— Я ничего не доверял, Кирилл Павлович, — перебил Бадаев. — Ваша сестра сама взяла на себя командование. Когда стало ясно, что нужно отправлять второй состав, а всех опытных командиров, способных возглавить вылазку, разобрали… она просто подошла, взяла карту и сказала: «Я знаю дорогу. Я поведу их». Снежный был против, но времени на споры нет. Каждая минута стоила жизней.

— И ты позволил? — в моём голосе зазвенели стальные нотки.

— Я дал ей шанс, — тихо, но твёрдо ответил Пётр. — Возможно, она так хотела искупить вину перед родом. А люди… люди пошли за ней добровольно. Все видели, как твоя сестра почти сутки на стенах стояла, отбивая атаки тварей. Она изменилась, Кирилл. Ты бы не узнал её сейчас.

— Ну да, конечно, изменилась, — я с горькой усмешкой провёл рукой по лицу, с силой надавив на веки, словно пытался выдавить из себя накатившую усталость и это абсурдное известие.

Пальцами я растёр виски, чувствуя, как под ними пульсирует напряженная жила.

Командир — Варвара!

Да как же такое возможно!

— Не переживайте так, Кирилл Павлович, — тихо, по-отечески добавил Пётр, кладя руку мне на плечо. Его прикосновение было тяжелым и немного успокаивающим. — С ней отправились мой старший сын Николай и Виталий Кучумов. Они не дадут девушке совершить ошибок.

Прежде чем я успел найти слова для ответа, громовой крик дозорного прорезал ночной воздух, на мгновение заглушив всё:

— Поезд! Вижу состав!

Пётр повернулся в ту сторону.

— С Рудного, значит. Открыть ворота! — скомандовал он.

Как по мановению дирижёрской палочки, вся организованная суета на заводском дворе замерла на мгновение, а затем перешла в новый режим — режим встречи.

К грузовой платформе устремились свободные от дел люди.

Через десять минут состав остановился. Вагоны были помяты, в них не хватало окон, а где и части обшивки, весь локомотив в крови от тварей. Явно пробивался в Рудный, используя таран.

Из распахнутых дверей вагонов хлынул поток людей, в основном это были женщины, дети и старики.

Я наблюдал, как их встречают, как обнимают, как уводят вглубь территории, где уже были развёрнуты походные кухни и лазареты.

В груди поднималось чувство гордости.

Не за себя, а за своих людей. За охранников, стоявших на обороне. За рабочих, которые не паниковали, а помогали.

Они не просто выживали.

Они работали.

Они создали здесь не только оборону, но и островок порядка.

Пётр Бадаев, стоявший рядом, словно прочитал мои мысли.

— С такими людьми, Кирилл Павлович, мы выдержим не одну волну монстров, — тихо сказал он. — Уверен, смогли бы удар и втрое сильнее выдержать, и отпор дать.

Из состава к нам спешили Сергей Бадаев и Василий Снежный. Оба уставшие, но довольные от чувства выполнено долга, покрытые слоем пепла и копоти.

Василий, не теряя воинской выправки, подошёл ко мне и встал по стойке смирно. Его доклад прозвучал чётко и по-военному:

— Рудный держится, ваше сиятельство. Эвакуировали в первую очередь женщин и детей. Местные ополченцы и оставшиеся мужчины продолжают держать оборону. Мы доставили им боеприпасы и подкрепление — два десятка наших стрелков. Но для полной эвакуации или усиления обороны необходим второй рейс.

Решение созрело мгновенно.

— Приказываю: бронепоезд «Дерзкий» немедленно сопровождает состав в Рудный. На месте оцените обстановку. Если город можно удержать, помогайте обороняться. Если нет, то проводите полную эвакуацию. И восстановите телеграфную связь, — добавил я, зная, что в отличие от обычных составов, наши бронепоезда укомплектованы запасом специального кабеля, который можно разматывать прямо на ходу, обеспечивая непрерывную связь с базой. — Мне нужна ясная картина происходящего. Действуйте.

Начальник «Дерзкого», приняв приказ, тут же направился исполнять его. Но Василий Снежный, вопреки ожиданиям, не последовал за ним. Командир замер на месте, и его взгляд, полный беспокойства, забегал по лицам присутствующих.

— Пётр Арсеньевич, — резко, практически выкрикнул он, обращаясь к Бадаеву-старшему, — а из Железняка весточки нет? Они уже должны были вернуться!

