Внезапно я оробел, сделал два шага в сторону мэрии, но тотчас развернулся и пошел обратно.

— Куда вы? — вдруг раздался голос Уаймара.

Я зашагал быстрее и, оглянувшись, увидел помощника мэра, доктора Бартона и ватагу полицейских, бежавших ко мне. Я бросился наутек и снова обернулся только в конце квартала у Музея изобразительных искусств. Погоня приближалась. Я взлетел на крыльцо и юркнул в здание. Пробегая по залу голландских мастеров, я слышал сзади топот ног преследователей. С бьющимся сердцем я бежал по галерее римской скульптуры. Чиновники и полиция не отставали. Впереди была галерея современного искусства. Промчавшись мимо удивленных охранников, я опустился на пол у окна.

Орава наконец догнала меня. Я поднял руку и истерически закричал:

— Остановитесь! Еще один шаг, и я отпущу кнопку!

Помощник мэра и его войско стали как вкопанные.

— Мистер Уаймар, я снимаю свое требование о встрече с мэром Петтибоуном. Понимаю, что оно невыполнимо.

Уаймар сделал шаг вперед.

— Стойте! Иначе сниму палец с кнопки. Через десять минут…

Уаймар замер.

— Нет-нет! — крикнул доктор Бартон. — Не торопитесь. Это серьезное решение.

— Какого ущерба можно ожидать, если он отпустит кнопку? — спросил Уаймар полицейского в защитной куртке и шлеме.

— Трудно сказать. Возможно, рухнет все здание.

Я посмотрел на часы.

— Девять минут…

— Очистить помещение! — заорал помощник мэра. — А вы, Бартон, поговорите с ним, убедите.

— Вряд ли я смогу что-то сделать, — ответил психиатр. — Тут нужен иной специалист — священник, пастор или раввин.

— Восемь минут, — произнес я.

Мои преследователи сбились в кучку у входа в римский зал. Усмехнувшись, я встал и зашагал к ним. Они попятились и расступились. Меня вдруг охватило дотоле неведомое ощущение силы и власти. Я с улыбкой прошел через залы раннего американского искусства, литографии, рисунков одаренных школьников, вышел на улицу и пересек площадь. Все мои преследователи и охранники высыпали из музея и наблюдали за мной с лестницы у входа. С минуту я смотрел на них, потом демонстративно снял палец с кнопки. Естественно, ничего не произошло. Я открыл коробку, извлек будильник и провода и поднял повыше, чтобы все видели. Затем перевернул коробку вверх дном, показывая, что она пуста. Меня тотчас окружили полицейские и разъяренные чиновники во главе с Уаймаром.

— Что это за шутки? — сипло спросил он.

Я злобно зыркнул на него:

— Никаких шуток. Я просто хотел встретиться с мэром. Очевидно, в нашем городе это тяжкое преступление.

— А будильник, провода и, наконец, эта кнопка!

— А разве есть какой-нибудь закон, который запрещает носить в коробках будильники и провода? Что, если человек просто увлекается опытами с часами? — Я погрозил Уаймару пальцем. — Я пожалуюсь на вас в союз защиты гражданских прав. И вчиню вам иск на миллион долларов за их нарушение.

— Вам место в тюрьме, — заявил помощник мэра.

— Неужели? Это за что же? Меня травили, как дикого зверя, преследовала толпа, возглавляемая представителем властей. Нет, я, пожалуй, все-таки подам в суд и сдеру с вас миллиона два.

Из-за спины помощника мэра вдруг вынырнул маленький суетливый человечек.

— Успокойтесь, Уаймар, — сказал он. — Не лезьте в бутылку. У нас и так бюджетный дефицит.

— Кто вы такой? — сердито спросил я.

— Мэр Петтибоун, — словно оправдываясь, ответил он.

— Ага! Наконец-то вы высунули нос из своей крепости. Хочу сообщить вам, что возле мотеля, в котором я проживаю, асфальт испещрен глубокими выбоинами и по ночам невозможно спать из-за грохота грузовиков. Требую незамедлительно принять меры.

