— Я живу в колониях, княжна. Власть вашего отца не простирается так далеко. А я, скажем так, не самый слабый игрок на том поле. И ради истинной любви, — я посмотрел на её испуганное лицо, — иногда стоит рискнуть. Это лучшая инвестиция в будущее.

Мирослава сделала глубокий вдох.

В тот же миг её взгляд стал твёрдым. Девушка кивнула и, разыграв лёгкое недомогание, подошла к отцу.

Видел, как она что-то говорит, касаясь его руки. Князь поморщился, что-то буркнул в ответ, но после умоляющего взгляда дочери нехотя кивнул.

Через мгновение она уже шла к выходу в парк в сопровождении шести подруг. За ними на почтительном расстоянии последовали двое охранников в ливреях Оболенских. Это были крепкие ребята с саблями на поясах и с нашивками магов-воздушников.

Мы с Аматом пошли в парк другим путём, держась в глубокой тени стриженых деревьев и статуй.

После душного зала ночь показалась прохладной и пьяняще свежей. Вдали, у самой ограды, в лунном свете белела призрачным пятном круглая мраморная беседка.

Подруги Мирославы смеялись и громко переговаривались о духоте в зале. Они устроились на скамейках, искусно заслоняя девушку от охраны. Княжна тут же метнулась к решётке.

И тут из тени старых лип вышли трое сакраворов из свиты жениха. Они двинулись прямиком к беседке ровным, неспешным шагом. Один из них, самый крупный, издал низкий гортанный клич, больше похожий на рык медведя.

Всё завертелось, как вихрь, за какие-то мгновения.

Подруги Мирославы, истошно визжа, разбежались в разные стороны, как испуганные птицы.

Охранники Оболенских рванули к княжне.

Один из стражников, с горящими от гнева глазами, взмахнул рукой, и из его ладони вырвался сгусток сжатого воздуха, способный переломать все кости.

Тут же, словно из пустоты, около решётки возник воздушный щит — работа Цеппелина. Заклинания с хлопком рассыпались в ничто, словно их и не было.

Пятеро на одного? Ну уж нет!

Я сфокусировался. Земля под ногами двух охранников Оболенских внезапно размягчилась, превратившись в зыбучий песок, и их сапоги по щиколотку ушли вглубь.

Они применили воздушную магию, стараясь на мгновение взлететь, но нет. Я не дал.

Засасывал охранников в землю и тут же утяжелял её, заставляя затвердевать до состояния бетона.

Амат тут же сошёлся в схватке с самым массивным сакравором.

Мой друг дрался яростно и умно, его удары были стремительны и мощны. Но воин лишь отшатывался, принимая удары на жёсткие блоки, а уже через мгновение ссадины и гематомы на его лице и руках затягивались, заживая как на ускоренной перемотке.

Он явно переигрывал Амата своей пугающей живучестью. А водяные хлысты и лёд на конечностях лишь больше раззадоривали соперника.

Цеппелин, будучи по ту сторону решётки, пытался помочь.

Фердинанд обрушил на второго сакравора сокрушительные порывы ветра, способные свалить с ног лошадь. Но тот, вкопавшись в землю и будто сросшись с ней, лишь слегка раскачивался, словно дуб во время бури.

Его ноги были словно прикованы к почве.

Сакравор медленно, но неотвратимо продолжал двигаться на Цеппелина.

Нужно было сломать его связь с землёй.

Сконцентрировавшись, я нашёл точку опоры под ногами второго воина. Земля под ним вздыбилась и резко подбросила вверх, словно из катапульты.

Фердинанд немедленно усилил ветер, и сакравора, как пушинку, швырнуло о ствол крупной липы. Раздался глухой кошмарный хруст.

Сакравор осел без сознания.

Третий воин жениха решил помочь первому побыстрее расправиться с Аматом.

Заметил, как мой друг устал. Его дыхание стало сбивчивым.

Я выхватил из внутреннего кармана матово-чёрную пластину и швырнул её точно к ногам нападавшего. Двинулся на него с саблей. Так, как учил Сергей. Как учила Елизавета.

Эти уроки пошли мне на пользу.

Несколько ловких выпадов оставили на враге глубокие кровавые раны. Тот с недоумением, почти с детским удивлением, посмотрел на свою кровь, текущую из ран.

