План родился сам собой, импровизационный, и оттого, возможно, единственно верный.

Нам нужно было проникнуть на бал, найти княжну и под благовидным предлогом выманить её к этой беседке. Цеппелин тем временем займёт позицию снаружи.

Я передал графу своего зверька: если что-то пойдёт не по плану, то выпустит его, а Мотя уже разыщет меня.

Амат мрачно хмыкнул, окидывая взглядом освещённый особняк.

— Киря, а как думаешь, там лобстеры из колоний есть? Уж больно есть охота.

— Пойдём посмотрим, думаю, кухня там на высшем уровне.

Наши дорожные костюмы — мой, пошитый из дорогой качественной ткани, хоть и был лишён блеска и роскоши, и простой, но качественный офицерский сюртук Амата — смотрелись чужеродно на фоне бриллиантов и шитья. Но врождённая аристократическая осанка и уверенность делали своё дело.

Мы шли как хозяева жизни, а не как непрошеные гости.

Миновали ворота и направились к парадной лестнице, где всех прибывающих встречал лакей. Он был словно павлин в своей цветной ливрее с гербом рода Оболенских.

Вид у него был надменный и в то же время услужливый.

Вот как ему это удавалось?

— Ваши приглашения, господа.

Амат начал изображать поиски.

— Давайте я проверю списки, — предложил лакей, раскрывая чёрную папку с золотыми вензелями.

В этот момент к нам подошёл старший дворецкий — мужчина с цепким взглядом.

Осмотрел меня, потом задержался на друге, и в глазах мелькнуло узнавание.

— Амат Романович? Младший сын адмирала Жимина? Ваш отец, когда бывал в Москве, оказывал большую честь нашему дому.

Друг кивнул и, не меняя хмурого выражения лица, повернулся ко мне, отчеканив:

— Граф Кирилл Павлович Пестов. Мы здесь проездом, всего лишь на день. Хотел засвидетельствовать своё почтение князю Юрию Фёдоровичу.

Дворецкий широко раскрыл глаза. Удивлённо посмотрел сначала на Амата, затем на меня. Конечно, ведь имя Пестовых даже на «большой земле» было известно многим: хотя бы по целебным эликсирам с моим гербом, что стояли в каждой аптечке.

— Граф Пестов… — прошептал он. — Но ваш род… — он запнулся.

Я, не моргнув глазом, парировал голосом, полным холодной уверенности:

— Обстоятельства меняются. Я был проездом в Москве по делам империи. Амат сказал, что хочет заехать к князю, и я принял за долг засвидетельствовать почтение Юрию Фёдоровичу. Дабы не сочли за неуважение к столь почтенному дому, — выкрутился я.

Наглая, топорная отмазка. Но наглость, подкреплённая статусом, это лучший пропуск в любое общество. Дворецкий, всё ещё опешивший, почтительно склонился.

— Конечно, ваше сиятельство. Тысяча извинений за нерадивого слугу. Сию минуту провожу вас до господина. Пожалуйте. Прошу следовать за мной.

И мы, как по мановению волшебной палочки, переступили порог особняка.

Роскошь большого зала давила не столько богатством, сколько своей показной, удушающей совершенностью. Хрустальные люстры, отбрасывающие тысячи бликов, тяжёлый парчовый штоф на стенах, замысловатые статуи у стен, звуки оркестра на хорах.

Пахло дорогими духами, жареной дичью и сладостями.

Дворецкий вёл нас через толпу, которая расступалась, одаривая удивлёнными, любопытными, а порой и враждебными взглядами.

Наконец мы предстали перед князем, а слуга тут же что-то шепнул своему хозяину на ухо и сразу удалился.

— Граф Кирилл Пестов, прославившийся взятием Балтийска? Вы ли это? Я слышал, ваш род не в праве покидать колонии, — произнёс он с ядовитой издёвкой, едва заметно растягивая слова.

Я сохранял ледяное спокойствие, чувствуя, как Амат рядом напрягся, уловив скрытую угрозу в голосе.

— Обстоятельства меняются, ваше сиятельство, — парировал я ровным тоном, глядя Оболенскому прямо в глаза. — Империи требуется служба на всех рубежах, а не только на отдалённых, — позволил себе едва уловимый акцент на слове «отдалённых», намекая на колонии.

Князь перевёл тяжёлый взгляд на Амата.

