Рядом едва различимо лязгали сочленения костюмов Эдриха, Рейна и Дейма, на плече, вцепившись острыми коготками в бронепластину, тихо попискивала Шелька, а чуть впереди совершенно бесшумно двигался наш проводник. Длинный коричневый плащ скрывал его ноги, а походка была такая, что со стороны невозможно было понять идет он или парит над тротуаром словно какой-нибудь призрак из страшных сказок.

Из лагеря мы вышли глубоким вечером, когда серые сумерки показали свои первые язычки из черных провалов окон и подвалов города-призрака. Основная масса тварей к тому моменту уже ушла куда-то в неизвестном направлении, а тех немногих, которые остались, добить не составило особого труда.

"Ну, хоть едой мы теперь на год вперед обеспечены", — мрачно пошутил тогда Анокар, осматривая недавнее поле боя. Останков людей найти нам так и не удалось. То ли уроды утащили их в свои логова про запас, то ли сожрали вместе с костями тут же, на месте.

Селлас вместе с Бертом, Рамом и десятком местных бойцов взяли «Бетти» и отправились к ангару, который мы обнаружили в самом начали высадки, а Анис и Дейт остались налаживать какую-никакую оборону лагеря. Машина так грохотала, когда отъезжала, что я начал всерьез опасаться незваных гостей, решивших заглянуть на подозрительный шум, однако стоило ей чуть отдалиться, мир вновь окутала непроницаемая тишина. Поле, смастеренное нашим техническим гением, работало безотказно.

— Слушай, долго там еще до этого твоего "Расколотого мира"? — наконец нарушил молчание Эдрих. Парень заметно нервничал. Его руки крепко сжимали винтовку, хотя никакой опасности вокруг не наблюдалось, а достать ее с крепления на спине было секундным делом. То ли его так пугал наш проводник, то ли то место, куда он нас вел. Его брат держался чуть более уверенно. Дейму так и вовсе все происходящее было до фонаря. Он, бледный словно поганка, медленно плелся посреди отряда, с трудом пытаясь не отставать. Схватка с монстром, по всей видимости, не слабо его измотала. Я поначалу сомневался, стоит ли его на это задание брать, но наш новый знакомый, назвавшийся Нейтом, настоял, заверив меня, что парень совсем скоро придет в норму.

— Ты ведь нам про него почти ничего и не рассказал, — продолжил Эдрих, видя, что наш проводник никак не отреагировал на вопрос.

— Словами тут мало что можно объяснить, — тихо ответил Нейт, не сбавляя шага. Длинная металлическая труба, которую он сжимал в правой руке на манер посоха, мерно постукивала о камень. Её металлическая поверхность вся была испещрена какими-то странными красноватыми символами, едва заметно светившимися в пелене сгущающегося сумрака. Другого оружия он с собой не взял, сказав, что оно не понадобится вообще, но если нам так будет спокойнее, то мы можем захватить с собой винтовки. — Только почувствовав его на своей шкуре ты сможешь понять, — продолжил он.

— Вейм сказал, — продолжил настаивать Эдрих, — что это самая короткая дорога до базы синдиката. Тут-то он хоть не ошибся?

— И да, и нет, — тихим голосом прошелестел Нейт. — В расколотом мире нет дорог. И нет направлений. Есть лишь тропки, которые он сам прокладывает тебе. Если захочет. И ты либо чувствуешь их, либо… Нет, не погибаешь. Остаешься там навсегда, серым бесплотным призраком бродя по его бесконечным покинутым улицам, тщетно пытающимся найти выход. Смутным отголоском прошлого, навсегда застывшим в густом, но податливом воске его времени. Когда окажешься там, главное запомни — ни шагу назад. Расколотый мир этого не прощает. Он много чего не прощает, но это — особое правило, выполнять которое следует неукоснительно.

— А почему… — начал было Эдрих, но Нейт тут же его перебил.

— Ты все поймешь. Я покажу, — все так же тихо сказал он.

— Странное место, — подал голос Рейн, — ты так о нем говоришь, будто оно живое.

