Вытащив телефон из манжеты, выбрала фотографию и отправила ее через мессенджер Хэлу, а сама свернула за угол в переулок. Но предварительно сделала еще один снимок и отправила и его тоже. Хэл должен пройти через кухню и встретить ее на заднем дворе.

В переулок проникало совсем мало света. Она прошла дальше, мимо мусорных контейнеров, к стальным дверям в задней части ресторана. Одна из дверей открылась, Хэл вышел и закрыл ее за собой. Если то, что он ей сказал, полностью соответствовало действительности, то требовалось провернуть кое-какую сделку. Из тех, которые лучше всего заключать в темноте.

– Я получила ваше сообщение. Это правда? – с ходу спросила она.

– Сама посмотри, – ответил Хэл, доставая из внутреннего кармана пиджака единственный листок бумаги и протягивая его ей.

Включив фонарик на телефоне, она просмотрела исписанную страницу, и сердце у нее забилось чаще.

– Это, конечно, ксерокопия, но ты же видишь, что я говорю правду, – добавил Хэл.

Она кивнула:

– Вы написали в сообщении, что нам следует обсудить какую-то сделку. А вы не забыли, что у нас уже есть сделка?

– То было раньше, – сказал Хэл.

– Раньше чего?

– Раньше того, как я это нашел, – ответил он, ткнув пальцем в листок.

– И как это все меняет?

– Ну, я думаю, твоя сестра могла бы заплатить и больше, – заметил Хэл, и на его темном лице появилась ехидная ухмылка. В полутьме она выглядела еще более зловеще – как у собаки, обнажившей зубы перед тем, как укусить.

– Где оригинал? – спросила она.

– Он у окружного прокурора. Я отправил его пару дней назад.

– Что?!

– Без меня этот документ не имеет никакой ценности. Разве ты не понимаешь? Без моих показаний он практически ничего не стоит.

– Что вы сказали окружному прокурору по этому поводу?

– Совсем мало, но им не терпится узнать больше.

– И сколько же стоят ваши показания? – поинтересовалась она.

– Десять, исключительно для тебя. Авансом.

– У меня нет таких денег, – ответила она.

– Это твои проблемы. У тебя есть время до девяти часов завтрашнего утра, а затем я пообщаюсь с твоей сестричкой. Я могу изменить свои показания в любую сторону, в зависимости от того, кто готов заплатить больше.

Хэл распахнул заднюю дверь кухни, возвращаясь к своей красотке в ресторане, и закрыл ее за собой.

Она уперла руки в бока. Сейчас у нее не было десяти миллионов долларов. Когда она получит наследство, то сможет без особого труда снять такие деньги, но прямо сейчас – никак.

Бросившись бегом, она промчалась по переулку, а к тому времени, когда добралась до уличных фонарей, у нее в голове уже созрел план.

– Не знаю, сколько времени прошло с той ночи, – произнес я. – Когда я думаю об этом, то никак не могу собрать все воедино. В памяти сохранилось не все. Только отдельные фрагменты. Может, это и к лучшему… Психиатр сказал бы мне, что это основной симптом душевной травмы.

Я провел пальцами по надписи на надгробии.

Я не смог заставить себя дочитать остальное. Несмотря на то что Харпер и ее партнер по детективной фирме Джо Вашингтон уже почти два года как уволились из ФБР, Бюро устроило ей похороны со всеми почестями. Джо не стал со мной разговаривать. Ее бывшие коллеги оказались более любезны, позволив мне постоять у могилы вместе с остальными скорбящими – вероятно, потому, что я пришел с Гарри. Когда служба закончилась, ко мне подошла одна из агентов – Пейдж Дилейни. Не так давно мы вместе с Харпер работали над одним делом, и Пейдж и Харпер спасли мне жизнь. Она была аналитиком в отделе поведенческого анализа ФБР. И одним из умнейших людей, которых я только встречал. Дилейни уже несколько месяцев находилась в Нью-Йорке, выслеживая Убийцу с Кони-Айленда.

– Джо одумается, – сказала она. – Ему больно, потому что его не было рядом, чтобы спасти ее.

