На мгновение повисло молчание. Бойцы пытались осмыслить происходящее. Многие из них до этого вообще не сталкивались со смертью и она была для них чем-то непривычным и новым. И ладно, смерть от пули или когтей тварей. Это понятно и объяснимо. Я бы даже понял, если бы такую херню творило Братство. Они вообще большие любители поиздеваться над пленными. Но тут… Своих же товарищей. Собратьев по крови, которых ты, может быть, знал много лет, оставлять на такую жестокую и бессмысленную смерть? Зачем? И что за бред нес Вейм? Какой, к Дагоровой матери, договор?

— Эй, смотрите, — прервал мои размышления голос Рама. — А тут, похоже, свежий совсем, — парень отошел чуть в сторону и склонился над темным силуэтом, скорчившимся под мигающим светом красной лампочки ледяного гроба. Склонился и тут же отпрянул назад, схватившись за оружие. Труп дернулся. Не сильно, но ощутимо. Дернулся, поднял голову и уставился на бывшего ветеринара.

— Да чтоб я сдох, — с трудом выдавил из себя Дейт, во все глаза глядя на прикованного к трубе человека. — Живой! Он живой еще!

— Всегда успеешь, — бросил я, подбегая к капсуле.

Пленник перевел взгляд на меня. Это был молодой парень. На вид — не больше двадцати лет. А может и того младше. Черные свалявшиеся волосы, осунувшееся серое лицо, кое-где покрытое коркой крови, пустой, бессмысленный взгляд зеленых глаз и идиотская улыбка, больше похожая на оскал загнанного в угол зверя.

— Это, — парень закашлялся, — это все? Я умер?

— Бедолага похоже кукушкой тронулся, — хмыкнул Эдрих.

— Я бы и сам тронулся, попади в такую ситуацию, — ответил ему Селлас, присаживаясь рядом. — Шеф, ну-ка, помоги мне…

Он оттянул со своей стороны металлический трос, сковывающий руки парня, и я тут же последовал его примеру. Можно, конечно, было просто порвать его, но тогда бедолаге, скорее всего, оторвало бы руки.

— Сегодня твой счастливый день, парень. Будешь жить. Эдрих, подними его и смотри, чтоб не падал. Рам, Берт — пройдитесь вдоль всего ряда. Вдруг еще кого найдем.

— А что с Веймом будем делать? — спросил «капрал». — По-хорошему его бы самого тут привязать. И пусть этот кусок дерьма сожрет и переварит его жопу. Чтобы на своей шкуре, паскуда, ощутил, каково было тем, кого он обрек на смерть.

Я задумался. С одной стороны Сэл прав. Вейм действительно заслужил такую паскудную смерть. Но он может еще нам пригодиться. В качестве источника информации. А если в лагере никто, или почти никто об этом не знал, то… Мы крепко возьмем командира местных выживших за яйца и заставим сотрудничать полностью на наших условиях. Потому что иначе его маленький секрет узнают все остальные. И что с ним будет после этого — одному Дагору известно.

— Нет, хватит с нас этого, — ответил я. — Ублюдок ответит. Потом. Перед своими людьми. И перед этим парнем в первую очередь. А эту мерзость, — я махнул в сторону зеленого клубка, — мы уничтожим.

— Принято шеф, — бросил Селлас. — Парни, прикройтесь, сейчас будет душ из водорослей.

Раздался гул. Из нарукавного гранатомета бойца с тихим шипением вырвался небольшой цилиндрик и тут же вонзился в самый центр отвратительной туши. Мгновение. Другое. Третье. Чудовище глухо завыло и начало стремительно уменьшаться. Секунда, и от твари, прилепившейся к стене, остался лишь небольшой, размером с голову, черно-зеленый шарик. Еще миг, и он с грохотом разлетелся в стороны, забрызгав отвратительной вязкой субстанцией пол и ближайшие капсулы. Больше смертей не будет.

— Шеф, тут все чисто, — отрапортовал Рам. — Больше мы никого не нашли. Только кости. Человек тридцать, если не больше.

Пора была отсюда убираться. Хотя… Нет. Надо захватить с собой кое-что. В качестве сувенира Вейму.

Я подошел к одной из куч костей и поднял череп. Самое оно. Теперь точно пора.

Обратный путь занял гораздо меньше времени, да и дался гораздо легче. Парням явно хотелось оставить позади все то, на что они тут насмотрелись, и временами они чуть ли не срывались на бег.

Двери в зал оказались закрыты. То ли сработала автоматика, то ли кто-то сделал это вручную, надеясь оставить нас тут. Хорошо, что отобрал у этого урода карту. Он, наверное, и думать об этом забыл. Над замком загорелся зеленый огонек, и створки медленно поползли в стороны.

