Я переслал все эти видео Софии, чтобы она тоже их просмотрела, допил свой кофе и завалился спать.

Эхо ее гортанного, животного рыка отразилось от стен квартиры. На противоположной стене темнело большое пятно, с которого на пол капало красное вино. Под пятном виднелись осколки бокала, который разбился, когда она швырнула его в стену.

Она провела пальцем по экрану своего телефона, чтобы отобразить панель управления видео. Выбрав перемотку, прокрутила ролик на тридцать секунд назад и посмотрела его еще раз.

Она уже изучила обе записи. Две команды защиты на них осматривали дом, делали фотки, что-то записывали. Она не искала на них ничего, что могло бы помочь ее защите, как это от нее ожидалось. Вместо этого всматривалась в экран, дабы убедиться, что ни одна из сторон защиты не обнаружила в той спальне ничего, что могло бы связать ее с убийством отца. Потому что там наверняка что-то было. Что-то, что она упустила из виду. Пол, испещренный множеством разных отпечатков ног, большое рыжее пятно на голом матрасе… Ничего, что отличало бы ее от другой обвиняемой, что касается кровавых следов. На этот счет можно было не переживать.

Нет – посмотрев это видео, она увидела лишь единственный прокол в своем плане.

Четко и ясно. И, похоже, одна из групп защиты могла раскрыть ее ошибку с помощью одной-единственной фотографии. Вспышка мобильного телефона сработала как раз в том месте. Если они не заметили этого сразу – а она была уверена, что этого не произошло, – то наверняка заметят, когда напечатают эти фотографии. Судя по видео, та, кто сделала этот снимок, не сознавала его значения. Никак не отреагировала. Но со временем обязательно поймет.

Имелся реальный риск. Только одна команда защиты сделала фото в этом месте. Этот снимок не должен увидеть свет. Если кто-то изучит его, то сразу поймет, кто из сестер настоящая убийца. Слишком уж все очевидно. Надо этому помешать. Никто из живущих на земле не должен узнать, что она убила своего отца. Этого просто нельзя допустить. Все, ради чего положено столько трудов, пойдет прахом из-за одной дурацкой ошибки и одного удачного снимка на мобильник.

Ей нужно действовать. Сегодня же. Прямо сейчас.

Достать фотографии.

Убить фотографа.

С новым рюкзаком за плечами она продвигалась вдоль темного ряда домов, избегая ярких янтарных пятен, отбрасываемых уличными фонарями на тротуар. В рюкзаке лежали фонарик «Мэглайт», моток веревки, складной нож, зажигалка, небольшая ацетиленовая горелка, «Тейзер»[25] и мощные кусачки-болторезы. Это будет быстрое убийство. Избавляться от тела не требовалось. Она обставит место преступления так, чтобы все выглядело как неудачная попытка ограбления.

При удаче даже не придется задействовать набор для взлома дверей. Если дверь приоткроют на цепочку, придется воспользоваться «Тейзером». А когда открывший ее будет лежать на полу, разжечь горелку и разогреть ею цепочку. Через десять секунд болторезы перекусят ее, как спагетти. Она предположила, что на то, чтобы проникнуть внутрь, уйдет примерно двадцать секунд – в случае с накинутой цепочкой. Стрёмно торчать так долго на пороге у жертвы, но иначе никак. Заходить с черного хода гораздо рискованней. Она никогда не была внутри и не знала, какого рода система сигнализации при этом может сработать. Кроме того, на заднем дворе установлены фонари – наверняка срабатывающие от датчика движения.

В общем, входить с задней стороны дома – не вариант.

Она обошла участок по кругу.

Залаяла собака. Где-то неподалеку. Было сложно определить, доносится ли этот лай из дома объекта или какого-то из соседних домов. Она стояла на задах дома, в переулке. На втором этаже зажегся свет. Настольная лампа или торшер. Для потолочной люстры свет был недостаточно ярким – приглушенное теплое свечение.

Не исключено, что собака разбудила объект.

Она вышла из переулка, плотно натянув капюшон поверх бейсболки – козырек не позволял капюшону сужать поле зрения. Ей нравилась темнота. Она никогда не боялась ночи. Не то что ее сестра, которая хныкала и ныла каждую ночь, пока они росли. Сестре всегда требовался свет, чтобы уснуть, – лампа или просто луч света, падающий в комнату из коридора.

