке на задней стене за спиной у Кейт. Пока он отвечал на вопрос обвинителя, в глазах у него застыло какое-то неопределенное, отстраненное выражение.

– Я судебный одонтолог, научный сотрудник Техасского университета в Сан-Антонио и член Американского общества судебной стоматологии и одонтологии сравнения прикуса. Я изучаю следы укусов уже более тридцати пяти лет и предоставляю экспертные заключения в более чем пятнадцати штатах по всей территории США, – монотонно сообщил Бауманн, по-техасски подчеркивая каждый слог. «Одонтология» в устах Бауманна прозвучало как «о-дон-то-логия», как будто это слово было слишком длинным для того, чтобы произноситься с таким акцентом, и требовало значительных усилий, чтобы его выговорить.

– Это вы исследовали след от укуса на теле жертвы? – продолжал Драйер.

– Совершенно верно. На левой стороне грудной клетки, возле соска, судмедэксперт обнаружила то, что она приняла за одиночный след от укуса. Существует семь различных типов таких следов. Данный я определил как так называемый «поверхностный прокус» – зубы просто проткнули кожу. Это не был отрывной надкус, так как кожа не была удалена. Не был это и «откус», при котором удаляются подкожные ткани. По сути, этот след представлял собой обычную колотую рану. Мне удалось идентифицировать восемь проколов овальной формы, соответствующие следам передних зубов.

В этот момент Бауманн указал на экран напротив, и ассистент Драйера нажал на кнопку на пульте дистанционного управления, выводя на экран полноцветное изображение для присяжных.