– Она была очень красивой, – сказала Элен. – Правда, Ральф.

– Да. – Он достал чашки и расставил их на столе, так чтобы Натали не смогла дотянуться. – Это было всего за месяц-два до того, как у нее начались головные боли. Наверное, это несколько эксцентрично – держать фотографию на кухонном столе перед сахарницей, но я здесь провожу почти все время, так что…

– По-моему, это хорошее место для фотографии, – сказала Гретхен. У нее был низкий хрипловатый голос. Если бы она прошептала мне что-то на ухо, я даже не сомневаюсь, что это недоразумение у меня в штанах явно бы сподвиглось на что-то большее, чем просто пошевелиться.

– Мне тоже так кажется, – согласилась Элен. Она улыбнулась Ральфу, не глядя в глаза, потом сняла с плеча сумку и положила ее на стол. Натали снова забеспокоилась, что-то нетерпеливо пробормотала и протянула ручки. Это она увидела пластиковую бутылочку с детским питанием. Ральфу вдруг вспомнилось – к счастью, эта картина очень быстро исчезла, – как Элен ковыляла к «Красному яблоку»: один глаз заплыл, на щеке – кровь, и Натали, прижатая к боку, как школьники носят книжки.

– Хочешь ее покормить? – спросила Элен. Ее улыбка стала более искренней, и она снова рискнула встретиться с ним глазами.

– Конечно, а почему нет? Но вот кофе…

– Я позабочусь о кофе, папаша, – улыбнулась Гретхен. – В свое время я сделала миллион кружек кофе, так что опыт есть. Где у вас тут молоко или сливки?

– В холодильнике. – Ральф сел за стол, Натали опустила голову ему на плечо, решительно схватила бутылочку своими крошечными ручками, взяла в рот соску и тут же начала пить. Ральф улыбнулся Элен, как бы и не замечая, что она снова плачет. – Они быстро учатся, правда?

– Да. – Она отвернулась, оторвала бумажное полотенце от рулона на стене и быстро вытерла глаза. – Как она сразу к тебе привязалась, Ральф… такого ведь не было раньше?

– Честно сказать, не помню, – соврал он. Хотя он прекрасно помнил, что не было. Не то чтобы она его боялась или недолюбливала, но такой симпатии точно не было раньше.

– Надо забрать у нее бутылочку, когда жидкость дойдет до отметки, иначе она наглотается воздуха, и у нее будет пучить животик.

– Понял. – Он взглянул на Гретхен. – Все в порядке?

– Все замечательно. Вам как кофе, Ральф?

– Мне желательно в чашку.

Она рассмеялась и поставила чашку на стол, подальше от Натали. Когда она села и положила ногу на ногу, Ральф не смог удержаться и все-таки глянул вниз. Когда он поднял взгляд, то увидел, что Гретхен иронично улыбается.

Какого черта, подумал Ральф. Седина в голову, бес в ребро, так получается?! Даже если ты спишь по ночам от силы часа два.

– Расскажи мне про свою работу, – попросил он, когда Элен села за стол.

– Ну, по-моему, день рождения Майка Хэнлона надо бы объявить национальным праздником… это тебе о чем-то говорит?

– Ну так, приблизительно, – улыбнулся Ральф.

– Я уже настроилась, что мне придется уехать из Дерри. Начала рассылать запросы в разные библиотеки вплоть до Портсмута, но мне это ужасно не нравилось. Мне уже скоро тридцать один, и здесь я прожила всего шесть лет, но Дерри – это мой дом, я тут себя чувствую как дома… я не знаю, как это объяснить… но здесь действительно мой дом.

– Тебе не надо ничего объяснять, Элен. По-моему, дом – это не просто место, где ты живешь. Дом – это что-то, что дается тебе от рождения, как, скажем, фигура или цвет глаз.

Гретхен кивнула:

– Да. Так и есть.

– А в понедельник позвонил Майк и сказал, что появилась вакансия ассистента в Детской библиотеке. Я даже не сразу поверила, правда. Всю неделю ходила и щипала себя за руку, чтобы убедиться, что это не сон, правда, Гретхен?

– Ну да, ты была очень счастлива, – сказала Гретхен. – На тебя было прямо приятно смотреть.

