Оружие и доспехи каждый воин приобретает сам. Если нет на это денег, что было в большинстве случаев, то получаешь от Республики, а потом стоимость вычитают из суммы, полагавшейся при вступлении в армию, и последующих выплат, если ее не хватило. Для меня, как лучника, обязательными были, кроме лука с четырьмя дюжинами стрел и короткого меча или кинжала, шлем и маленький щит. Стрел у меня было всего один колчан на три десятка, поэтому остальные заказал у местного мастера, а кожаный шлем на железном каркасе и с наушниками, как у перегринов в Византии, небольшой круглый щит, сплетенный из ивовых прутьев и обтянутый толстой воловьей кожей, который здесь называют нумидийским, и доспех из кожаных полос внахлест купил на рынке. На все это хватило денег, полученных после продажи чаши, и даже немного осталось, так что задолженность перед Римской республикой не заимел. Потом, правда, пожалел, что не взял в долг, потому что «подъемные» получил только через месяц, когда уже сидел на мели. Я понадеялся, что получу раньше, и потратил оставшиеся деньги на обустройство жилья и всякие нужные в хозяйстве вещи. К счастью, по понедельникам каждому выдавали недельный продовольственный паек, состоявший из муки, бобов, оливкового масла, вина, твердого сыра и сала, так что с голоду не умерли и в кабальные долги не залезли. Любой торговец с удовольствием давал товар в долг военнослужащим, но накручивал сверху от двадцати до пятидесяти процентов, кому сколько позволяла совесть, то есть отсутствие её.

Пока мы стояли в порту, ночевал я дома. Рано утром, когда открывали городские ворота, приходил на либурну. Кроме караула из трех человек, ночевали на судне еще с полсотни солдат и матросов, не имевшие женщину и не желавшие тратить деньги на аренду жилья. Сафон с важным видом, поглаживая свою роскошную бороду, первым делом осматривал судно со всех сторон, будто проверял, не просверлил кто-нибудь за ночь дырку в корпусе? После чего уходил в свой шатер на корме и появлялся только, если приходил посыльный из штаба. Что он там делал целый день — не знаю, как, наверное, и остальные члены экипажа, включая его слугу, который часами сидел неподалеку от шатра и тупо смотрел перед собой. Хотя покажи мне своего слугу — и я скажу, чем ты занимаешься в шатре. Фест Икций, наоборот, был чересчур деятельным. Он приходил ни свет, ни заря, а мы обязаны были прийти раньше. Приходилось обгонять его после того, как открывали ворота. Центурион строил нас возле либурны в две шеренги, пересчитывал, хотя у меня были большие сомнения, что умеет считать больше, чем до десяти. Подозреваю, что определяет он по длине строя, потому что каждый раз требует, чтобы первые двое, а я, как самый рослый, был одним из них, стояли на одном и том же месте. Хорошо, что не придирался к форме одежды и внешнему виду, хотя люди с небритыми лицами и в первую очередь Сафон явно раздражали центуриона. Затем проводил строевые и учебные занятия с морскими пехотинцами, которых называл велитами (легкой пехотой). В основном это были сабины, некоторые горные общины которых до сих пор не получили римское гражданство, и галлы — народы сухопутные, побаивающиеся моря. У первых на щите был нарисован пегас или львиная морда, у вторых — синий косой крест, напоминающий андреевский, вытянутый по вертикали и поделенный напополам синей вертикальной линией. Стрелкам — нас было четверо лучников (сагиттариев), я и трое иллирийцев, и шесть пращников (фундиторов) с Болеарских островов, как я понял, с Майорки — в них участвовать не надо было, поэтому делали вид, что оттачиваем мастерство, стреляя по мишеням — плотным пучкам пшеничной соломы, привязанным к шестам, воткнутым в землю под городской стеной. Центурион пользоваться луком и пращей не умел, поэтому с приказами и советами к нам не лез, отводил душу на велитах.

Однажды Фест Икций договорился с центурионом соседней либурны, и они потренировали своих велитов опускать «ворон» и перебираться по нему на вражеское судно. Это был единственный случай, когда Сафон выскочил из шатра и отругал центуриона самыми непотребными словами, потому что «клюв» соседского «ворона» проломил доску палубы, пришлось ее менять. Наши тоже не пожалели соседнее судно, и его кормчий точно так же обложил своего центуриона. Не привыкшие к шатким трапам велиты с трудом перемещались по узкому мостику «ворона», постоянно цепляясь щитом за ограждение.

— Если будете так ползти, вас всех перебьют! — орал на них Фест Икций.

