— Бросай.

Сержант усмехнулся, но бросил.

— Обещание я выполню, — повторил я. — Считай, что тебе повезло.

Мы вышли в большую комнату. Он — первым, я — следом. Сержант остановился прямо под потолочной лампой, опустив плечи, предчувствуя, что скоро рукоятка револьвера крепко звезданет его по затылку. И я уже поднимал револьвер, когда погас свет. Комната мгновенно погрузилась в темноту.

Я бросился направо, Сержант нырком ушел в сторону еще раньше. Я услышал, как под его телом зашелестели газеты. И воцарилась тишина. Мертвая тишина.

Рукоятка револьвера стала скользкой от пота, я едва подавлял желание открыть беспорядочную стрельбу. И все время помнил о том, что в моем кармане лежат три четверти карты. Вдруг за окном вспыхнул мощный ручной фонарь. Луч обежал пол, выхватил из темноты Сержанта, изготовившегося к прыжку в семи футах слева от меня. В правой руке он держал лезвие бритвы, и я внезапно вспомнил, как у гаража Кинана его рука потянулась к лацкану пиджака.

— Джеггер? — спросил Сержант, щурясь от яркого луча.

Не знаю, чья пуля первой достала его. Фонарь погас.

Значит, не только я ждал, когда жадность Кинана вырвется наружу.

«Не следует тебе связываться с Джеггером, приятель. Джеггер съест тебя живьем».

Я уже достаточно хорошо ориентировался в комнате. И, перешагнув через тело Сержанта, залез в ванну. Ни единый звук не нарушал тишины. Вновь вспыхнул фонарь, на этот раз в окне спальни. Я пригнул голову. Какое-то время луч «гулял» по спальне, потом погас. Опять наступила тишина. Долгая, вязкая. А потом раздался голос — у самой двери. Вкрадчивый, мелодичный, но в нем слышался смертный приговор:

— Эй, красавчик.

Я молчал. К чему облегчать ему жизнь?

Голос раздался вновь, на этот раз от окна.

— Я собираюсь убить тебя, красавчик. Я пришел, чтобы убить их, но тебя ждет та же участь.

Вновь пауза — он выбирал новую позицию. На этот раз он заговорил, стоя у окна над ванной. Мои внутренности чуть не выплеснулись в горло.

— Пятое колесо никому не нужно. Извини.

Я гадал, где он объявится в следующий раз. Он решил вернуться к двери.

— Моя четвертушка при мне. Не хочешь выйти и взять ее?

В горле запершило, я едва подавил желание откашляться.

— Весь пирог будет твоим, красавчик. Выйди и возьми.

Но выходить я не собирался, и он знал это не хуже меня.

На этот раз тишина сильно затянулась. Прошло полчаса, час, вечность. У меня начало затекать тело. Поднялся ветер, заглушая все остальные звуки. Я замерзал.

Вдруг в темноте что-то зашуршало. Я перестал дышать. Джеггер проник в дом!.. Потом до меня дошло: трупное окоченение, ускоренное холодом, заставило Сержанта последний раз шевельнуться. Я чуть расслабился.

Вот тут входная дверь распахнулась, и силуэт Джеггера четко обрисовался на фоне белого снега. Конечно же, я вогнал пулю ему в голову. Но даже короткой вспышки выстрела мне хватило, чтобы заметить, что стрелял я в чучело, одетое в рваные штаны и рубашку. Мешок, набитый соломой, заменивший чучелу голову, слетел на пол, а Джеггер открыл огонь. Стрелял он из автоматического пистолета, и ванна гудела под ударами пуль.

Спас меня Сержант. Джеггер споткнулся о его ногу, и пули полетели в пол. Я поднялся на колени и хватил его по голове револьвером Барни, перевалился через край ванны, чтобы броском в ноги уложить его на пол, когда раздались еще два выстрела. К счастью, точно прицелиться он не смог. Одна пуля задела мне левую руку, вторая — шею.

Джеггер, покачиваясь, отступал назад. Вновь наткнулся на тело Сержанта и повалился на спину. Ударом ноги я вышиб пистолет из его руки, изо всей силы ударил в пах, а потом в висок…

Насчет последней четвертушки Джеггер солгал. Впрочем, меня это не удивило.