— Амат, дорогой, — как-то слишком наиграно улыбнулся Оболенский, — рад тебя видеть. Помню тебя ещё вот таким мальцом, — князь опустил руку на уровень пояса.

— И я рад, ваше сиятельство, — почтительно кивнул друг.

— Что ж… Наслаждайтесь балом, господа. Сегодня важный день для моей семьи.

Из последующих тостов и обрывков разговоров стало понятно, что мы здесь оказались как нельзя вовремя.

Бал был в честь помолвки княжны Мирославы.

Её жених, князь Умар Хамурзин, выделялся в толпе как экзотический цветок: смуглый, с хищными чертами лица, в богато расшитом золотом халате поверх европейского костюма.

За ним неотступно следовали трое телохранителей: крупные молчаливые мужчины с непроницаемыми лицами. По их осанке, манере двигаться и огромным топорам, висевшим на спине, я понял, что это сакраворы. Лучшие воины с южных границ империи.

Где-то читал, что они недомаги. Обладают сразу двумя стихиями: земли и жизни, но на очень примитивном уровне. Зато рубаки хоть куда. А ещё ходили слухи, что раны сакраворов затягивались на глазах, делая их живучими в самом пекле боя. С такими шутки плохи.

Мы с Аматом принялись искать глазами Мирославу.

Заметил её почти сразу.

Девушка была прекрасна: высокая, стройная, с осиной талией, утянутой в корсет. Глаза цвета осеннего неба смотрели умным, но печальным взглядом.

Девушка старалась казаться непринуждённой, вести светские беседы. Она мило улыбалась, но в каждом движении читалась скованность, глубокая тоска и отчаяние загнанного зверя.

Окружённая подругами и назойливой роднёй, Мирослава была практически недосягаема.

Нужен был диверсионный манёвр.

И тут Амат превзошёл все мои ожидания.

Он начал с того, что «нечаянно» прошёлся по шлейфу дамы в бриллиантах, едва не оторвав его.

Пока та с визгом выясняла, кто виноват, друг, извиняясь, сделал шаг назад и задел локтём треногу с огромной вазой, доверху наполненной цветами. Раздался оглушительный грохот, хруст фарфора и треск ломаемого дерева.

Вода, цветы и осколки разлетелись по полу.

В наступившей мгновенной тишине Амат громко и искренне изрёк:

— Чёрт! Простите, я неловко повернулся. Виноват.

На него обрушился шквал возмущённых вздохов, смешков и суеты слуг.

Пока те сметали последствия катастрофы, Амат, недолго думая, вступил в спор о преимуществах линейной тактики над рассыпным строем с одним из престарелых генералов, увешанным орденами с ног до головы.

— Ваше превосходительство, с вашего позволения, это глупость! — рявкнул Амат на весь зал, привлекая всеобщее внимание. — Пока вы будете выстраивать каре, мой взвод уже зальёт вас волной с головой и утопит! Я за внешнем кольцом колоний видел, как…

Он пустился в красочный и абсолютно неправдоподобный рассказ о битве с морскими тварями, активно жестикулируя и то и дело задевая других гостей.

Генерал побагровел, заспорил.

Вокруг них моментально образовалась толпа зевак. Князь Оболенский смотрел на это с выражением человека, только что запустившего лису в свой курятник.

Пользуясь суматохой, я тихонько подошёл к Мирославе.

— Княжна, простите за бестактность, — тихо сказал я, склоняясь в формальном поклоне. — Передаю вам привет от нашего общего друга. Фердинанда.

Эффект был мгновенным.

Она побледнела. Глаза расширились от потрясения, страха, что наш разговор кто-то услышит, и безумной надежды, что возлюбленный где-то рядом.

Веер выпал из ослабевших пальцев.

— Вы… вы знаете Ферди? — прошептала девушка дрожащим голосом. — Где он? Что с ним? Он жив?

— Он здесь, совсем близко. Ждёт вас на старом месте, у беседки, — так же быстро и тихо прошептал я в ответ, поднимая и отдавая веер.

Девушка сжала его так, что тонкие костяные пластинки затрещали. Она смотрела на меня со смесью надежды и животного страха.

— Зачем вы… почему вы рискуете? Отец… он уничтожит вас, если узнает.

Позволил себе лёгкую, почти беззаботную улыбку, которую я когда-то использовал, успокаивая аспирантов перед защитой.