В ответ она лишь глухо вскрикнула и обхватила меня ещё сильнее, прижавшись всем телом.

Я накрыл левой рукой сцепленные на моём животе пальцы. Они заметно дрожали. Сквозь тонкую ткань перчаток и сюртука я чувствовал это предательское биение страха. Но иного пути не было. Без постоянного незримого давления Оли на волю твари мы бы уже давно стали её обедом.

— Оля, сколько ещё сможешь её удерживать? — спросил я, стараясь говорить спокойно, хотя сам едва удерживал равновесие.

— Сейчас… сейчас Пуся почти не сопротивляется, — проговорила девушка, и её голос звучал прямо у моего уха.

— Пуся? — удивлённо переспросил я.

— У меня так в детстве кобылу звали, — смущённо сказала Потоцкая, — а ты против?

— Нет, пускай будет Пуся, — невольно улыбнулся я.

Понимал, что этим простым разговором отвлекал Ольгу от страха. Она даже ненадолго прекратила дрожать.

— А вначале было сложно захватить её разум?

— Первые минуты требовали огромных затрат, чтобы подавить волю. Теперь… это как вести на поводке злую, но уставшую собаку. Магии тратится немного. При таком расходе я продержусь, наверное, часов восемь. Может, больше.

— А если связь прервётся? — уточнил я, уже догадываясь об ответе.

— Она тут же нападёт. Это же хищник, а не ездовой зверь.

Вот именно. Если с Ольгой что-то случится здесь, в этой гигантской чащобе, обратный путь для меня будет закрыт. А шанс на спасение превратится в главную угрозу.

Мы спускались всё ниже.

Яркий изумрудный свет, пробивавшийся сверху, начал меркнуть, сменяясь грязно-серыми, а затем и бурыми тонами. Солнечные лучи сюда практически не проникали. Пришлось зажечь артефакт, чтобы разглядеть хоть что-то на расстоянии нескольких десятков метров.

— Интересно, — пробормотал я, глядя на изменение пигментации у растений. — Смотри, хлорофилл деградирует. Без фотосинтеза он просто не нужен.

— Значит, они вообще не используют свет? — сразу же откликнулась Ольга, её голос, живой и заинтересованный, раздался прямо над ухом. — Но как тогда выживают?

— Судя по всему, это сапрофиты, — пояснил я, чувствуя, как даже в такой адской обстановке просыпается учёная натура. — Питаются разлагающейся органикой. Скорее всего, вся эта гигантская экосистема существует за счёт круговорота отмершей прямо здесь, в воздухе, массы.

— Как огромный компостный червь, — тут же дополнила магесса, и я почувствовал, как она слегка взволнованно ёрзнула у меня за спиной. — Только в виде леса… Но тогда их корневая система… она должна быть не для всасывания воды из почвы, а для…

— Для фильтрации воздуха и улавливания органических частиц, — перебил я, увлёкшись. — Или, что более вероятно, учитывая их агрессивность…

— Растения-хищники! — воскликнула Ольга, опередив мою мысль. — Питаются тем, что падает сверху! Насекомыми, мелкими тварями…

— А может, и не только мелкими, — мрачновато добавил я, всматриваясь в сгущающуюся бурую мглу внизу. — Не удивлюсь, если мы встретим неизвестные науке экземпляры хищной растительной фауны. Возможно, даже специализированные растительные ловушки.

Воздух становился спёртым, влажным и тяжёлым, пропахшим гнилостной органикой. Ирония заключалась в том, что мои магические чувства, настроенные на твёрдую почву, оставались мертвы: в этом парящем мире не было и крупицы настоящей земли, хотя её запах мерещился повсюду.

Сейчас мы проходили сквозь уровень, где должны быть облака и где в сильную непогоду прятались местные растения.

Дышать здесь стало ощутимо сложнее.

Внезапно Ольга замолкла на несколько секунд, а затем я почувствовал, как её голова совсем по-детски, устало и доверчиво, опустилась мне на спину, между лопаток.

— Знаешь, Кирилл… — её голос прозвучал приглушённо, но ясно. — Со всеми этими нашими приключениями, новыми открытиями, чудовищами… я ни разу не скучала за эти три месяца. С тобой… чертовски интересно.

Именно в этот момент виверна, перемещаясь с одного ствола на другой, сорвалась и повисла на одной лапе.

