Теперь укусы, побои и слезы остались лишь в памяти. Как та неотъемлемая часть ее, что помогла ей стать тем совершенным созданием, которое она представляла собой сегодня.

Сегодняшний вечер прошел просто идеально. Все выглядело беспорядочно, грязно, неистово, и тело дорогого папочки осталось лежать там, где упало. Убийство, совершенное окончательно обезумевшим маньяком.

Вот на что это было похоже. Именно так она и хотела, чтобы это выглядело. По правде говоря, ей это понравилось. Она всегда контролировала свои убийства, и исполнение задуманного приносило ей удовлетворение, хотя ничто не шло ни в какое сравнение с тем самым первым разом. Разве что сегодняшний вечер. Она и вправду позабыла обо всем на свете. Те порывы, которые до той поры сдерживались силой воли и лекарствами, – все это выплеснулось на дорогого папочку. Казалось, что у нее в голове сорвало какой-то предохранительный клапан, не выдержавший навалившегося на него давления – облегчение было полным и чудодейственным.

До этого правоохранительные органы никогда не связывали ее ни с какими преступлениями. И вот теперь она сидит в отделе полиции, ожидая, когда ей предъявят официальное обвинение в убийстве, которое она совершила.

Она оказалась именно там, где и хотела оказаться.

Там, где и планировала оказаться.

Буковски повел меня по коридору, выложенному такой же пожелтевшей от никотина плиткой, как и в приемной. Услышав, как кто-то из копов вызывает следующую команду адвокатов для собеседования с потенциальной клиенткой, я замедлил шаг – хотелось посмотреть, кто это.

За высоким патрульным в форме вслед за нами поспешали Теодор Леви и какой-то молодой светловолосый парень. Мне иногда доводилось сталкиваться с Леви в судебных коридорах на Сентер-стрит, но мы никогда не вели какого-либо дела вместе. Хоть и тоже адвокат защиты, Леви плавал поглубже меня, работая на преступников в белых воротничках, готовых выложить за его услуги целое состояние. Он знал, что это дело обязательно попадет в газетные заголовки, и ему время от времени требовались подобные судебные процессы, чтобы поднять свой авторитет. Когда в течение шести месяцев твоя физиономия регулярно светится на первых полосах газет, обычно это означает существенное увеличение объема работы и возможность прибавить к своей почасовой ставке на следующий год еще процентов двадцать.

Я продолжал идти, но позволил Леви догнать меня. В конце коридора Буковски свернул направо, и мы поднялись на два лестничных пролета. Еще пару лет назад на этом этаже располагались четыре камеры предварительного заключения, но не так давно полиция Нью-Йорка полностью распотрошила их, чтобы освободить место для рабочих кабинетов. Железные двери весом в шестьсот сорок фунтов каждая были вырваны с мясом, после чего бесследно исчезли. Бог его знает, чьими усилиями – подрядчиков или самих копов. Но кто-то явно неплохо заработал на металлоломе, и уж точно не городская казна. Теперь, помимо дополнительных офисных помещений для отдела уголовного розыска, в здании появилось пять новых комнат для допросов.

На данный момент заняты были только две. Об этом можно было судить по надписям, сделанным маркером на белых досках, приделанных к дверям, прямо под небольшими смотровыми окошками. Подавив желание хоть одним глазком глянуть на свою клиентку, я дождался Леви.

– Эдди Флинн, насколько я понимаю? Я Теодор Леви, – представился он, протягивая руку.

Мы обменялись рукопожатиями, после чего Леви засунул большие пальцы за пояс и натянул брюки обратно на живот. Его черные волосы были коротко пострижены, а два внимательных глаза за толстыми линзами очков в черной оправе оглядывали меня с ног до головы, словно у гробовщика, снимающего с меня мерку для гроба.

– Рад познакомиться, – сказал я.

– У вас что, сегодня в офисе день без галстуков? – поинтересовался он.

– Перед судебным слушанием я переоденусь. Мои клиенты нанимают меня не из-за моего гардероба.

– Аналогично. Вы тут по поводу второй сестры? – продолжал он. – Тогда желаю удачи.

