— Что? — он повернулся к Ритте и увидел в ее глазах только гнев. — О, миледи, простите. Не хотел вас обидеть. Конечно, пора возвращаться. Уже и впрямь слишком темно.
«Ни хрена уже не разглядеть. Одно я понял точно — в башню не забраться по стене, лестниц нет, окна слишком высоко. Пристать на лодке к берегу можно, но толку? Если только среди скал нет какого-нибудь тайного хода. Надо будет приехать завтра и…»
— Зачем вообще мы поехали сюда? — спросила Ритта. — Это ведь было не свидание, сир.
— А? Что вы, леди. Просто мысли не дают мне покоя.
— И о чем же вы думаете?
— О войне, дорогая, о грядущей войне. Ваш брат, я слышал, собрал войска и идет на Длань?
— Он первым откликнулся на призыв короля, — холодно произнесла леди Дульф и плотнее запахнула полы плаща.
— Простите, что испортил вечер, — изо всех сил работая веслами, сказал Коррин. — Я хотел читать вам стихи под луной, но луна ушла за тучи, и я сразу вспомнил о войне. Но поверьте — ваша красота поистине не знает равных.
Насчет этого Корр сильно сомневался. У Ритты был слишком длинный подбородок, слишком толстая шея и слишком колючий нрав. И ко всему прочему, она не была тупицей — так что в ответ на комплименты только фыркнула.
— Вы позволите мне исправиться? Скажем, завтра? После завтрака, когда будет светло?
— Почему бы вам не исправиться прямо сейчас?
— Как же?
— Вы говорили о стихах, — ехидно заметила Ритта. — Прочитайте один, пока мы не доехали до причала.
«Размечталась».
— Кажется, тяжелые мысли выбили их все из моей памяти.
— Попробуйте вспомнить. Мой брат, который едет на Длань с армией моего отца, знает их много.
«Ого, мы перешли на угрозы! Мрак с тобой, сейчас я что-нибудь припомню».
— Ах да, кажется, я вспомнил кое-что. Небольшое лэ10, которое называется «Царица троллей».
Лицо леди Дульф потемнело, но Коррин уже начал читать:
Давным-давно, в заре времен
Был дикий тролль в горах рожден.
Он был могуч, и нравом зол,
И руки — как древесный ствол.
А зубы — точно пики скал,
Людей он ими разрывал.
И равных не было ему
По силе, ярости и злу.
Но вот однажды, в жаркий день,
Искал для отдыха он тень.
И вдруг заметил: у реки
Резвились девы, все наги.
Навстречу девам вышел тролль,
Надеясь причинить им боль.
Девицы бросились бежать,
Осталась лишь одна стоять.
Она смотрела на него
И не боялась ничего.
Глаза-сапфиры, кожа — снег.
«Что за прекрасный человек!
Подумал, глядя, дикий тролль
Мала, конечно, будто моль…
Но как красива! Украду!
Как украшенье, не еду».
Вдруг дева подошла сама
С улыбкой, донельзя мила.
«Я рада видеть вас, друг мой,
Скажите, кто же вы такой?»
«Я тролль, злодей, я ем людей!»
«Зачем съедать своих друзей?»
«Друзей? Мне не нужны друзья!»
«Ну а невеста? Может, я?..»
И сердце каменное вдруг
Ожило, и раздался стук.
И Божий свет зажегся в нем
И тролль наш был преображен.
Он человеком сразу стал,
Жестокость, злобу потерял.
И с чудотворной девой той
Остались мужем и женой.
Это лэ было явно незнакомо Ритте, и, судя по названию, она ожидала чего-то другого. Но когда Коррин закончил, на ее щеках расцвел румянец, она смущенно отвела глаза и сказала:
— Прекрасное стихотворение, сир.
— Его сочинил Гатье Неутомимый, странствующий бард из Энариона, — направляя лодку к причалу у Солнечного моста, сказал Коррин. — Видите, милая леди, даже дикий тролль может стать прекрасным, если ему подарит любовь прекрасная дама.
Лодка подошла к причалу. Коррин вылез и подал Ритте руку. Стражники у дворцовых ворот подняли фонарь, и Корр помахал им.
— Вы правы. Простите меня за мой гнев, — подавая руку, сказала Ритта. — Должно быть, вы и впрямь были заняты мыслями о войне — это так свойственно мужчинам. Пожалуй, я действительно желаю… прокатиться с вами.