Мы качнулись над чернеющей пропастью, и у меня ёкнуло сердце. Ольга вскрикнула, и её хватка ослабла.

Инстинктивно откинулся назад, успев схватить девушку за запястье, прежде чем её отбросило вниз.

Лицом к лицу мы повисли над бездной: я тянул Олю к себе, пока виверна с трудом возвращала точку опоры.

— Всё в порядке? — выдохнул я, усаживая девушку перед собой. — Держись крепче.

Она лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и обхватила мои руки, прижавшись спиной к моей груди. Дыхание было частым и прерывистым.

Следующую четверть часа спускались без приключений. Я дважды доставал часы-детектор и слегка корректировал направление.

Внезапно с одной из сторон раздался звонкий, пронзающий писк. Мотя под сюртуком тут же засуетился, выбравшись наружу. Зверёк завращал своими огромными ушами-радарами и начал принюхиваться.

Вскоре нашу незадачливую альпиниаду попыталась прервать стая мелких юрких тварей, похожих на летучих мышей с кожистыми перепонками и острыми, как бритвы, коготками. Это были алые крыланы, названные так из-за характерной окраски. Они с пронзительным визгом пикировали на нас, пытаясь впиться в чешую виверны, но она была им не по зубам.

Мне же, держась одной рукой, пришлось отмахиваться от крыланов саблей. Они были слишком быстрыми.

В какой-то момент я не выдержал и, достав пистоль, выстрелил в самую гущу стаи. Усиленный заряд с грохотом разорвал воздух, и как минимум десяток тварей разлетелся на куски.

Остальные крыланы ненадолго отступили, но вскоре набросились с новой силой. Ситуацию спас Мотя. Он стал то и дело на мгновение открывать защитный купол.

Это продолжалось минут пять, а потом воздух стал ещё более влажным и приобрёл едкий химический запах, по всей видимости, мы пересекли невидимую границу, за которой начинались владения других, куда более опасных хищников. И крыланы, пронзительно завизжав, разом умчались прочь, не желая становиться чьей-то добычей.

На нашей одежде и открытых участках кожи осталось несколько мелких рваных ран, но, к счастью, ничего серьёзного.

Единственным, кто извлёк выгоду из этой стычки, был Мотя. Умудрившись схватить пару тварей, он с довольным видом уплетал их, усевшись на чешуе виверны. Вид у зверька при этом был такой, словно он выиграл крупный куш, а в пасти у него изысканные пирожные с кремом.

Наконец мы достигли относительно ровной площадки, сплетённой из толстых ветвей. Я достал серебряные часы. Циферблат по-прежнему молчал, но секундная стрелка, мелко подрагивая, уверенно указывала направление.

— Ведёт, — удовлетворённо констатировал я. — Пошли, мы где-то близко.

Сначала стрелка вела нас чётко в одну точку, но вскоре начала метаться, указывая то туда, то сюда.

— Чего это она так, словно взбесилась? — спросила Ольга.

— Это, должно быть, рассыпавшиеся пробирки, — предположил я. — Большинство, наверное, уже разрядилось, но некоторые, упавшие рядом с макрами, ещё могут работать.

Главной целью были не они. Обойдя огромный, похожий на лопух лист, мы нашли то, что искали: мои сундуки.

Двенадцать массивных, окованных металлом ящиков, прочно связанных канатами в единое ожерелье. Они летели вниз и ломали ветви, пока наконец не встретили соответствующую их весу преграду.

Связка надёжно зацепилась за ветви, словно новогодняя гирлянда за ёлку.

Один из сундуков был открыт, крышка отсутствовала, видимо, оторвалась в момент падения.

Он полностью растерял своё содержимое.

Жалко, конечно, но что тут поделаешь.

Когда я начал отвязывать сломанный сундук, заметил, что это не все неприятности. Один из ящиков наполовину провалился в какую-то студенистую массу.

— Чёрт, — выругался я, едва не наступив на один из шипастых стеблей, растущих прямо из этой непонятной субстанции.

Я ткнул саблей в отросток, и он мгновенно среагировал, с шипением свернувшись. Это было какое-то хищное растение.

Сундук лежал в липкой полупрозрачной жиже. Попытка вытащить его за верёвку ни к чему не привела. Он застрял крепко, словно приклеился.