— В какой-то мере да, — ответил проводник, — а в какой-то мере это гигантских размеров головоломка. Лабиринт, если угодно, — он немного помолчал, почесывая скрытый за серой тряпкой подбородок. — Представь себе место, где пространство и время раскололось на множество кусков, которые существуют отдельно друг от друга, но в то же время соприкасаются. А еще они периодически перетасовываются, как стеклышки в калейдоскопе, если его хорошенько встряхнуть.

— Калейдо…что? — переспросил Рейн.

— Трубка с цветными стеклышками. Никогда не видел такой? — чуть удивленно спросил Нейт и, не дождавшись ответа, продолжил. — Меняют свое положение в пространстве относительно друг друга, создавая куски новой реальности.

Мы вышли перекресток двух небольших улочек, посреди которого столкнулись грузовик и летун. Остовы машин изрядно проржавели, а рядом с ними валялась груда желтых, выскобленных ветром и дождем, костей. На ней лежал оскалившейся своей страшной предсмертной улыбкой череп, в затылке у которого зияла приличных размеров дыра. Судя по всему, останки принадлежали водителю одного из транспортов. Рядом лежало нечто, отдаленно напоминавшее пистолет. Бедолага отстреливался перед тем, как погибнуть, а может просто пустил себе пулю в голову. Стекла у грузовика были выбиты, а в кабине с трудом можно было различить черный дымчатый человеческий силуэт, так и не отпустивший руль. Эдрих хотел было подойти поближе и посмотреть, но Нейт одернул его.

— Не стоит лишний раз тревожить их, — сказал проводник, — напоминать о том, каково быть живыми. И копаться в прошлом. Они этого не любят.

Сказал, и отправился дальше. Нам не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.

— То есть эти осколки постоянно находятся в движении? — продолжил прерванный разговор Рейн. — И нам придется прыгать с одного на другой, пока они проползают мимо друг друга?

— Не совсем. Некоторые, да, движутся постоянно, но большинство меняют свое положение раз в два-три дня. Мы, ходоки, называем это большой перетасовкой, или просто перетасовкой. В такие моменты лучше держаться от расколотого мира подальше.

— Почему? — встрял в разговор Эдрих, нервно поглядывая по сторонам.

— Никогда не знаешь, куда тебя после нее выкинет, и шанс, что тебе удастся выбраться из расколотого мира живым после такого, околонулевой. Рядом с ним тоже ошиваться не стоит. Он пытается расширяться во время каждой перетасовки, и если вдруг рядом расположен один из «зубов» клервинов, то ту местность, где ты сейчас находишься, наверняка зацепит. И тебя вместе с ней.

— «Зубов»? — переспросил я, смутно догадываясь, что проводник имеет ввиду.

— Небольших вышек-ретрансляторов, собранных из разного хлама и склеенных слюной мирунгов. Крупных медлительных тварей с черным хитиновым панцирем. Вы их, вероятно, уже встречали.

— «Зубы» мы тоже уже встречали, — ответил я, — и чуть не потеряли половину отряда рядом с одним из них из-за того, что в небольшом радиусе от него вырубалась вся электроника.

— Вы их уничтожили?

— Да.

— Хорошо, — снова потер подбородок проводник, — возможно это задержит расколотый мир на какое-то время. Зубы… Они ведь что-то вроде маркеров, показывающих ему, куда следует расширяться. И помогающих это делать. Мы раньше сами сдерживали его разрастание, когда нас еще было двенадцать тысяч. Вокруг расколотого мира стояла цепь лагерей. Что-то вроде кордона, не выпускавшего этих существ наружу и мешавшего им строить маркеры. Ну а после того, как в один прекрасный день волна тварей прокатилась по округе, вырезав почти всех, мы, естественно, перестали справляться. И теперь это место растет почти бесконтрольно.

— То есть, ты хочешь сказать, — задумчиво протянул Рейн, — что рано или поздно расколотый мир превратит в себя всю планету?

— Сложно сказать, — пожал плечами Нейт, — может быть. Но я до этого дня точно не доживу. Мне осталось несколько лет в лучшем случае.

— Почему это? — удивленно спросил Эдрих.

Проводник молча снял с лица грязную тряпку и показал ее нам. И только сейчас я понял, что это были за разводы на ней, когда он наклонялся к моему лицу. Засохшая кровь.