Я благодарно кивнул, хоть и знал, что эта рана не заживет никогда. Джо винил себя и меня за то, что нас не было рядом, когда она нуждалась в нас. Я не винил его. Это я должен был быть рядом. Мне следовало раньше сказать ей, как много она для меня значит. Наверное, если б я пришел к ней домой чуть пораньше, Харпер была бы до сих пор жива. В вечер ее убийства я долго стоял перед зеркалом, пытаясь собраться с духом, чтобы пойти к ней и высказать все, что накопилось у меня на душе. Если б я был более храбрым человеком, ничего из этого не произошло бы.

Пейдж положила руку мне на плечо.

– Я спрашивала в полиции Нью-Йорка, нельзя ли мне взглянуть на материалы дела. Я уже работаю над профилем убийцы Харпер. Если что-нибудь услышу… В смысле… Если они кого-нибудь поймают, ты узнаешь об этом первым.

– Спасибо, я ценю это.

На этом она развернулась и ушла, присоединившись к своим коллегам-агентам. Пейдж было уже за пятьдесят, она одинока и замужем за своей работой. Ее серебристые волосы разметались по плечам черного пиджака, и мне снова показалось, что меня ударили в грудь. Харпер никогда не достигнет такого возраста. Мой брак распался отчасти из-за того, что я оттолкнул свою семью ради их же безопасности. Моя работа часто вынуждает меня общаться с плохими людьми, хотя дело не в этом. Просто почему-то моя жизнь не приносит ничего, кроме боли и потерь, всем, кто меня окружает. Тем, кого я люблю больше всего на свете.

Потеряла свою жизнь не только Харпер – мне казалось, что у меня отняли и какую-то часть моей собственной. Шанс обрести счастье с той, которую я любил.

Смерть Харпер что-то перевернула во мне. Что-то темное, что всегда было со мной. Я подавлял это чувство, боролся с ним с помощью друзей, с помощью Эми, с помощью Харпер. Теперь я больше не мог это контролировать.

Я поднял взгляд над надгробием. В первый день процесса по делу Авеллино солнце почти взошло.

Мои губы коснулись мрамора, и я поднялся на ноги.

– Я найду того, кто это сделал, – произнес я. – Прости меня.

Основание надгробия было все еще усыпано цветами. Дань памяти от друзей. Открытки, почти полностью расклякшие от снега и дождя. Хотя одна выглядела посвежей прочих. Засунутая под целлофан, в который была завернута дюжина роз. Открытка была от Софии. Там говорилось: «Мои соболезнования».

Слезы застилали мне дорогу обратно к машине. Я поехал на Манхэттен, стиснув зубы и вцепившись в руль побелевшими пальцами.

Поставив машину возле своего офиса, я поднялся наверх. Гарри с Кларенсом уже были там. Гарри сидел за моим письменным столом, Кларенс лежал в своей корзинке – он проводил здесь порядочно времени, и я хотел, чтобы по крайней мере пес чувствовал себя комфортно. Теперь Гарри с Кларенсом были неразлучны. Гарри просматривал материалы защиты, которыми мы поделились с обвинением и Кейт Брукс не далее как на прошлой неделе.

– Тебе не кажется, что прошло уже достаточно времени? – спросил он. – Не можешь же ты постоянно продолжать это делать…

– Делать что?

– Каждый день ездить к ней на могилу. Ее похоронили уже почти три месяца назад. Пора начать думать о том, чтобы оставить все это в прошлом. Рана никогда не исцелится, если ты так и будешь бередить ее.

– А я не хочу исцеляться. Я хочу добиться оправдания Софии, а затем выяснить, кто сделал это с Харпер.

Зазвонил мой стационарный телефон. Я снял трубку.

– Эй, Эдди-Финт, я внизу. Выходи на улицу. Нужно кое о чем побалакать.

Голос был хоть и с нью-йоркским выговором, но и с изрядной примесью итальянского акцента, и принадлежал он Джимми Феллини по прозвищу Кепарик. В последнее время больше никто не называл меня Эдди-Финт, хотя некогда это имечко частенько звучало в стенах баров, букмекерских контор и бильярдных. Мы с Джимми вместе выросли, учились боксу в одном спортзале. А стоит лишь подружиться с Джимми-Кепариком, как вам придется прибегнуть к хирургической операции, чтобы удалить его. Он всегда оказывался рядом, когда вы в нем нуждались. У большинства игроков в Нью-Йорке, в любой сфере, был друг в лице Джимми. Глава нью-йоркской преступной семьи – это тот человек, которого хорошо иметь в своем углу ринга.