— Но план дома у вас, должно быть, имеется?

— Разумеется. Когда дом был представлен к продаже, мы обследовали его самым тщательным образом. В доме, как видите, всего два этажа.

— И на восток выходит только одна спальня?

— Н-ну да. — Мистер Эндрюс был закален по отношению к любым капризам клиентов.

— Нельзя ли позаимствовать у вас эти планы на денек?

— Держите их у себя, сколько вам вздумается.

Четыре часа прекрасного летнего дня. Тишина такая, что лязг косы, попавшей на камень, доносится до дальнего края долины, где дремлет под солнцем большой серый дом.

Когда часы на церкви в Рейли двойным перезвоном отбили очередной получас, на пыльной дороге появился велосипедист в униформе почтальона.

В ответ на его звонок из сторожки вышла женщина и молча открыла одну из половинок массивных ворот. Вернувшись на свой пост, она подняла трубку внутреннего телефона и сказала:

— Все в порядке. Это всего лишь почтальон.

Она ошибалась, и эта ошибка могла иметь самые серьезные последствия.

Мистер Коллет неторопливо катил позаимствованный им велосипед вверх по длинной подъездной аллее, думая о громоздком мешке, который был привязан к седлу и то и дело норовил съехать с него. Он знал, что из дома за ним внимательно наблюдают. Но ничего не поделаешь. Ему не пришел в голову более удачный способ доставки этого устройства.

Он прислонил велосипед к пилону парадной двери, снял мешок и нажал на кнопку звонка, обхватив горловину мешка левой рукой. Пока все шло как надо.

Дверь открыл мужчина в вельветовых бриджах и твидовом пиджаке. Его можно было принять за садовника или егеря. Но мистер Коллет так не думал, поскольку видел его глаза.

— Не кричать, — сказал он. Крупнокалиберный револьвер в его руке был достаточно весомым аргументом.

Человек уставился на него. Потом отпрыгнул в сторону и уже разинул было рот… Но пуля осадила его на пятки не хуже нокаутирующего удара и опрокинула на пол.

В глубокой тишине, наступившей после громового выстрела, мистер Коллет бросился к лестнице. Тяжелый мешок мешал ему. Взбежав по лестнице, он свернул налево с уверенностью человека, который точно знает, что ему делать, и направился к двери в конце коридора.

Дверь была на висячем замке. Он приблизил мушку револьвера настолько, насколько осмелился, и нажал на спуск. Револьвер дернулся, пуля попала в косяк двери, даже не задев замок. Он понизил прицел и выстрелил еще и еще раз. Замок повис на дужке.

Ударом ноги мистер Коллет распахнул дверь и вошел в комнату. Мальчик сидел, скорчившись, в углу. Мистер Коллет улыбнулся ему, стараясь выглядеть как можно увереннее:

— Теперь, сынок, не путайся под ногами. Занавес поднимается перед последним актом.

Говоря это, он уже сваливал в одну кучу матрацы, стулья, постельное белье, ковер. Возведя у распахнутой двери эту баррикаду, он развязал мешок, достал из него загадочного вида устройство, положил его рядом с самодельным бруствером и начал с ним возиться.

— Переберись-ка в дальний угол, сынок, — сказал мистер Коллет. — И поглядывай на окно — вдруг этой публике вздумается подняться к нам по лестнице. И пригнись. Они уже идут.

Истязание и убийство детей доставляло Джо Келлеру и деньги, и наслаждение, но в физическом отношении он не был трусом.

С равнодушием человека, повидавшего немало смертей, он глядел, как корчится на полу его сообщник, и обдумывал план атаки.

— Бери длинную лестницу, — приказал он одному из стоявших рядом, — и приставь к окну. Только не к окну их комнаты. Поднимись к окну с этой стороны лестничной площадки. Оттуда видна дверь в комнату. Если она закрыта, жди. Если открыта, стреляй в комнату. Остальные за мной, будем пробираться по коридору ползком.

