– София разрушила всю мою жизнь. Она всегда была с какой-то гнильцой. Я ненавидела ее, когда росла. А сейчас ненавижу еще больше. Простите, мне не очень-то хочется говорить о ней… Я хочу, чтобы вы прижали ее за убийство моего отца. Ее давно уже следовало убрать с глаз долой.

Наконец поднявшись, чтобы уходить, Кейт произнесла:

– Я обещаю, что добьюсь правосудия и справедливости для вашего отца. И для вас. Спасибо за все. Чай был прекрасен. О, и, может, мне отнести это полотенце обратно в ванную?

Александра мягко, но решительно забрала у нее полотенце и ответила:

– Лучше не заходите туда. Я только что вышла из душа, когда вы пришли. Там сильно набрызгано.

Когда мы стояли на тротуаре возле бара отеля, ожидая такси, Гарри взял Харпер за руку. Жил он всего в нескольких кварталах отсюда, но не ушел бы, пока не отправил по домам нас обоих. Харпер было со мной по пути.

Я ступил на проезжую часть, глядя в конец Второй авеню. Пока Гарри и Харпер разговаривали, к ним подошла собака – маленькая дворняжка с шерстью песочного цвета, потемневшей от грязи и копоти манхэттенских пробок. Собака села у ног Гарри, повернувшись к улице. Тот опустил на нее взгляд, погладил и потрепал по голове.

Поблизости не было видно ни одного такси.

Желтое такси подкатило к тротуару только минут через пять. К этому времени Гарри и бездомный пес уже крепко подружились. Харпер поцеловала Гарри на ночь, попрощалась с его новым четвероногим другом и забралась на заднее сиденье машины. Я устроился рядом с ней, и когда мы тронулись с места, то увидели, как Гарри направляется домой, а маленькая собачка бежит рядом с ним.

– Он вообще любит беспризорных и отбившихся от рук, – заметила Харпер, глядя прямо на меня.

Думаю, она была права. Я был беспризорным и отбившимся от рук – пожалуй, даже почище, чем эта собака, – когда в один прекрасный день Гарри пригласил меня пообедать и полностью перевернул всю мою жизнь, превратив из афериста в юриста.

Дальше мы ехали в молчании, сидя так близко друг к другу, что наши плечи соприкасались. Когда такси остановилось у дома Харпер, я выглянул в окно и посмотрел на ее владения. Несколько лет назад родители оставили ей по завещанию кое-какие деньги, и теперь, когда ее бизнес процветал, она переехала из квартиры в таунхаус[19]. По сравнению с другими соседними особняками, он был небольшим, но аккуратным и ухоженным.

Харпер наклонилась ко мне, и я растворился в ее глазах. Мои чувства были наполнены ею.

– Я прекрасно провела вечер, – сказала она.

– Я тоже. Нам стоит…

Но больше я уже ничего не сумел сказать. Я не доверял тому, что могло сорваться с моих губ.

Мы были друзьями. Я заботился о ней больше, чем о любой другой женщине после Кристины. Мой брак распался как из-за меня самого, так и из-за моей работы. Моя дочь росла в доме со своей мамой и другим мужчиной. Я был рад за Кристину, поскольку не мог сделать ее счастливой, но господи, до чего же я скучал по своей дочери! Эми быстро взрослела. Подросток, отец которого никогда не работал с девяти до пяти, как большинство других отцов.

В основе всего лежал страх. Я боялся заводить отношения с Харпер – я не мог опять испортить чью-то жизнь, и мне нравилась наша дружба. Я не хотел все это разрушить. Это было бы глубоко неправильно. Мы работали вместе. Если б я поставил ее в неловкое положение или каким-либо образом поставил под угрозу нашу дружбу, то никогда не смог бы себе этого простить. Ее безупречное овальное лицо было совсем близко от моего. Харпер посмотрела мне прямо в глаза. Кончик ее языка коснулся верхней губы. На миг мне показалось, что она думает о том же, о чем и я. Я не хотел, чтобы все пошло наперекосяк. Это слишком многое значило. Харпер выпила с полдюжины стаканов скотча – она не была пьяной, но и трезвой тоже не была. Я не мог сделать первый шаг. Только не тогда. Это был просто неподходящий момент.