Он не понимал, почему она течёт ручьём и не останавливается. Его неуязвимость испарилась. Ещё один удар — и могучий воин рухнул на землю, как подрубленное дерево.

Поднял пластину с земли и бросил под ноги последнему оставшемуся на поле боя врагу.

Ещё мгновение — и с ним тоже было покончено.

Я обернулся к беседке, поспешил с Аматом туда.

Мирослава и Цеппелин стояли, вцепившись друг другу в пальцы через прутья решётки. Они смотрели друг на друга с таким отчаянием, надеждой и болью, что сердце сжималось.

— Мила, бежим! Только с тобой! Всё или ничего! — умолял Фердинанд, и его голос срывался на шёпот.

Девушка окинула взглядом сияющий огнями, ненавистный ей особняк, эту размеренную жизнь в золотой клетке, посмотрела в лицо любимого и решительно, почти яростно кивнула.

— Я готова. За тобой. Всегда.

Цеппелин отступил на шаг и взмахнул рукой. Часть решётки с тихим металлическим скрежетом подалась внутрь, согнутая и разорванная невидимой силой магии воздуха.

Мы бежали через парк, запутывая следы. Преследователи явно начали бы поиски за забором, а мы бежали к особняку.

Вскоре сзади уже поднимался нарастающий шум, а в небе вспыхивали и метались магические «светляки», озарявшие местность.

Мы прибежали к парадному подъезду, где стояли автомобили гостей.

Мой взгляд упал на лёгкий спортивный «Руссо-Балт» открытого типа.

Автомобиль был ярко-красный, один такой среди чёрных лакированных «монстров».

Я подбежал к нему, на мгновение приложил к магическому замку зажигания антимагическую пластину, сбивая чужое защитное заклятие. Мотор завёлся с первого раза с уверенным и мощным рычанием.

Мы сели. Мотя тут же занял своё любимое место на торпеде авто. И я рванул с места, ломая кусты самшита. Старался как можно быстрее оказаться на главной аллее, ведущей к воротам.

Они уже начинали медленно, со скрежетом закрываться. И это неудивительно: в небе над усадьбой поднимались красные сигнальные огни тревоги.

Обернувшись, я скомкал землю позади нас, подняв в воздух две небольшие, но плотные каменные баррикады и тучи пыли.

Мы еле успели. Я пронёсся в сантиметрах от закрывающихся массивных створок ворот, задев одну из них крылом и с треском отломив боковое зеркало.

Позади оставались нарастающий шум, истошные крики и яркие всполохи магии, освещавшие небо над поместьем Оболенских алым заревом.

А впереди была дорога на Москву.

Глубокой ночью алый кабриолет «Руссо-Балта» резко затормозил у подъезда гостиницы «Новомосковская».

Я заглушил мотор, и в наступившей тишине оглушительно зазвучало собственное сердцебиение. Вся эта безумная авантюра с усадьбой Оболенских висела на волоске, и каждая секунда промедления могла стать роковой.

Адреналин все ещё был в крови, заставляя пальцы слегка подрагивать.

Я выпрыгнул из машины и бросился в здание, на ходу окидывая взглядом пассажиров в салоне.

Цеппелин и его Мирослава — «Мила», как её нежно называл граф, всё ещё пребывали в сладком плену эйфории.

Они сидели, прижавшись друг к другу, перешёптываясь и улыбаясь, будто не было ни погони, ни смертельного риска, а лишь романтическая ночная прогулка на машине без крыши. Их пальцы были сплетены так крепко, что, казалось, никто не смог бы сейчас разъединить. В этом жесте читалась история любви, боль разлуки и безрассудная надежда.

В коридоре гостиницы я почти столкнулся с Аматом и Василием, уже катившими к лифту мои драгоценные деревянные ящики.

Лицо Меркулова было отшлифованной маской учтивого секретаря, но в глазах, мельком встретившихся с моими, я прочитал немой вопрос и приглушённую панику. Зачем срываться посреди ночи? Это явно выходило за рамки его понимания.

— В багажник. Быстро, — коротко скомандовал я.

Схватил ближайший ящик. Содержимое предательски звякнуло о стенки, и я внутренне содрогнулся, представив на мгновение, что повредится модуль защиты, вмонтированный в стенки деревянного ящика.