А вот она любила темноту. Это было все равно что надеть прохладный, уютный плащ. Она знала, что в темноте нет ничего, что могло бы причинить ей вред, даже в самом раннем возрасте. И вполне могла обходиться без сна. Пока вся их семья дрыхла без задних ног, бродила по притихшему дому. Всматриваясь в смутные силуэты, вырисовывающиеся в тени, наслаждаясь знакомыми и в то же время чужими углами комнат и мебели, которые в темноте преображались и создавались заново. Лунный свет казался ей прекрасным. В мыслях он представлялся ей неоном дьявола.

Сухо треснул гром.

Дождь хлынул так, словно кто-то включил душ. Сильный, обильный ливень. На миг она подняла лицо к небесам, позволяя дождю стекать по щекам, придавая ей сил своей холодной лаской. Потом сняла рюкзак и, держа его перед собой, расстегнула молнию и вытащила нож. Открыв его, защелкнула лезвие и аккуратно положила в карман куртки.

Пришло время.

Собака опять залаяла, когда она поставила ногу на первую ступеньку крыльца. Потом ступила на вторую, сопровождаемая уже целым залпом лая. Она насчитала пять каменных ступенек, ведущих до входной двери. На крыльце автоматически зажегся фонарь, осветивший ее. Она огляделась по сторонам.

На улице ни души.

Лай стих – остались лишь тишина и шелест ветра в ветвях деревьев, выстроившихся на противоположной стороне улицы.

Она еще раз оглядела улицу – там по-прежнему было пусто, – постучала в дверь и поставила рюкзак на крыльцо. Рюкзак был полуоткрыт. Наготове, если придется выхватить «Тейзер».

Больше она ничего не слышала и не заметила, чтобы в коридоре зажегся свет. Она бы увидела его в узкое окошко над дверью.

Постучала еще раз. Выждала.

Подступив ближе, повернула голову. Прислонилась ухом к двери. Услышала слабое поскрипывание ступенек на лестнице. Кто-то спускался – не быстро, размеренно. Осторожно по причине ночного времени.

Сердце у нее забилось быстрее, когда она почувствовала, как кто-то приближается к ней по ту сторону двери, теперь уже всего в нескольких футах. Она выпрямилась. Подавила возбуждение. Зная, что через несколько секунд окажется внутри и горячая кровь потечет по ее запястью, когда она вонзит клинок в мягкую плоть.

Он понимал, что опять все в том же проклятом сне.

И в этом странном, сумеречном состоянии между сном и явью сказал себе, что он в полной безопасности. Что это всего лишь сон. Что на самом-то деле он вовсе не стоит на коленях в том треклятом подземном тоннеле в джунглях в двадцати милях от Ханоя. Что пот, от которого его военная форма прилипла к коже, – не настоящий. И что М-16 на самом-то деле не выскальзывает из его мокрых рук. Рук, обагренных кровью его лейтенанта, который наступил на мину и потерял обе ноги после оглушительной, реальной до жестокости вспышки.

Ему все это всего лишь снилось.

Бывший судья проснулся, пыхтя и отдуваясь, как и почти всегда по ночам. Сел в постели, выпрямив спину, и набрал в легкие побольше воздуха. Этой ночью он подавил желание глянуть себе на руки – убедиться, что все это не по-настоящему. Услышал, как заскулил Кларенс – пес поднялся со своей подстилки и осторожно подошел к нему. Мокрый нос пса коснулся щеки Гарри, а затем он ощутил шершавый холодный язык на своем собственном носу.

– Умница, Кларенс, всё в порядке, – произнес Гарри, поглаживая пса.

Через несколько минут дыхание нормализовалось. Только тогда он заметил, что и вправду весь взмок от пота. Его белая майка пропиталась насквозь. Гарри снял ее и зашвырнул в угол. Утром он подберет ее и бросит в корзину с грязным бельем. Самая последняя, теперь тоже уже бывшая миссис Форд отчитала бы его за такое. Она сейчас на Гавайях, наверняка со своим тренером по теннису…