Она улыбнулась Элен, и для Ральфа эта улыбка была как откровение. Он вдруг понял, что может пялиться на Гретхен Тилбери сколько угодно, и это ничего не изменит. Даже будь он не он, а Том Круз, это бы все равно ничего не изменило. Интересно, а Элен догадывается или нет, подумал он, а потом ему стало стыдно за собственную глупость. Элен была далеко не дурой. Кем угодно, но только не дурой.

– Когда ты выходишь на работу? – спросил он.

– После Дня Колумба, – сказала она. – То есть сразу после двенадцатого. Работа по сменам: то днем, то вечером. Зарплата, конечно, не королевская, но этого хватит, чтобы прожить зиму, независимо от того, как… как сложится все остальное. Разве это не здорово, Ральф?

– Да, – сказал он. – Это действительно здорово.

Натали уже выпила полбутылочки, и ей, кажется, надоело. Соска наполовину выпала у нее изо рта, и тоненькая струйка молока стекала ей на подбородок. Ральф потянулся, чтобы ее вытереть, и его пальцы оставили в воздухе несколько прозрачных серо-голубых линий.

Крошка Натали потянулась, чтобы схватить их, и рассмеялась, когда они растаяли у нее в ладошке. У Ральфа перехватило дыхание.

Она видит… Она видит то же, что и я.

Это безумие, Ральф. Это безумие, и ты это знаешь.

Ну да. Только никакое это не безумие. Он только что видел линии в воздухе – видел, как Нат попыталась схватить следы ауры, которые оставили в воздухе его пальцы.

– Ральф, с тобой все в порядке? – вдруг встревожилась Элен.

– Разумеется. – Он поднял глаза и увидел, что Элен теперь окружает великолепная аура цвета слоновой кости. Она казалась мягкой и шелковистой, как дорогое шелковое белье. Веревочка, поднимающаяся от головы, была все того же цвета слоновой кости – широкая и прямая, как ленточка на свадебном подарке. Аура Гретхен Тилбери была темно-оранжевая, переходящая по краям в лимонно-желтый. – А где ты думаешь жить? В своем старом доме?

И снова Элен и Гретхен многозначительно переглянулись, но Ральф этого не заметил. Ему не нужно было смотреть на их лица, жесты или тела, чтобы понять их чувства, – ему достаточно было взглянуть на их ауры. Края ауры Гретхен теперь потемнели, и она вся стала оранжевой. А аура Элен стала плотнее и ярче, на нее было больно смотреть. Элен боялась возвращаться домой. Гретхен об этом знала, и это ее бесило.

И еще – ее собственная беспомощность, подумал Ральф. Вот что бесит ее больше всего.

– Я пока поживу в Хай-Ридже, – сказала Элен. – Может быть, до зимы. Я так думаю, что мы с Нат все-таки вернемся в город, но этот дом придется продать. Конечно, если его кто-то купит – судя по тому, что сейчас творится на рынке жилья, это еще большой вопрос. Деньги пойдут на особый счет, который потом будет разделен на две части в соответствии с решением суда. Ну, после развода.

У нее дрожали губы. Аура становилась все плотнее и гуще; теперь она облегала все тело, почти как вторая кожа, и Ральф заметил, что по ней иногда пробегают алые сполохи. Как искры, вылетающие из печи. Он перегнулся через стол и взял Элен за руку. Она благодарно улыбнулась.

– Ты сейчас мне сказала две вещи. Ты решила развестись, и ты все еще боишься его.

– В последние два года замужества он ее периодически избивал, – сказала Гретхен. – Так что это вполне естественно, что она все еще его боится. – Она говорила спокойно, тихо и рассудительно, но ее аура стала похожа на маленькое слюдяное окошко в дверце печи.

Ральф посмотрел на Натали и увидел, что теперь и девочку тоже окружала аура – тонкое, блестящее ярко-белое облако, напоминавшее свадебную фату. Она была меньше, чем аура ее мамы, но очень похожа… так же, как и голубые глаза, и золотисто-каштановые волосы. Веревочка-ленточка чистого белого света поднималась от маленькой детской головки к самому потолку и собиралась призрачной массой под люстрой. Когда в окно подул ветер, белая ленточка задрожала и закачалась. Ральф взглянул на веревочки Элен и Гретхен и увидел, что они тоже дрожат.

Если бы я мог видеть свою собственную веревочку, то с ней, наверное, было бы то же самое, подумал он. Это реальные вещи – что бы там ни говорил рассудок, но эти ауры настоящие. Они настоящие, и я их вижу.