— Вы оказали мне честь, — Коррин поклонился и коснулся губами ее перчатки. — Я зайду за вами после завтрака.
— А как насчет позавтракать вместе?
— Прошу простить, но в последнее время я обычно завтракаю с друзьями. У нас есть одно дело, которое мы обсуждаем.
— Вы неверно меня поняли, — Ритта приблизилась. — Я имела в виду, позавтракать вместе в моих покоях.
— О, — Коррин улыбнулся. — Это совсем другое дело. Но должен предупредить, что я обладаю отменным аппетитом.
— Как и я, — она улыбнулась в ответ, и стала вдруг гораздо красивее. — Посмотрим, кто из нас насытится быстрее.
Утром Коррин проснулся первым. Леди Дульф спала рядом, положив руку ему на грудь. В памяти тут же всплыли дикие скачки, которые они устроили ночью, и совершенно неприличные вещи, которые Ритта делала губами и языком. От этих мыслей внизу живота сладко заныло.
«Небытие меня забери, за неказистой внешностью скрывается настоящая тигрица, — подумал он. — Я бы вряд ли на ней женился, но с удовольствием навещал бы пару раз в неделю».
Он аккуратно убрал руку Ритты, вытащил из-под кровати горшок и помочился. За витражным окном занимался рассвет. Для завтрака еще рановато, так что, быть может…
— Ты проснулся?
Коррин повернулся и увидел, как Ритта потягивается. Одеяло соскользнуло с ее острой груди, и от этого вида мужество Коррина снова напряглось. Она это заметила.
— Неужели ты не насытился ночью?
— Я же сказал — у меня отменный аппетит, — залезая обратно в кровать, сказал он.
— Пожалуй, и меня с утра мучает голод, — полностью сбрасывая одеяло, сказала она.
Кататься на лодке они так и не поехали.
Весь день и весь вечер Коррин вспоминал горячие объятья леди Дульф. Он пытался думать о деле, но воспоминания о страстных играх не позволяли ему этого делать. Только ближе к ночи, придя в сторожку Гиральда, он смог сосредоточиться.
Комната была расположена прямо над Черными воротами, так что внутри пахло тухлятиной и чем-то кислым. Запах горящих в очаге дров и булькающей овощной похлебки с этим не справлялся. Зайдя, Коррин отпихнул ногой бутылку с разбитым горлышком и молча поприветствовал Гиральда и Пьеррига, сидящих за столом.
— Снаружи в башню не попасть. Если только есть какой-нибудь тайный ход.
— И что, ты не попробовал его найти? — спросил Пьерриг.
— На то он и тайный, Дюг, его так просто не найдешь.
— Одним словом, не пробовал.
— А как же ты? Говорил с кальдийцами?
— Эти твари не хотят говорить.
— А ты пробовал?
— Пробовал! Мой кальдийский для них все равно что овечье блеянье. Ни хрена не понимают.
— Хватит вам собачиться, — Гиральд взял кусок ткани и снял с огня закопченный котелок. — Похлебка готова.
Он поставил котелок на стол и протянул каждому миску. Пьерриг зачерпнул похлебки и стал пить через край. Коррин благодарно кивнул, но есть не стал. Стряпня Двухголового — сомнительное удовольствие, так что он лишь отломил себе предложенного черного хлеба.
— Помолиться забыли, — укоризненно сказал Двухголовый, садясь.
— Твоя правда, — Пьерриг отставил миску.
Напротив окна, перечеркнутого трещиной, висела икона, покрытая латунью вместо серебра. На ней была изображена святая Лиссия — покровительница вдов и матерей. Неизвестно почему, Гиральд глубоко почитал ее. Там что-то было связано с его семьей, но Коррин никогда не спрашивал, а Двухголовый не стремился рассказывать.
После молитвы Гиральд и Дюг вернулись к похлебке. Пока они ели, Коррин теребил кончик носа и думал.
Кардинал Лекко просил обратить внимание на подземелья. Вся земля под Кроунгардом изрыта древними ходами, которые построил таинственный серокожий народ. Задолго до того, как америйцы захватили острова — быть может, за тысячи лет, еще в Эру чудовищ, когда на Мирисе обитали тролли и другие гигантские твари…