Топнув ногой по тротуару, я развернулся и зашагал прочь. Мне казалось, что рука закона должна ухватить меня за плечо, но ничего подобного не произошло. Мой внезапный уход поверг всех в растерянность. Так часто бывает, когда одна из армий вдруг стремительно отступает.

Я остановил такси и сообщил водителю адрес, но вскоре передумал и велел остановиться у магазина. Войдя туда, юркнул в туалет. Там сорвал с себя парик и бороду, выбросил шляпу, вывернул наизнанку свое синее пальто, отчего оно сделалось коричневым, и вышел на улицу через заднюю дверь. Прошагав квартал, нашел другое такси и попросил отвезти меня в аэропорт.

На другой день мы с Джефри встретились в Сент-Луисе. Он показал мне два полотна Пикассо, три картины Утрилло и две — Модильяни.

— Все прошло как по маслу, — сказал он. — Я, как мы и задумали, пришел в музей и, едва ты прибежал туда со своей коробкой, спрятался в туалете. Когда все, включая охранников, побежали за тобой на улицу, я прошел в галерею, вырезал самые ценные полотна и сунул под пальто. Потом спокойно вышел. В суматохе никто не обратил на меня внимания. — Он разлил виски и подал мне стакан. — Как ты думаешь, мы сумеем еще раз провернуть такое дельце?

— Точь-в-точь — едва ли. Но что-нибудь похожее придумаем. Смотря какой мэр попадется.

Вечером Эдгар Крафт поставил двести долларов на Пеструю Ленту, что участвовала в четвертом заезде в Саратоге. Фаворитом считалась Крошка Шейла, но она крайне неудачно прошла поворот, и Пестрая Лента первой вылетела на финишную прямую. Крафт уже подсчитывал денежки, когда Пестрая Лента внезапно перешла с махового шага на галоп, так что после финиша ее тут же дисквалифицировали. Крафт порвал квитанции и отправился домой.

Утром, естественно, настроение у него было не из лучших. И тут пришло это письмо. Лист бумаги с напечатанными в середине словами:

Эдгару Крафту было не до шуток. Лошади, которые лидируют весь заезд, а перед самым финишем сбиваются на галоп, не стимулируют чувство юмора. Крафт произнес несколько непечатных фраз насчет некоторых идиотов и их шуток, порвал конверт и лист бумаги на мелкие кусочки и спустил в унитаз.

На следующей неделе если он и вспоминал странное письмо, то не больше двух раз. У него хватало своих проблем. Никакого Джозефа Г. Найманна он знать не знал, так что не питал надежд получить пятьсот долларов после его смерти.

Крафт продолжал ходить на работу, полностью отдавая себе отчет, что его жалованье и в малой степени не соответствует его расходам. Дважды он побывал и на бегах. Один раз выиграл тридцать долларов, второй — проиграл двадцать три. И уже практически забыл о Джозефе Г. Найманне.

И тут пришло второе письмо. Он механически вскрыл конверт. Развернул лист бумаги. На стол высыпались десять новеньких купюр по пятьдесят долларов каждая. На листе было напечатано:

Эдгар Крафт долго думал, за какое же деяние его могли поблагодарить, не говоря уже о том, чтобы прислать пятьсот долларов. И тут он вспомнил о первом письме, выскочил на улицу, купил утреннюю газету, сунулся на страницу некрологов.

Действительно, днем раньше в окружной больнице после долгой болезни скончался Джозеф Генри Найманн, шестидесяти семи лет от роду, проживавший в доме № 413 по Парк-плейс.

Триста долларов Крафт положил на банковский счет, двести — в бумажник. Оплатил очередной взнос за автомобиль, внес квартплату, рассчитался с некоторыми кредиторами, которым задолжал по мелочам. Долги за ним еще оставались, но благодаря своевременной смерти Джозефа Г. Найманна он мог вздохнуть свободнее.

Следующее письмо Крафт не разорвал. Несколько минут держал его в руке, не решаясь вскрыть. У него возникло ощущение, что таинственный благодетель о чем-то его попросит и ему придется отрабатывать эти пятьсот долларов.