– Это был просто сон, старина, – сказал Гарри, поглаживая Кларенса.

Но когда-то все это происходило в реальности. Много лет назад. И это чувство никогда не покинет его. Сколько бы ему еще ни отмерено, какая-то часть Гарри Форда всегда будет оставаться в том подземном тоннеле.

Кларенс резко повернул голову к двери спальни, глухо зарычал, а затем спрыгнул с кровати и залаял на дверь. Гарри включил лампу на ночном столике, отыскал рядом свои очки и надел их.

– Что такое, Кларенс?

Пес повернулся к Гарри, разок гавкнул, а затем опять устремил настороженный взгляд на дверь.

Откинув одеяло, Гарри почувствовал, как холодный воздух коснулся его ног. Он спустил ноги с кровати и встал.

– Ну, это уж точно не вьетконговцы, черт возьми, – пробормотал он себе под нос.

Сухо треснул гром.

Почти сразу же Гарри услышал, как по крыше застучал дождь. Кларенс даже не вздрогнул, не отрывая взгляда от двери.

Гарри захотелось в туалет. Старость не радость. Он воспользовался тем, что имелся в спальне, прислушиваясь к тому, как Кларенс все рычит и лает у двери. Гарри велел ему угомониться, но теперь был уверен, что пес услышал или почувствовал еще что-то, помимо раскатов грома, и что надо бы это проверить. Он спустил воду в унитазе, вымыл руки и для полного счастья ополоснул лицо прохладной водой. Образы из сна уже стерлись из памяти – по крайней мере, до следующей ночи.

Выйдя из ванной комнаты, Гарри увидел, что Кларенс скребет лапами дверь. Что-то тут было не так. На секунду он подумал про свой старый армейский ствол, надежно упрятанный в запирающемся ящике комода. Ключ лежал в горшочке на комоде, погребенный под слоем мелочи.

Потом покачал головой и открыл дверь спальни. Кларенс извернулся, просунул нос в щель между дверями и протиснулся в нее так быстро, как только мог, а затем сбежал вниз по лестнице.

Гарри уже собрался последовать за ним, когда вдруг что-то услышал и остановился.

Прислушался еще раз.

Вот оно… Слабый стук.

Спускаясь по лестнице, он так и не сумел понять, откуда исходит этот стонущий звук – от старых ступенек или от его собственных коленей. Это не имело значения. Ни то ни другое в ближайшее время чинить не собирались. Спустившись вниз, Гарри уже ожидал увидеть Кларенса, стоящего на страже у входной двери.

Только вот Кларенса там не было.

Оглядевшись, он увидел его, съежившегося в углу коридора – маленькая головка опущена, хвост поджат. Пес дрожал всем телом. Не рычал, не дышал тяжело. Он молчал. Застыв, как показалось Гарри, от страха перед тем, что находилось по ту сторону двери. Кларенс был уличной собакой, и одному богу известно, через что ему пришлось пройти и кто мог обижать его в прошлом, но сейчас Гарри впервые увидел на мордочке своего четвероного друга откровенный страх. Было ясно: Кларенс до смерти боится того, что находится снаружи, поскольку, как бы ни был напуган, не сводил глаз с входной двери.

Гарри двинулся вперед, к двери. У него пересохло во рту. В прихожей было холодно, и золотая цепочка на шее, казалось, усиливала озноб, обвиваясь вокруг тела ледяной петлей.

Сдвинув ригель мощного замка, он взялся за дверную ручку и начал поворачивать ее.

Ей всегда было нелегко заснуть. Даже совсем еще маленькой она часами лежала в постели без сна, уставившись на светильник на потолке и на тени, которые тот отбрасывал в комнату в свете уличных фонарей снаружи.

Сейчас Блок лежала в комнате, которая когда-то была спальней ее родителей. Она переехала сюда уже несколько месяцев назад, но ей еще только предстояло распаковать вещи и как следует обставить комнаты. Футон, кое-какая мебель для спальни и диван составляли единственную меблировку во всем доме. Сегодня Блок проехала мимо трех магазинов для дома и сада, но мысль о том, чтобы обставить дом своего детства новой мебелью, все еще представлялась ей немного странной. Почему-то казалось, что мама и папа этого не одобрили бы. Умом Блок понимала, что это полная чушь, но пока этого было достаточно, чтобы обстановка дома оставалась до предела спартанской. Вдруг она что-нибудь купит, а это будет не совсем соответствовать ее представлениям об этом месте? Эта мысль беспокоила ее. Она хотела, чтобы все было безупречно.