— Не вернулись ещё, — покачал головой Пётр. — И телеграф молчит. Судя по всему, восстановить не удалось.

Василий сжал кулаки, его скулы напряглись.

— Но это же абсурд! До Рудного полтораста километров, а до Железняка всего сто двадцать! Они выехали раньше нас и должны были оказаться здесь первыми!

Снежный посмотрел на бронепоезд, готовящийся к отправлению.

— Ваше сиятельство, надо идти на помощь в Железняк.

— Так и сделаю Василий, так и сделаю, — я хлопнул ефрейтора по плечу, разворачиваясь к составу.

— Ваше сиятельство, — остановил меня мужчина, — можно я с вами?

Я повернулся и приподнял бровь.

— Кирилл Павлович, я пока здесь служил, все подъезды к этим городам выучил. Знаю ещё с мирного времени, где монстры любят устраивать засады на железнодорожном пути. Да и в городе том, считай, как свои пять пальцев каждую улочку знаю. Могу быть полезен.

В его голосе звучала не только служебная ревность. Там скрывалось что-то личное. Мне было непонятно это внезапное упорство. Но я кивнул в знак одобрения. И Василий тут же убежал отдавать какие-то распоряжения.

Вернувшись в командный вагон «Могучего», я не мог отделаться от растущего беспокойства.

Почему нет вестей из Железняка?

Что могло пойти не так?

Я отдал несколько распоряжений.

— «Могучему» подготовиться к немедленному выдвижению в сторону города. Инженерам проверить «жучков» — так я назвал девять бронированных внедорожников «Волго-Балт», размещённых на борту каждого бронепоезда. Они были нашим козырем для мобильных действий.

— С «жучками» всё в порядке, ваше сиятельство, — доложили мне. — Заправлены, исправны.

— Отлично. Пусть команды будут наготове.

Через десять минут «Могучий» с шипением пара и лязгом стали тронулся в путь.

Я снова забрался на командную площадку, вглядываясь в темноту, которую прорезал лишь мощный прожектор бронепоезда.

Ко мне, словно тень, поднялся Василий Снежный.

Он, стараясь скрыть волнение, отошёл к поручням и, стоя по ходу движения состава, что-то беззвучно бормотал себе под нос. Я прислушался и сквозь шум ветра поймал обрывки фраз:

«С Варварой Павловной все в порядке. Она справится. У неё характер».

Но эти повторения лишь подчёркивали его глубочайшую, выедающую тревогу.

Через несколько минут мужчина подошёл ко мне. Встал рядом, уставившись вперёд, но я видел, как Василий покусывает губу, а его пальцы нервно барабанят по поручню.

— Ну, что там у тебя, Василий? — наконец не выдержал я. — Говори. Вижу, тебя что-то гложет.

Он глубоко вздохнул, словно готовясь прыгнуть в ледяную воду. В глазах Снежного в свете багровых отсветов лавы читалась решимость, смешанная со страхом. Словно он делал выбор: сейчас или никогда.

— Кирилл Павлович, разрешите обратиться не по службе, — голос дрогнул, сорвавшись на хрипоту.

Я смотрел на него с недоумением.

Ожидал чего угодно: тактического совета, доклада о слабых местах в обороне, но не этой солдатской нерешительности.

Василий сделал шаг ко мне, его лицо, озарённое снизу адским светом лавовых потоков, а сверху холодным сиянием луны и то и дело мерцающими в ночном небе лучами прорыва, было искажено внутренней борьбой. Он сглотнул и…

— Я… я прошу у вас разрешения, — выпалил Василий, глядя мне прямо в глаза. — Когда всё это закончится… прошу руки вашей сестры, Варвары Павловны. Я буду ей верным мужем и опорой. Клянусь честью офицера и солдата.

Я застыл, поражённый этим выстрелом в упор.

Воздух словно вырвали из лёгких.

Мой мозг, привыкший к анализу и логике, отказывался обрабатывать данную информацию.

Уставился на него, пытаясь найти хоть каплю здравого смысла в услышанных словах.

— Что ты сказал⁈ — всё, что я смог выдавить из груди.

Время застыло для меня. Даже невыносимая жара огненного сектора померкла перед тем, что прозвучало. Грохот колёс, свист ветра — всё отдавалось оглушительным звоном в ушах.