— Ты изменился, — сказала она, — стал другим.

Я улыбнулся, стараясь выглядеть беззаботным.

— Мама, я просто повзрослел. Смерть отца и деда, этот идиотский пожар… Всё это заставляет смотреть на вещи иначе.

Она вздохнула, затем кивнула.

— Хорошо. Мы отдадим землю. Но как теперь жить?

— Мама, не переживай, я знаю, что делать, — подсел к ней и обнял.

Чувствовал, как тело мамы дрожит от напряжения. Ещё минута — и она невольно расслабилась, положила голову мне на плечо.

— Теперь я верю, что всё будет хорошо, сынок, — тихо сказала она.

Я стоял в тени, наблюдая за баней. Дым из трубы поднимался ровным столбом в небо, то и дело закрывая звёзды. Из строения слышались пьяные голоса и смех.

Садовник, тот самый, который исчез после пожара, был здесь. Он веселился не один, а с двумя сообщниками. Видимо, они решили отпраздновать своё «успешное» дело.

Потап, старший лакей, выполнил мою просьбу безупречно. Он через своих друзей на рынке выяснил, куда подевался садовник.

Сделал он это тихо, без лишнего шума.

О моей просьбе знал только Потап и сухощавый мужик с головой, спрятанной в плаще.

— В бане точно нет посторонних? — спросил я у него.

— Нет, да и в округе на километр ни души, — мужчина цокнул ногтем по зубу, — гарантирую.

— Тогда ступай, — я протянул ему небольшой кошелёк с монетами.

Он принял его, дважды слегка поклонился, не теряя меня из вида, и попятился назад. Ещё мгновение — и я услышал шорох где-то вдали. Ушёл.

— Останься здесь, — сказал я Потапу и неспешно направился к бане.

— Но как же, ваше благородие… — запричитал слуга.

— Сказал останься, разберусь сам.

Сюда я пришёл не для разговоров, а для дела.

Вошёл в баню, не стучась. Голоса поджигателей звучали громко и пьяно, смешиваясь с треском горящих дров от хорошо раскочегаренной печки. Трое мужиков сидели в парной. Пар ударил мне в лицо, обжигая кожу. Воздух был густой от запаха спиртного и трав, но я не остановился.

Садовник развалился на деревянной скамье, его лицо было красным от жара и выпивки, а рядом — двое мужчин, которых я сразу узнал. Их я видел сегодня рано утром около усадьбы.

— Ну-ну, — сказал я, глядя на них. — Устроили себе праздник?

Садовник обернулся, и его лицо исказилось от ужаса. Он явно не ожидал меня здесь увидеть.

— Молодой барин… — начал он, но я перебил его.

— Молчи! Ты думал, что сможешь сбежать⁈ Что никто не узнает, как ты предал меня?

Он попытался встать, но я пнул его ногой, и мужик свалился обратно на скамью. Его сообщники замерли. Первый явно сидел осоловевший от выпитого и лишь идиотски улыбался, а вскоре так вообще завалился на лавку. Второй потянулся к деревянной кадушке, наверное, решил запустить её в меня.

— А ну не трожь! — рявкнул я.

Он сразу же отдёрнул руку.

— На что вы надеялись, дураки? Думали, что я не найду вас?

Садовник снова попытался подняться. Он рванул вперёд, наклонив голову, словно баран, готовый боднуть, но я успел отскочить в сторону. Потеряв равновесие, он начал падать, но я не собирался давать ему ещё один шанс. Схватив деревянное ведро, оказавшееся под рукой, я со всей силы ударил. Ведро с громким треском разлетелось на щепки, едва коснувшись головы предателя. Соперник рухнул на пол, обмякший и безвольный.

Если бы предатели не были настолько пьяны, то навряд ли я бы справился даже с одним. Это были сильные мужики, а я в теле хилого задохлика. Похоже, впредь надо быть осторожнее.

— Ваша милость, но вы же живы, — заикаясь, сказал самый трезвый. Он один сидел на лавке, слегка покачиваясь.

— Кто вас нанял?

В ответ тишина.

— Остаков или Скрабель⁈

Когда сказал вторую фамилию, у вменяемого поджигателя дёрнулся правый глаз.

— Значит, заказчик Скрабель… — я не успел договорить.

В меня всё-таки полетела кадушка с водой.

Успел присесть, и деревянная ёмкость пронеслась прямо над головой, обдав меня водой, смешанной с какими-то травами.

— Ах, вы хотели париться! Так я вам сейчас поддам парку.

Достал из кармана флакон с тем самым веществом, которое они использовали для поджога. Оно с избытком осталось в сарае садовника — две канистры я легко отыскал.

Кинул стеклянный пузырёк на раскалённые камни. Тут же повалил густой едкий дым.

Я вышел из парной и сразу прислонился спиной к двери.

Пара безуспешных попыток открыть дверь, сильный кашель, ещё минута — и всё прекратилось.

Постоял ещё десять секунд и спокойно вышел из бани. Ко мне подбежал Потап.

— Ваше благородие, может, всё же не стоило одному идти. Вы бы сказали, мы с мужиками за вас, — слуга поднял кулак и несколько раз им махнул.

— Это был мой суд. Я был и судьёй, и палачом, — ответил я Потапу. — Поехали домой.

— Пойдёмте, пойдёмте, — залепетал он.

Когда мы отошли на двести метров, баня ярко вспыхнула, освещая округу языками пламени.

Утро выдалось тихим и безмятежным. Эту ночь мы провели в гостевом доме, и, к счастью, он был достаточно просторным, комнат хватило на всех. Так что я не слишком беспокоился, что мог кого-то разбудить, когда возвращался домой. Судя по всему, после вчерашних утренних событий все спали крепким сном.

Утром сидели с мамой и сёстрами в садовой беседке.

Мы завтракали.

На столе стоял чайник с ароматным чаем, свежий хлеб и масло. Я съел большую порцию омлета с зеленью и кусок копчёной ветчины. Сейчас с удовольствием пил чай с малиновым вареньем. Этот был вкус из детства. Тогда мама заваривала чай со слоном на пачке, а я опускал в него ложку с густым, ароматным лакомством.

Это же точно было? Или у меня наваждение?

— Как спалось? — спросила женщина, глядя на меня.

— Хорошо, — ответил я, хотя знал, что мама задаёт этот вопрос не просто так.

Она слегка наклонила голову, взгляд стал более пристальным.

— Я слышала, что ночью недалеко от Новгородска случился пожар, — сказала мама. Её голос был тихим, но каждое слово звучало чётко.

Я поднял глаза и встретился с ней взглядом. Она знала. Конечно, знала. В её глазах читалась не только осведомлённость, но и гордость.

— Что там сгорело? — поинтересовался я.

— Баня с нашими слугами, — чеканя каждое слово, произнесла она.

— Да, — ответил я просто. — Там были те, кто предал наш род.

Она кивнула, не выражая ни удивления, ни осуждения.

— Для аристократа главное — авторитет, — сказала она, отхлебнув чай. — Если теряешь его, теряешь всё.

— Согласен, — кивнул я. — Отец преподал мне эту науку сполна.

Мать улыбнулась, и в её глазах мелькнуло что-то тёплое.

— Он был бы горд тобой, — сказала она.

Я почувствовал, как в груди разливается странное чувство — смесь облегчения и гордости. Но вместе с ним пришло и осознание ответственности. Теперь я был главой семьи. И мне предстояло сделать всё, чтобы защитить её.

— Мы восстановим всё, что потеряли, — сказал я, глядя на мать. — Я обещаю.

Она кивнула, и в её глазах читалась уверенность.

— Знаю, — ответила она.

Завтрак продолжился в тишине, но это была не неловкая тишина, а спокойная, наполненная пониманием.

Вскоре сестры ушли, оставив меня наедине с мамой.

— Ещё вчера я рассказал тебе свой план, ты готова следовать ему?

Мама вздохнула, её глаза выражали сомнение.

— Избавиться от пассивов, сократить траты… — повторила она. — Но как? Для аристократов, особенно для меня и твоих сестёр, это очень сложно. Что значит не покупать новые шляпки? Не ходить на балы?

— Именно это, — ответил я твёрдо. — Мы должны быть разумными.

— А как тогда я выдам твоих сестёр замуж? — спросила она. Голос звучал почти отчаянно. — Балы, приёмы, новые платья — это всё часть нашей жизни. Без этого нас перестанут принимать в обществе.

— Мама, мы должны быть гибкими. Если не изменимся, потеряем всё.