Она ошибалась.

Лифты в здании уголовного суда – старые и жутко медленные. Когда один из них наконец доставил меня на мой этаж, я вышел из кабины, проследовал со всей остальной толпой по коридору в судебный зал и занял свое место за столом защиты рядом со своей клиенткой.

Когда присяжные вошли в зал, воцарилась гнетущая тишина.

Документы они уже передали секретарю. Все бумаги были оформлены в совещательной комнате. Моя клиентка попыталась что-то сказать, но я ее не расслышал. Просто не смог. Слишком уж кровь шумела в ушах.

Я всегда мог неплохо рассудить, к какому решению склонятся присяжные. Был способен заранее предсказать его. И всякий, блин, раз оказывался прав.

Это был первый вердикт, который я не взялся бы предсказать. Хотя в любом случае не оказался бы слишком далеко от истины. На мой взгляд, вероятности того или иного исхода были примерно равными, так что с равным успехом можно было бы просто подбросить монетку. Фифти-фифти. Пятьдесят на пятьдесят. Я знал, чего хочу. Теперь я знал, кто убийца. Я просто не знал, увидели ли это присяжные. Я был шорами на глазах у присяжных.

Секретарь встал и обратился к старшине присяжных. Высокому мужчине в клетчатой рубашке, с грубыми руками.

– Итак, оба вердикта вынесены? – спросил он. – И вынесены единогласно?

– Да, – последовал ответ. – Единогласно.

– По делу «Народ против Софии Авеллино», – продолжал секретарь, – вы сочли подсудимую виновной или невиновной?

Старшина смотрел прямо перед собой. Нехороший знак. Обычно, если присяжные собираются вынести оправдательный приговор, они смотрят на подсудимого – ждут, когда на того, ни в чем не повинного, обрушится цунами облегчения. Это то, что делает правосудие великим. Эта мощь.

Я опустил голову. Я не мог туда смотреть. Гарри схватил меня за плечо, и я почувствовал, как напряглись его пальцы.

Не было слышно ни единого звука. Даже дыхания. Зал суда больше напоминал могильный склеп. И у меня возникло смутное опасение, что сейчас София будет похоронена в нем.

Старшина присяжных прочистил горло, а когда заговорил, голос у него звучал так, словно он кричал откуда-то с крыши высоко у меня над головой:

– Невиновной.

На уши навалился все усиливающийся шум. София схватила меня за руку и вскрикнула. Прозвучало это одновременно по-человечески и по-звериному – стон боли и облегчения, как будто из плоти вытащили острую колючку.

– По делу «Народ против Александры Авеллино»: вы сочли подсудимую виновной или невиновной?

На сей раз никакой паузы. Никаких колебаний.

– Виновной.

Теперь уже шум стал просто оглушительным. Горловой звук, вырвавшийся из горла Александры, был полной противоположностью тому, что издала София. Никакого облегчения – только боль и гнев. Руки у нее взлетели вверх, и Кейт попыталась успокоить ее.

Угомонить собравшихся в зале было нереально никакими силами. Ряды для публики взорвались возбужденным гомоном, и все, что мог сделать судья Стоун, – это сказать Кейт, что приговор ее подзащитной будет оглашен позднее, прежде чем он распустит присяжных, отзовет залог Александры и закроет слушания.

Драйер все еще победно тыкал в потолок кулаком, с ухмылкой злобного удовлетворения на лице, когда охранники суда подошли к Александре, приготовив наручники. Она отшатнулась от них, крича: «Нет, нет, нет, они ошиблись, это была моя сестра!»

Они окружили ее, сковали наручниками и увели. Кейт последовала за ними. Прежде чем они скрылись за боковой дверью, Кейт обернулась, увидела меня и подняла вверх большой палец. Для нее это было горькой радостью. Она поддерживала не ту сестру и знала это. И все же поступила правильно.

Большая рука хлопнула меня по спине.

– Мы сделали это, Эдди! Мы ее все-таки прищучили, – сказал Гарри.

– Я не знал, как поступят присяжные. Понятия не имел.

– С того момента, как ты раскрыл дневник, все к этому и шло.