В город я вернулся в «фольксвагене» Сержанта, но последнюю милю прошел пешком. Рана на шее уже не кровоточила, а вот рука сильно болела. Свою колымагу я нашел там, где и оставил, неподалеку от дома Кинана. Двигатель завелся, пусть и не с полоборота. Обогреватель работал, один оставшийся «дворник» очищал половину ветрового стекла. Адрес Джеггера лежал у меня в бумажнике, и я полагал, что смогу найти его четвертушку, если она мне понадобится. Впрочем, я склонялся к мысли, что вполне смогу без нее обойтись, поскольку крест красовался на четвертушке Сержанта.

Я осторожно тронул машину с места. Я знал, что осторожность еще долго будет основой моей жизни. В одном Сержант не ошибся: Барни, конечно, был идиотом. Но он был и моим другом, и я за него рассчитался. А ради таких денег можно и поосторожничать.

В задней комнате букинистического магазина мистера Фрэнсиса Баттери постоянных посетителей, покупавших дорогие книги, по обыкновению угощали шерри.

Миссис Эбернон, привлекательная дама со светлыми локонами, разлетавшимися по плечам, когда она встряхивала головой, рассматривала стоявшую на каминной полке раскрашенную фигурку и, прочитав имя на медной табличке, спросила:

— Кто такой Уильям Кордер?

— Известный в старину убийца.

— Какой ужас! Неужели найдется человек, который захочет приобрести фарфоровое изображение преступника!

— Белая глина, — поправил мистер Баттери. — Стаффордшир. Я получил ее в наследство от прежнего владельца магазина, который специализировался на криминологии.

— Грубая работа. — Миссис Эбернон решительно не нравился раскрашенный преступник. — Разве сравнишь это с дрезденскими статуэтками пастухов и пастушек? Посмотрите на эти грубые мазки краски на щеках! Ясно, почему пришлось писать, кто это такой: он мог быть кем угодно — и принцем Уэльским, и простым крестьянином.

— Стаффордширские статуэтки ценятся не за сходство с оригиналом. — Мистер Баттери повысил голос, чтобы его услышали посетители, роющиеся в книгах в соседнем зале. — Пропорции искажены, и фигурки примитивны, но в них есть свой наивный шарм, я уверен.

— Мой дорогой, — очаровательно улыбнулась миссис Эбернон, — вы не убедите меня, это не более чем гротеск.

Ох уж эти сорокалетние дамы! Баттери было тридцать четыре, он был холост, серьезен, высок, хорош собой, а седина на висках добавляла мужества в облике. Конечно, он много знал об отношениях с женщинами — целые две полки книг на эту тему находились в задней комнате магазина, но мистер Баттери каким-то образом упустил возможность материализовать то, о чем писали в этих книгах. Впрочем, возможно, все еще впереди.

— Стаффордширские статуэтки, — настаивал он, — дают нам понять, как развлекались наши викторианские предки.

— Забавы в виде убийства. — Миссис Эбернон рассмеялась волнующим серебристым смехом. — И что же натворил мистер Кордер, чтобы заслужить место на вашей каминной полке?

— О, он был отъявленный негодяй. Это случилось в 1827-м в деревне графства Саффолк. Ему был двадцать один год, когда он совратил одну юную леди. Потом уговорил ее бежать и назначил встречу в амбаре с красной крышей, где их якобы ждала повозка. Больше девушку в живых никто не видел. Кордер вновь появился в деревне через два дня и рассказал, что Мария живет в Ипсвиче. Потом сам уехал туда.

— И ему поверили?

— Все, кроме матери девушки. Она настаивала, что во сне видит, что ее дочь убита и зарыта в амбаре с красной крышей. И действительно, тело нашли в амбаре. Кордера арестовали и приговорили к повешению.

— Скажите, сколько она стоит?

— Фигурка Кордера? Понятия не имею. Наверняка не больше нескольких фунтов.

На следующий день миссис Эбернон снова посетила мистера Баттери.

— Вы должны быть мне благодарны, — произнесла она многозначительно, пока он разливал шерри. — Я навела справки: оказывается, стаффордширские статуэтки относятся к коллекционным.