– Мне нужна удача?.. Похоже, вы знаете нечто такое, чего не знаю я. Что-то я не пойму, с чего это половина манхэттенской адвокатуры заявилась на прослушивание к этой вашей дамочке. Не желаете просветить меня, почему большинство из них предпочитают одну сестру другой?

– Если вы не в курсе, то у Софии есть кое-какие проблемы. Всегда были. Любой, кто знал Фрэнка Авеллино, вам это скажет. Это общеизвестно. Александра была его любимицей. Она – не последняя фигура на Манхэттене, и это практически беспроигрышный вариант. А вот София – паршивая овца в семье, да и с головой у нее не всё в порядке. Тут может быть только один исход. Думаю, что лучший вариант для вас – уболтать Софию на досудебную сделку с признанием вины. Это сэкономит всем нам кучу времени.

– Я еще не разговаривал с Софией. Посмотрим, как все будет складываться.

– Ладно, удачи, – бросил Леви, увлекая за собой своего помощника, симпатичного малого с пачкой бумаг в руках, и взмахом руки подзывая к себе высокого полицейского, который открыл дверь допросной и отступил в сторону. Я шагнул ближе, чтобы глянуть на Александру Авеллино.

Даже сидя за столом в допросной, та казалась стройной и высокой. Светлые волосы явно крашеные, понял я, хотя покраска качественная. Глаза у нее покраснели, а помада поблекла. В остальном же Александра выглядела здоровой и подтянутой, с кожей молочного, миндального оттенка. Учитывая обстоятельства, смотрелась она на все сто. В выражении ее лица чувствовалась уверенность. Это была женщина, явно способная постоять за себя и за других. Когда дверь открылась, я ощутил легкий аромат духов.

Высокий полицейский закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

– Ладно, Эдди, а вот и София, – поторопил меня Буковски, вставляя ключ в замок и открывая дверь.

Я вошел во вторую допросную.

София Авеллино оказалась чуть пониже своей сестры, хотя и ненамного, а ее темные волосы резко контрастировали с белым как мел лицом. А вот глаза у сестер оказались совершенно одинаковыми, явно отцовскими – узкими, но яркими и проницательными. Она не улыбалась. Губы у нее были тоньше, чем у сестры, и нос тоже. Сестры выглядели полными ровесницами, хотя мне припомнилось, что дочери Фрэнка вроде как родились с разницей примерно в год. Сам не знаю, откуда у меня взялись такие сведения – хотя, скорее всего, я видел их обеих или кого-то из них в каком-нибудь журнале или новостной статье.

София с подозрением посмотрела на меня, но ничего не сказала. Напротив нее сидел какой-то незнакомый мне адвокат – на вид такой же богатый и успешный, как и все остальные. Собрав свои бумаги, он бросил с досадой:

– Вы совершаете большую ошибку, не наняв меня! – после чего выбежал вон.

Я не обратил на него внимания, сосредоточившись на сидящей передо мной молодой женщине.

– Здравствуйте, София, меня зовут Эдди Флинн. Я адвокат защиты. Сержант Буковски сказал мне, что у вас нет адвоката. Я хотел бы немного поговорить с вами и посмотреть, не могу ли я чем-нибудь вам помочь. Вы не против?

Немного поколебавшись, она кивнула, принявшись чертить пальцами воображаемые линии и круги на столе. Подойдя ближе, я увидел, что София проводит пальцами по вмятинам и царапинам, исследуя текстуру, – нервная реакция, в чем-то даже детская. Тут она вроде как спохватилась и спрятала руки под стол.

Я уселся напротив нее, расслабленно положив перед собой раскрытые ладони – приглашение к разговору на «языке тела».

– Вы знаете, почему здесь оказались? – начал я.

Сглотнув, София кивнула и ответила:

– Мой отец мертв. Его убила моя сестра. Она говорит, что это сделала я, но клянусь вам – я этого не делала! Просто не смогла бы. Лживая сука, убийца!

Ее руки взлетели в воздух и резко опустились, хлопнув по столу и словно поставив точку после слова «убийца».