Она чмокнула меня в щеку, пожелала спокойной ночи и выбралась из такси. Я пересел на ее сторону сиденья, чтобы проследить, как Харпер доберется до входной двери, – хотел убедиться, что она благополучно оказалась внутри. Харпер так и сделала – оглянулась и помахала мне рукой, прежде чем закрыть за собой дверь.

Такси не тронулось с места. Я посмотрел на водителя, но он все еще таращился туда, где только что стояла Харпер. Должно быть, почувствовал, что я смотрю на него.

– Приятель, эта дама на тебя запала. Бедняга, тебе еще многое предстоит узнать о женщинах, – сказал таксист.

Я не мог с ним спорить.

Полчаса спустя, после нескольких советов о том, как распознавать женские сигналы, таксист высадил меня на Западной сорок шестой улице. Я дал ему на чай больше обычного и поблагодарил за совет. Прошел короткое расстояние до крыльца своего дома и вдруг остановился как вкопанный.

На его ступеньках кто-то сидел. Одетый во все черное.

Уличное освещение было слабым, время подошло к часу ночи. Я не мог разглядеть, кто это. Но явно не какой-нибудь бездомный, ищущий место для ночлега. Фигура была темней и меньше.

Дойдя до подножия крыльца, я увидел лицо под черной бейсболкой.

София.

Она была одета в черный беговой костюм из лайкры и черную худи.

– Здравствуйте, мистер Флинн. Я пыталась до вас дозвониться. Я нашла вас в телефонной книге, и там был указан только этот адрес. Я не знала, что это ваш офис. Я думала, вы здесь живете. Я просто сидела здесь и пыталась сообразить, как с вами связаться, потому что не могла дожидаться завтрашнего дня, чтобы поговорить с вами.

– В чем дело – что-то случилось?

– Просто для меня все это становится невыносимым, – сказала София, закатывая рукав худи. Под ним я увидел темный рубец у нее на предплечье – она опять порезала себя.

– Давайте зайдем.

Мы поднялись в мой офис, и я провел Софию в ванную комнату в задней его части. Она сняла худи, и я опять увидел ее обнаженные руки, но на сей раз губы у нее подрагивали и она повесила голову. София была смущена. В первый раз, когда она показала мне свои руки, у нее была причина – доказать, что она не склонна к суициду. Теперь я смотрел на ее изрезанные руки, поскольку ее компульсивность опять вышла из-под контроля, и в основе всего лежал стыд.

– Все нормально, София, – ободрил я ее.

На руке у нее был новый порез, поверх многочисленных белых и розовых шрамов, который все еще кровоточил. Ничего серьезного – артерию она не задела, – но рана выглядела глубже большинства остальных.

Я достал из шкафчика в ванной марлю и пластырь, промыл и заклеил порез. Кровь продолжала просачиваться даже сквозь пластырь. На другом запястье у нее все еще белела повязка на месте укуса, нанесенного ею себе в полиции. В тот момент я не особо представлял, что мне следует сказать. В итоге решил, что в нотациях она не нуждается.

– Вот полотенце, прижмите его как следует, – велел я, отклеивая пластырь – было еще слишком рано его накладывать.

София поблагодарила меня, и мы вернулись в мой кабинет. Она присела на диван, и я налил ей стакан бурбона.

– Кофе у меня нет, как раз сегодня закончился. Просто потягивайте это потихоньку, а когда будете готовы, тогда и поговорим.

Она кивнула и сняла бейсболку, распустив темные волосы. Выпила одним глотком сразу половину стакана, и я наполнил его опять.

– Не спешите. Пейте маленькими глотками, – посоветовал я, наливая и себе; потом сел в кресло для клиентов и развернул его так, чтобы оказаться к ней лицом.

Мы сидели вместе, молча потягивая бурбон.

– Так вы живете где-то поблизости? – наконец спросила София.

– Я живу здесь. В задней части дома есть раскладушка, кое-какие книжки. Ванная, туалет… Это все, что мне требуется. Но нужно найти нормальное жилье, чтобы моя дочь могла приезжать и оставаться на выходные.

– Вы часто видитесь со своей дочерью? – спросила София, и по мере того, как она говорила, в глазах у нее все усиливался отстраненный блеск. Как будто этот вопрос на самом деле относился вовсе не ко мне.