– Правда? Я так не думал. Я просто не мог предсказать, как все сложится. Я уже окончательно запутался, где-то по пути.

– Ты очень долго не спал. Странно, что ты все еще способен держаться на ногах. Все нормально – не можешь же ты постоянно предсказывать вердикты. Отдохни немного, – сказал он.

Шмыгнув носом, Гарри последовал за Софией, которую уже поглотила толпа. Репортеры засыпали ее вопросами – шум, гам, вспышки фотокамер… Драйера тоже осаждали репортеры. Он напустил на себя дьявольский, торжествующий вид и поблагодарил свою команду.

Я протиснулся сквозь толпу, не поднимая головы, и направился к выходу. Все было кончено. Убийца в тюрьме. София на свободе. Правосудие – если такая вещь, как правосудие, вообще существует – редко находит свое отражение в вердикте. Правосудие – это не о том, что правильно, а что нет. Люди совершают ошибки. Как преступники, так и присяжные. Вердикты часто бывают ошибочными, потому что люди несовершенны. Этот вердикт оказался правильным, и, выходя из здания суда, я посмотрел на звезды и полосы и подумал, что, пожалуй, они все-таки не в таком уж плохом состоянии.

Мне было нужно поскорей вернуться в свой офис. Хотелось забраться под одеяло и проспать до следующего года.

Через час после оглашения вердикта я уже был в задней комнате своего офиса – лежал на раскладушке с закрытыми глазами, в пустом желудке перекатывались два стакана виски, а глаза были крепко закрыты.

Мое тело требовало сна. Мозг тоже. Я никогда еще не чувствовал себя таким уставшим. Месяцы бессонных ночей и долгих дней наконец-то взяли свое.

Но сон не шел.

Я мог думать только о Харпер. Ее убийца был все еще где-то среди нас. Вполне возможно, что Александра убила и ее, и этой мысли было трудно противиться, хотя ничто не связывало ее с этим убийством – кроме того, что Харпер работала над делом Софии. Если Харпер и увидела что-то во время того посещения дома на Франклин-стрит, отчего Александре пришлось устранить ее, то я не мог понять, что именно. У меня имелись лишь смутные предположения – ничего даже близко конкретного.

Мысли долбились у меня в голове с такой силой, что я почти слышал их.

Я сел.

Я и вправду слышал стук.

Во входную дверь моего офиса.

Я надел футболку, джинсы и направился в офис. Входная дверь у меня из матового стекла, и за ней на лестничной площадке маячил чей-то силуэт. Выдвинув ящик своего письменного стола, я достал пару кастетов и надел на правую руку один из них. Если только по ту сторону двери не стояли Гарри или Кейт, я первым делом вырубил бы незваного гостя и уже только потом стал задавать вопросы. Харпер погибла, едва открыв свою входную дверь.

В дверь снова забарабанили. Это был не просто стук. Кто бы ни находился сейчас на лестничной площадке, настроен он был явно не дружелюбно.

Я сделал вдох, шагнул вперед, вскинул кулак с кастетом к груди, изготовился и резко распахнул дверь.

Это был не Гарри. И не Кейт.

И вырубать своего гостя я не стал. Вернее, гостью.

На ней были узкие серые джинсы, тяжелые черные ботинки и синий блейзер поверх темной рубашки с каким-то рисунком. Блок не поздоровалась. Вообще ничего не сказала. Уставилась в пол, как будто смотрела сквозь него на бетон и металл внизу. Погрузившись в собственные мысли или не знаю еще что. Выглядела она так, словно только что получила какую-то недобрую весть – может, кто-то из родственников попал в автомобильную аварию… В чем бы ни было дело, Блок явно испытывала затруднения с тем, чтобы это озвучить. Я открыл было рот, но у меня создалось впечатление, что если я что-нибудь скажу, то она может влепить мне своим ботинком «Доктор Мартенс» по физиономии. Правда, потом я вспомнил, что Блок не отличается разговорчивостью, и решил, что все же стоит рискнуть, не то так и простоим до утра.

– Блок, вы в порядке? – спросил я.

Она не пошевелилась. Даже не вздрогнула. Даже не посмотрела на меня. Просто произнесла: