Когда мы вернулись к гостям, Тася сразу стала центром притяжения. Ей льстили, дарили диковинные и дорогие подарки: от древнего трактата по магии до механических птиц, машущих крыльями.

Сквозь этот водоворот лести и интереса я заметил Амата Жимина. Мой друг, а ныне — правая рука нового адмирала в Балтийске, не отходил от Таси.

Он танцевал с моей сестрой и оказывал знаки внимания с такой ревнивой основательностью, что вскоре начал отваживать от неё всех прочих кавалеров. Вид могучей фигуры, склонившейся над хрупкой сестрой, был одновременно трогательным и комичным.

Во время паузы между танцами я, улыбаясь, подошёл к Амату.

— Вижу, адмиральская служба не отбила у тебя рыцарских манер, — заметил я. — Или ты решил, что охрана Таси — задача поважнее защиты Балтийских рубежей?

Амат слегка смутился и отвёл взгляд.

— Кирилл, некоторые сокровища, — тихо, почти шёпотом сказал друг, бросив взгляд на сияющую Тасю, — нужно охранять тщательнее, чем любые военные секреты. Поверь мне, я знаю, о чём говорю.

Официальность балу придало появление Дмитрия Романова. Его присутствие было красноречивее любых слов: род Пестовых теперь в фаворе.

Но друг прибыл не один. Рядом с ним явилась холодная и прекрасная, как зимняя заря, Соня. Её платье было лишено кричащей роскоши, но сшито с таким безупречным вкусом, что затмевало наряды всех остальных дам. А поведение девушки по отношению ко мне было откровенно язвительным.

Во время танца, когда её пальцы лежали в моей руке холодными, как мрамор, я не выдержал:

— Чем я заслужил такую честь? Кажется, моё присутствие вызывает у вас желание пустить в ход коготки. Или это уже профессиональная деформация инквизитора?

Она бросила на меня насмешливый взгляд, серые глаза, казалось, сканировали до глубины души.

— Не обольщайтесь, граф, — губы тронула ледяная улыбка. — Меня раздражает вся эта показная суета. И люди, которые её устраивают, наигравшись в прогресс и благородство.

Позже я отозвал Митю в сторону, в относительно тихий угол за колоннадой.

— Что с ней, Митя? Она словно оса, у которой разорили гнездо. Я понимаю, что инквизиция — дело серьёзное, но сегодня, казалось бы, можно и расслабиться.

Дмитрий тяжело вздохнул, его лицо помрачнело.

— Отец решил выдать её замуж за князя Горчакова. Почтенный, скупой, могущественный род. Ей двадцать четыре, ему под пятьдесят. Она, понятное дело, в ярости, но приказа Императора не оспаривает. Вымещает злость на всех подряд. Я взял Соню с собой в надежде, что она немного развеется. Но, видимо, ошибся.

Я нашёл девушку позже, когда она стояла в одиночестве у огромного витражного окна, глядя в ночь.

— Соня, — осторожно начал я. — Если ты не хочешь этого брака… Может, я могу как-то помочь? Поговорить с Митей, найти другой выход… Использовать свои ресурсы, связи…

Она резко обернулась, в глазах полыхал ледяной огонь.

— Помочь? — голос был тих, но ядовит как шипение змеи. — Кто ты такой, чтобы помогать дочери Императора? Возомнил себя спасителем, который может всё? Ты можешь разве что стать изгоем, навсегда испортив отношения с моей семьёй, если посмеешь вмешаться. Не трудись. Не нужно мне твоё рыцарство.

Конфликт, что назревал весь вечер, разразился ближе к полуночи.

Мы с Митей, Аматом и сияющей Тасей, только что закончившей танец, стояли в кругу гостей, смеясь над какой-то шуткой. К нам, словно холодный вихрь, подошла Соня.

Она была пьяна, сильно пьяна. Лицо девушки побледнело как полотно от сдерживаемого гнева.

— Что вы тут празднуете? — голос, резкий и высокий, прорезал гул и музыку. — Чествуете эту… пустышку? — она резко, почти грубо указала на Тасю.

Повисла тишина.

Музыканты на хорах замешкались, и вальс оборвался на полуноте.

— Соня, пойдём домой, — строго, по-братски, сказал Митя, пытаясь взять за локоть старшую сестру. — Успокойся.

— Она никогда не станет магом! — выкрикнула девушка, и в её словах была горькая, беспощадная правда мага-диагноста, видящего то, что скрыто от других. — У неё нет дара! Каналы наглухо закрыты! В восемнадцать лет они должны проявиться, а у неё — ничего! Пустота! Ничтожная, бездарная…

Тася ахнула, сияющее счастливое лицо исказилось от боли и унижения, словно её ударили хлыстом по голой коже.

Слезы брызнули из глаз сестры, и она, прикрыв лицо руками, бросилась бежать из зала, переполненного великосветскими гостями.

Амат одним движением отстранил застывших гостей и ринулся за ней.

— Соня! Немедленно пошли! Сию же минуту! — властно приказал Митя, уже не скрывая гнева, и, крепко сжав руку сестры, почти силой увлек её прочь, оставив за собой лишь шепоток изумлённой толпы.

Я поспешил следом за Тасей, чтобы успокоить её, как вдруг мою руку кто-то схватил.

Обернулся и увидел Лёню Гурьева.

Его лицо было пепельно-белым, глаза — огромными от ужаса. В дрожащей руке он сжимал смятый листок телеграфной ленты.

— Кирилл Павлович… — голос сорвался на шёпот. — Срочно… из «Яковлевки»…

Я вырвал у него листок.

Глаза бегали по строчкам, отказываясь верить написанному.

Буквы сливались в кошмарную фразу: «ЯКОВЛЕВКА» ПОД МАССИРОВАННОЙ АТАКОЙ. МОНСТРЫ. ПРЕДПРИЯТИЯ ПЕСТОВА ГОРЯТ. ПОМОЩЬ…'

Я поднял голову.

Ослепительный свет люстр, приглушенный теперь гул голосов, остатки музыки — всё это превратилось в отдалённый бессмысленный шум.

Я смотрел на Лёню, не в силах вымолвить ни слова.

Воздух словно сгустился, давя на грудь.

— Что… что происходит? — наконец проговорил я, и собственный голос показался чужим.

Лёня, весь напрягшись, прошептал слова, которые обрушили мой тщательно выстроенный мир в тартарары:

— Они напали не там, Кирилл Павлович… Вторжение… оно началось не в воздушном секторе. Монстры напали на миры огненного сектора. На наши заводы… План «Гиена»… все… всё под смертельным ударом.

Мир сузился до размеров моего кабинета.

За спиной остался оглушительный гул бала — смех, музыка, лживый блеск — словно его и не было. Я сорвал с себя парадный фрак, и он, словно грязная тряпка, упал на пол. Под ним оказалась привычная, почти рабочая одежда: тёмные брюки и белая рубашка, рукава которой я закатал до локтей.

Сейчас нужно действовать, а не красоваться.

В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, внутрь впорхнул Лёня Гурьев. За ним, робко переступая, вошёл тщедушный юноша в форме телеграфиста. Парень был осунувшимся от усталости и страха.

— Кирилл Павлович, это Федя, мой лучший оператор, — отрывисто представил его Лёня.

Я лишь кивнул, оценивающим взглядом окидывая кабинет.

Где здесь можно развернуть штаб?

Но Лёня опередил мои мысли. Он уверенно подошёл к одному из высоких дубовых шкафов, заставленных книгами по генеалогии, и нажал на скрытую пружину. С лёгким щелчком дверца отъехала, открывая не полки с фолиантами, а компактную, но полностью укомплектованную телеграфную станцию.

Провода тянулись к аккуратно вмонтированному в стену аппарату, на полке лежали стопки чистой бумаги для лент.

Я с нескрываемым удивлением посмотрел на Лёню.

У меня в кабинете был телеграфный аппарат, и я не знал об этом?

Он поймал мой взгляд и коротко объяснил:

— Моя инициатива, Кирилл Павлович. Ещё при строительстве особняка. Подумал, что может пригодиться для экстренной связи.

— Пригодилось, — сухо констатировал я, и в этом слове была вся горечь ситуации.

Федя тут же устроился за аппаратом и начал что-то подключать и настраивать. Его пальцы, только что дрожащие, теперь уверенно заскользили по ключу. Начался стук — сухой, отрывистый, словно пульс. Федя рассылал запросы по всем нашим станциям, требуя докладов. Но первым делом «написал» в «Екатеринино» и «Яковлевку».

Первые же входящие сообщения оттуда заставили нервничать.

— «Яковлевка» мертва. Связь прервана в 21:47. Последние сообщения: стена огня… монстры… всё сметают…