Вейм ждал нас там. Рядом с ним уже собрались трое бойцов, вооруженные своими неказистыми винтовками. Подельники? Возможно. Но на что они рассчитывают? Да хрен его знает. Сейчас мне откровенно похрен. Я сделал шаг вперед и кинул командиру выживших отполированный до желтоватого блеска череп. Он рефлекторно поймал его. Еще шаг. Рука сама хватает за шкирку это Дагорово отродье. Подельники попытались отпрянуть в стороны, но Рам и Берт тут же положили им руки на плечи и вежливо, но настойчиво порекомендовали задержаться. Мол, проведем сейчас с вами воспитательную бесседу.

— Ответь на один вопрос, — вкрадчиво сказал я, глядя Вейму прямо в глаза. — Что ты скажешь родственникам тех, кого угробил в этом подвале, когда они узнают всю правду?

— Что… — прохрипел командир выживших, тщетно пытаясь высвободится из стальной хватки экзоперчатки, — что вы сделали с ним?

— То, что следовало сделать уже давно. Убили.

— Идиоты, — выдавил из себя Вейм бесцветным смертельно уставшим голосом, перестав сопротивляться. — Вы убили не его. Вы всех нас только что убили.

Я аккуратно поставил его на землю и смерил взглядом. Лицо Вейма побледнело, губы сжались в узкую темную полоску, на лбу блестели крупные капли пота, а руки безвольно висели вдоль тела. Его трясло. Трясло от страха. Или от осознания того, что до нас еще не дошло.

— Оно, — хрипло выдавил из себя он, — это существо… защищало нас. Защищало наш лагерь от нападения тварей. Отпугивало их каким-то образом. Сдерживало.

— И за это вы, уроды, скармливали ему своих? — навис над ним Селлас. Было видно, что парень едва сдерживает клокочущую внутри него злость.

— Да. Раз в три месяца он требовал людей, — сухим, безжизненным голосом ответил Вейм. — В остальное время мы кормили его тушами тварей, которых он выманивал к нашему лагерю. Не всеми. Большую часть он оставлял нам самим.

— Очень, сука, трогательная история, — раздраженно бросил Эдрих. — А вы не забыли спросить тех бедолаг, которых туда затащили, хотят ли они превратиться в дерьмо инопланетянина после пожирания и переваривания?

— У нас был выбор, или смерть четырех человек в год, — безразлично бросил командир выживших, — или всех пятисот одновременно. Что нам, по-твоему, надо было выбрать? Умереть всем и сразу?

— Да, — сплюнул Селлас, — надо было. Надо было умереть людьми.

— Легко рассуждать о таких вещах, когда на тебя никто не рассчитывает, и от тебя ничего не зависит. Очень легко. Вот только когда ты оказываешься перед таким выбором, как-то очень резко приходит осознание того, что жизнь не делится на хорошее и плохое, — пожал плечами Вейм. — Впрочем, теперь уже все равно. Как только до этих тварей снаружи дойдет, что «барьер» пал, они придут. И мы разделим судьбу остальных лагерей.

Мда уж. Мда. В итоге получается, что уроды мы. Или идиоты. Не разобравшись в ситуации вынесли вердикт, который оказался приговором всем людям, живущим в этом лагере. Да, это бесчеловечно так вот обрекать на смерть тех, кто возможно этого и не заслуживал, но если это спасало других…

— Почему не сказал? — спросил я. — Еще там, наверху?

— А вы бы поняли? — задал встречный вопрос Вейм, и тут же сам на него ответил. — Сомневаюсь. Наши бы не поняли. Ведь они успели прочувствовать всей своей шкурой местный пиздец. Вы, прилетевшие из далекого чистого будущего, где не каждый вообще представляет себе, что такое смерть… И подавно бы не поняли.

А ведь он прав. Никто из нас реально перед подобным выбором не стоял. Даже мне за все те семь лет службы не доводилось. Да, солдаты под моим началом гибли, но так, чтоб выбирать между жизнью одного и жизнью всего отряда… Или приходилось? Не настолько осознанно, ведь когда доходит до прямого боестолкновения думать вообще некогда, а после… После я старался просто этого не делать. Писал сухие короткие похоронки, мол, героически погиб во время исполнения своего воинского долга, отправлял и стирал. С коммуникатора, а после — и из своей памяти. Потому, как если грызть себя за каждую смерть, то можно очень быстро загреметь в психушку. Выходит, мои поступки мало чем отличались от того, что творил он. Только у него хватало мужества, чтобы полностью осознавать сделанный им выбор, а я просто старался о нем не думать.