— Предпочитаю вербовать свой отряд за пределами монастыря, если это необходимо.

Я внимательно посмотрел на лицо сэра Кадогана, давая понять, что этот ценный урок усвоен. Он кивнул — лишь одними глазами.

— И как много подобных… Привилегий в ордене?

— Полагаю, со временем ты это выяснишь, — улыбнулся кончиками губ старый рыцарь.

Чем больше лет я проводил в монастыре, тем больше его тайн мне открывалось. Один за другим мои соседи по комнате заканчивали обучение и покидали его — но не я. Однако, что именно мастера ордена странников считали настоящей готовностью к выпуску, осталось для меня тайной и после того, как я покинул монастырь.

Я стоял на верхней башне монастыря и наблюдал за рассветом. Тёмно-голубое, пронзительно чистое небо без единого облака медленно озарялось торжественно выглядывающим из-за верхушек леса золотистым солнцем. Начинался последний день моего пребывания в Келлийском монастыре. Последний и самый младший из моих соседей по комнате, Шиго, закончил обучение более чем полгода назад. Звание выпускника года мне определённо не светило — звёзд с неба не хватал, однако основную программу со скрипом, но закончил. Оставалось финальное испытание — путешествие вместе с наставником. Многое изменилось за восемь лет, что было проведено в ордене — из зеркала вместо ребёнка-подростка на меня смотрел молодой, лысый и гладко выбритый мужчина с широким носом, глубоко посаженными тёмно-серыми глазами и отнюдь не аристократической физиономией.

По достижению совершеннолетия на каждого рыцаря ордена мастера-кузнецы изготавливали один вид оружия и комплект полных лат. Совершеннолетие, впрочем, было понятием довольно условным — некоторым делали доспехи уже в четырнадцать, а некоторые не получали их и к двадцати. Мастера жизни, вроде Ланта, умели каким-то образом определять насколько вообще вырастет в процессе дальнейшего взросления человек, и вырастет ли вообще. Арсенал возможных видов оружия, впрочем, не блистал разнообразием — чаще всего это были одноручные, полуторные, или двуручные мечи. Реже — молоты, топоры или копья. Ходили слухи, что иногда под наиболее талантливых учеников изготавливают что-то более экзотичное — но сам я не был тому свидетелем. Памятуя о некоторых словах голоса мной было решено выбрать в качестве основного оружия одноручный меч и щит — для большей, так сказать, выживаемости. Оружие выдавали перед финальным путешествием — доспехи после.

— Изобразить что-нибудь на щите? — спросил дородный, крепкий и ещё не седой мужик, который приехал в монастырь снимать с меня мерки ещё до окончания обучения.

— Изобрази смерть. — растянул я губы в полуулыбке.

— Смерть? — на лице кузнеца было крупными буквами написано крайнее недоумение.

— Это то, от чего он должен защищать. — пожал плечами.

Кузнец покачал головой и больше не проронил ни слова. Мне было интересно, что он изобразит на щите — о том, как местные представляют смерть, не было сказано ни в одной книге. Реальность, впрочем, даже несколько удивила меня — я получил круглый, гладко отполированный антрацитово-чёрный щит, в котором не отражалось ничего.

Взяв в руки абсолютно чёрный щит и одноручный длинный обоюдоострый палаш с простой крестообразной гардой, можно было удивлением отметить что они гораздо легче их тренировочных аналогов. Ножны — на месте. Щит — за спиной. Медленно и неторопливо, проверив одежду и снаряжение, я направился в центральный зал крепости — именно там официально заканчивалось обучение, и до самого его конца за массивные деревянные двери не пускали никого из учеников.

В этот раз стражник у дверей открыл их для меня без единого вопроса, открывая дорогу в длинный зал, вымощенный белым мрамором. Идя вдоль облицованных гранитом колонн, я видел на стенах множество изображений рыцарей — своеобразная аллея славы. Однако большая часть стен всё же пустовала. В конце зала меня поджидало семеро людей в капюшонах — две тройки по бокам, и одна в центре, стоящая перед странной белой статуей изображающей... человека?

При моём приближении фигуры отбросили капюшоны. Шестерых я узнал сразу — мой куратор и наставник, сэр Кадоган. Ответственный за изменение моего организма — мастер Лант. Остальные четверо стариков были учителями в монастыре — именно их уроки я посещал чаще всего. Седьмого я не знал. Это был лысый, сморщенный старик крайне преклонного возраста. Он стоял с прикрытыми глазами, и казалось, вообще не обращал внимания на происходящее. Если Кадоган выглядел на 50–60, остальные наставники — лет на семьдесят, а возраст Ланта вообще было сложно определить, то это человек определённо был очень, очень стар. Даже затруднительно было сказать сколько ему лет на вид — сто, сто десять, сто двадцать? Люди вообще столько не живут…

— Ученик. Множество опасностей ожидает тебя впереди. — начал сэр Кадоган.

— И пусть ты силён, как немногие. — продолжил мастер Лант.

— Ты всё ещё не готов к тому, что ждёт тебя вперёд — нагнетал обстановку учитель Шеор, ответственный за общую физическую подготовку.

— И пусть это невозможно: воспитать истинного рыцаря, не выходя за стены монастыря — улыбнулся учитель Зелтин, ответственный за гуманитарные науки.

— Мы можем воспитать того, кто способен им стать — серьёзно сказал учитель Уильям, обучавший меня владению мечом и щитом.

— И пусть ты ещё не заслужил свои доспехи, по давней традиции ордена странников, войдя сюда, ты закончишь свой путь ученика. И начнёшь путь рыцаря. — закончил учитель Эрик, мастер-доспешник, обучающий уходу за доспехами и бою в них.

Повисло секундное молчание, пока я рассматривал статую, пытаясь понять, что же в ней кажется мне странным, древний старик стоящий перед ней наконец пошевелился, открыв белые, выцветшие слепые глаза и вперив их в меня.

— Назови своё имя… Ученик. — наконец проскрипел он.

— А это имеет значение?

— Нет. — на лице дряхлого старца появился намёк на улыбку — не имя делает человека, а человек - имя. Прошлое должно оставаться в прошлом, и неважно как звали тебя прежде. Хорошо, что ты понимаешь это.

Старец на несколько мгновений прервался, пожевав губы.

— Клянёшься ли ты, никогда не лгать, всегда говорить правду?

— Клянусь. — признаться, отвечать на этот вопрос было немного боязно — вдруг старец или мастер Лант умеют определять ложь? Однако ложь слетела с моих губ легко и естественно. У меня же в голове крутилась одна мысль — до тех пор, пока я не солгу, ложная клятва не будет ложью? Ведь если я поклялся не лгать, значит клятва будет нарушена только тогда, когда я кого-то обману? А до тех пор — это правда? Или это стало неправдой, когда я запланировал обмануть кого-то? Статуя не заплакала и не дрогнула, карая меня за обман. Однако странно знакомое чувство дежавю посетило меня… Я тряхнул головой, сбрасывая наваждение. А остальные, похоже, и не ожидали иного ответа. Однако несколько мгновений меня всё же сверлили взглядами. Я же смотрел на статую, не отводя от неё глаз.