— Пока доберемся, он нас всех перещелкает.

— Не перещелкает, если Хоппи не даст ему поднять голову, — сказал Келлер.

В полумиле от дома, на холмах у въезда в долину, четыре полицейские машины завели моторы при звуке первого выстрела.

Хэзлригг залег на крыше одной из машин с мощным биноклем в руках.

Суперинтендант эссекской полиции оглянулся на него:

— Я расслышал выстрелы. Трогаемся?

— Нет, сэр, — сказал Хэзлригг. — Помните об условленном сигнале.

— Вы уверены, что все получится, как он задумал? — В голосе суперинтенданта звучала тревога.

— До сих пор у него получалось неплохо, — отрезал Хэзлригг, и опять наступила тишина.

Зловещий сигнал первым заметил их водитель: из окна второго этажа выползло облако черного, жирного дыма и повалило вверх. Четыре машины дружно рванулись вперед.

В длинном коридоре, прикрываемые пальбой из окна, Джо Келлер и два его помощника пробирались вперед на четвереньках, выставив вперед свои револьверы.

В конце коридора их ждала распахнутая дверь. Продвигаясь вперед, они увидели край баррикады мистера Коллета, сооруженной под углом к дверному проему, а сам мистер Коллет по-прежнему оставался невидимым.

Но когда эти трое уже изготовились к последнему броску, их встретило это: желто-красная огненная река, окаймленная черным дымом, пылающая, шипящая, брызжущая нефтью. Они бросились назад, но река накрыла их…

— Когда мы прибыли туда, там уже почти нечего было делать, — сказал инспектор Хэзлригг. — Мистера Коллета и мальчика мы вызволили через окно — пол коридора был раскален докрасна. В саду поймали одного, он совсем потерял голову и, похоже, был рад, что есть кому сдаться.

Что же до тех троих… Пехотный огнемет — оружие неразборчивое, особенно на ближней дистанции. От них осталось совсем немного — примерно столько входит в мусорный бак, в котором нашли малышку Зиллу Барстоу. Нет уж, с решительным дилетантом лучше не связываться.

Маккенна проработал на «последней миле» в блоке смертников «С» чуть ли не всю жизнь — по крайней мере, так казалось на первый взгляд. В любом случае достаточно долго, чтобы не тяготиться работой, которую остальные, в том числе и я, ненавидели всей душой. Кстати, именно поэтому мы и считали его малость тронутым.

Что такое «последняя миля»? С виду ничего особенного — обыкновенный покрытый линолеумом коридор, куда выходят решетчатые двери десятка камер. Правда, одна особенность все же есть, да еще какая — отсюда осужденные отправляются получать за свои деяния «награду» от властей штата в виде петли на шею. Понятно, что эти ребята отнюдь не в восторге от обстановки, в которой им приходится коротать последние деньки, и порой выражают свое недовольство с помощью мелких пакостей — например, могут во время обхода взять да плеснуть в тебя водой из кружки.

Впрочем, все это лишь досадные мелочи. Если с «контингентом» обращаться нормально, то большинство ведут себя вполне пристойно, а кто нет… что ж, для этого существуют различные методы воздействия. Ведь даже живому мертвецу есть что терять — те же письма от родных, продукты из тюремной лавки, — так что подобных «рычажков» у нас хватает.

Хуже другое — гостят они у нас слишком долго. Если раз за разом подавать на апелляцию, то пересмотр дела может тянуться годами. Проходит месяц-другой, и ты постепенно начинаешь забывать, по какой, собственно, причине они здесь оказались. Даже забываешь, что у тебя волосы вставали дыбом, когда ты читал их дело. Шумиха в прессе стихает быстро, а ты остаешься в блоке «С» присматривать за «отбросами общества», пока не приходит пора избавиться от них окончательно. Поэтому главная задача — постараться побыстрее зачерстветь душой, чтобы не воспринимать каждого из них как личность.