Матрас был безжалостно жестким, но, как ни странно, довольно удобным. На полу стояла старая настольная лампа, провод от которой оказался слишком коротким, чтобы поставить ее на новую тумбочку. На приведение дома в порядок уйдет порядком времени, так что до тех пор ей придется мириться с некоторым несовершенством. Она повернулась, щелкнула выключателем лампы и с треском раскрыла роман Элмора Леонарда[26], который читала много лет назад, но сейчас уже напрочь забыла.

У нее заболела челюсть, и она напомнила себе о необходимости перестать скрежетать зубами.

Именно лампа, стоявшая на полу, а не на прикроватной тумбочке, заставляла ее до боли стискивать зубы. Лампа у нее всегда стояла на тумбочке.

Блок любила, чтобы все было как полагается. Что-то неуместное в комнате ощущалось как камушек, попавший в ботинок. Она задумалась о том, где бы раздобыть удлинитель для розетки в такое время суток, сказав себе, что чем-то подобным выпускает ситуацию из-под контроля. Встав с постели, прошлепала в ванную. В стаканчике рядом с умывальником лежала ночная зубная капа. Предполагалось, что она будет надевать ее каждый вечер, чтобы не скрипеть зубами, но из-за этого у нее болели десны и засыпать было еще труднее. Прополоскав капу, Блок уже совсем собралась вставить ее в рот, когда вдруг услышала собачий лай.

Доносился тот не из дома отца Кейт, расположенного по соседству. У Луиса не было собаки. Наверное, от других соседей – молодой пары из Сан-Диего, которые ездили на «Таурусе» и парковали его слишком близко к подъездной дорожке Блок.

Сухо треснул гром.

Собака опять разразилась лаем. Звучал тот не слишком громко. Блок могла сказать, что собака находится где-то в доме. Если б на заднем дворе, лай был бы намного громче. Эти дома были построены не для того, чтобы удерживать шум внутри. Дождь хлестал по дому, как из брандспойта. Блок немного помедлила, после чего выключила свет в ванной и уже возвращалась в спальню, когда услышала что-то еще, кроме шума дождя.

Вроде как глухое постукивание – словно ветка задевала о стену.

Звук доносился откуда-то снизу.

Она перегнулась через перила и вгляделась в темноту внизу.

Прислушалась, но ничего не услышала.

Выпрямилась, поднесла капу к губам, открыла рот – и тут услышала это снова.

Это была не ветка.

Кто-то стучал в ее дверь.

Время было позднее. Настолько позднее, что вообще-то скорее раннее.

Блок быстро прошла в ванную, бросила капу в стакан и медленно спустилась по лестнице. На стене напротив перил висели две фотографии. На одной из них была запечатлена она сама – в день окончания полицейской школы, а на другой – ее мать и отец где-то на пляже. Вид у обоих был счастливый. Мать подносила к губам рожок с мороженым, а отец целовал ее в щеку. От этого поцелуя она прикрыла глаза. По морщинкам в уголках глаз было понятно, что мать была рада этому поцелую – он казался ей таким же сладким, как мороженое.

Блок продолжила спускаться по лестнице, но, проходя мимо фотографии своих матери и отца, наклонилась и подобрала молоток, который вечером, повесив это фото, оставила на лестнице.

Молоток приятно лег в руку. В идеале ей полагалось бы вернуться наверх и взять свой пистолет, прежде чем даже приближаться к входной двери. Кто бы это ни был в это время ночи, ничего доброго это наверняка не сулило.

Босиком, в одной только пижаме Блок прошлепала к входной двери. Постояла там некоторое время, прислушиваясь. Потом еще крепче сжала молоток, опустила руку с ним вдоль бока, а затем повернула ручку, сдвигающую засов. Тот щелкнул, вернувшись на свое место в двери.