Я понял, что он, как и центурион соседней либурны, раньше служил только на суше и никогда не атаковал по «ворону», понятия не имеет, как это делается, поэтому подсказал по доброте душевной:

— Надо заранее убирать ограждение с левой стороны, тогда не будут цепляться за него щитами.

— Слишком умный?! — гаркнул на меня центурион. — Вали отсюда, занимайся стрельбой!

Я пожал плечами и вернулся к мишени, выстрелил по ней пяток стрел, представляя на месте пучка соломы голову Феста Икция. Точность сразу повысилась. Краем глаза продолжал наблюдать за учебной атакой. Центурион еще разок прогнал велитов по «ворону», после чего приказал убрать ограждение с левой стороны и повторить маневр. На этот раз получилось быстро и хорошо.

— Вот видите, болваны, пока вам не подскажешь, как лучше, сами не додумаетесь! — обругал их Фест Икций, не уточнив, кто подсказал.

Два дня он следил за мной ненавязчиво, а на третий спросил:

— Пиратствовал раньше?

— Приходилось, — признался я.

— Я так и подумал, что ты не зря пошел служить на флот, в отличие от этих болванов! — произнес он, после чего перестал придираться к мне из-за всякой ерунды, как делал раньше, считая новичком, с которого надо драть три шкуры, чтобы скорее понял службу.

Югуртианской эту войну назвали в честь Югурты, царя Нумидии, расположенной в Северной Африке, на территориях будущих Туниса и Алжира. Он был незаконнорожденным сыном брата предыдущего царя. Как и положено бастарду, оказался чересчур пробивным, сумел втереться в доверие к римлянам, благодаря протекции которых получил треть Нумидии после смерти дяди, который еще по трети дал своим сыновьям. Югурте показалось мало, укокошил одного из двоюродных братьев и заставил второго бежать в Рим. Поскольку Нумидия была союзником Рима в войне с Карфагеном, разрушенным до основания, римляне опекали эти земли, но не захватывали. Они попробовал уладить размолвку между кузенами, не сумели, после чего развязали войну. Начало ее было печальным для римлян: два года назад их армия была разбита нумидийцами во время ночного налета. Уцелевших легионеров взяли в плен, унизили, прогнав под ярмом. Это три копья, два из которых воткнуты в землю, а третье служит низкой перекладиной. Пленного прогоняли голым и согнувшимся почти до позы раком, то есть демонстрировавшего готовность обслужить, лишь бы остаться живым. Ходили слухи, что поражение случилось из-за предательства старших командиров, подкупленных царем, но никто не был наказан. В итоге руководить провинцией Африка, как назвали бывшие земли Карфагена, захваченные римлянами, был послан Квинт Цецилий Метелл по кличке Неподкупный, в то время консул Римской республики. Под его командованием и оказалась наша либурна. Нас послали к нему с сообщениями, после чего должны были вернуться на базу. Неподкупный, видимо, прикинул, что мы ему пригодимся, если придется срочно удирать, и приказал остаться.

«Стремительная» медленно движется вверх по течению реки Мутул. Я было подумал, что название происходит от слова «муть», поскольку вода был такая мутная, что дна не видно даже на глубине полметра, но на латыни это понятие обозначает другое слово. При глубине не больше пары метров река довольно широка, метров триста. Берега поросли деревьями и кустами. Климат сейчас здесь более влажный, чем будет в двадцать первом веке. Может, из-за того, что пока не вырубили леса и не вытоптали луга, превратив их в пустыню.

— Суши весла! — командует Сафон.

Либурна потихоньку теряет ход вперед, а потом начинает сплавляться по течению. Когда, перестав слушать два рулевых весла, нос судна отклоняется в сторону правого, высокого берега, кормчий приказывает опустить весла в воду и возобновить греблю. Так мы держимся почти на месте, поджидая, когда Третий легион под командованием легата Публия Рутилия и чутким руководством наместника Квинта Цецилия Метелла догонит нас. Легионеры сейчас спускаются со склона невысокой горы в долину, напротив которой мы находимся. Идут колонной по шесть человек. Под горой их поджидают три сотни всадников, которые преодолели гору быстрее. Кони жадно щиплют пожелтевшую траву. Наблюдая за ними, жалею, что не служу в кавалерии. Перегринов пока что редко берут туда и обычно целым отрядом, состоящим из одноплеменников под командованием своего вождя. Все-таки у кавалеристов жизнь веселее и добычи больше. Точнее, у них есть добыча, а у нас никакой. Разве что ставим сеть на ночь и на обед имеем свежую рыбу, сваренную или запеченную.