— Разбегаются трусливые собаки! — беспечно ответил старший караула, пожилой декан, нижняя губа которого была разрублена в двух местах, из-за чего рот не закрывался полностью, показывая беззубую в тех местах нижнюю десну.

Я согласился ним, выслушал похвалу по поводу удачной охоты и пошел к своим подчиненным. Там оставил у костра тушу и сказал, чтобы меня позвали, когда будет готов обед. Сам пошел на реку, где простирнул испачканную кровью тунику и искупался. Река возле каструма была шириной метров тридцать пять и глубиной около двух у нашего, высокого берега и мелкая у противоположного, пологого, поросшего травой, пока что не высокой, кустарником и редкими деревьями. Вода чистая и прохладная, видны камни на дне. После прогулки с ношей под все сильнее припекающем солнцем в ней было приятно бултыхаться. Во время купания меня не покидало чувство, что за мной следят с противоположного берега, поэтому старался держаться своего. Я бы на месте аборигенов обязательно выслал наблюдателей, чтобы быть в курсе, когда мы уйдем отсюда и куда.

Мясо косули особенно хорошо, когда только сварено. К вечеру, когда размякнет в бульоне, уже будет не то. Впрочем, соскучившись по свежему мясу, мы съедим и вечером в охотку. Вокруг трех больших котлов сидят все мои подчиненные, по очереди достают из них куски мяса и жадно впиваются зубами в сочную, вкусную мякоть. Я обгрыз очередное ребрышко и кинул его беспородному лохматому псу, так сказать, сыну легиона. Он шастает по каструму от палатки к палатке и, как только где-то кто-то начинает есть, сразу прибегает туда, садится напротив и молча смотрит в глаза едоку. Мол, братан, не будь жлобом… Пес четко отличает солдат от пленников и заложников, пара десятков которых находятся на территории каструма, занимаются разными грязными работами, которые легионерам влом выполнять самим. Нас он принял за своих сразу и без оговорок. Оно и понятно: обгавкаешь не тех — и останешься без пропитания. Пес ловко ловит косточку и с громким хрустом расправляется с ней. Я достаю из котла еще одно ребро с куском мяса, собираюсь съесть — и в этот момент раздаются крики у главных ворот, зовут буцинатора к командиру.

— Кажется, обед закончен, — делаю я вывод, швыряю не обглоданное ребро псу и иду к своей палатке.

На подходе к ней меня и догоняет сигнал боевой тревоги.

Форум кажется пустым, потому что на нем только те, кто остался охранять лагерь. Гай Попиллий Ленат, бывший легат легиона, смотрит на нас с отчаянием. Слишком нас мало даже для охраны каструма, а нужно еще послать на помощь отступающему легиону, который, по словам прискакавшего кавалериста, попал в засаду на узкой дороге между двумя высокими холмами и понес большие потери. Пока точных данных нет, но вроде бы погибли и наместник Луций Кассий Лонгин, и новый легат Луций Кальпурний Пизон Цезонин. Первый удар кимвры нанесли по центру колонны, по следовавшим там командирам. Легион был рассечен на две половины, и задняя, потеряв сотни две легионеров, смогла все-таки вырваться из ловушки. Сейчас она отступала к каструму, отбиваясь от атак противника. Что сталось с передней половиной, никто не знал. Гай Попиллий Ленат понимает, что ему некого послать на помощь. Сил вряд ли хватит, чтобы удержать каструм в случае нападения врага. Поэтому распределяет отряды по периметру. На форуме остаются только мой отряд, который должен был охранять его на переходе к Нарбо-Марциусу.

— Вы моряки? — задает он уточняющий вопрос.

— Да, — отвечаю я.

— Останетесь в резерве. Будьте здесь, — приказывает Гай Попиллий Ленат.

— Мы могли бы выдвинуться на помощь отступающему легиону, — предложил я.

Бывший легат с сомнением смотрит на три десятка бойцов.

— Мы устроим кимврам засаду и задержим их, — обещаю я.

Гай Попиллий Ленат долго молча смотрит на мои позолоченные торквес на шее и имулы на запястьях, после чего обреченно машет рукой и говорит:

— Иди — и сделай, что сможешь!

Уцелевшая часть легиона отступает по кривой лесной дороге, держа строй, насколько это возможно. Со всех сторон, в том числе и сверху, колонна закрыта щитами. Кому-то приходится двигаться боком, кому-то пятиться, кто-то несет раненого соратника, поэтому движутся медленно. Враги нападают на них с разных сторон. Врукопашную схлестываются редко, только когда не успевают отступить, предпочитают поражать на расстоянии, меча стрелы, камни и копья. Легионеры ломают прилетевшие к ним стрелы и копья, чтобы невозможно было использовать еще раз, а камни иногда отправляют в обратную сторону. Как только кто-нибудь из легионеров зазевается, тут же получает стрелу или копье в тело или камень в голову и выпадает из строя. Иногда его затягивают внутрь колонны и несут, а если по разным причинам нет такой возможности, оставляют на дороге. Враги с радостными криками добивают раненого легионера, отрубают ему голову и кидают ее в колонну. Наверное, пытаются таким жестоким способом устрашить легионеров, но на самом деле заставляют плотнее сомкнуть щиты. Кимвры выше ростом, чем римляне. Почти все в кольчугах. Многие вооружены топорами на длинных рукоятках. Я видел, как ударом такого топора разламывали на куски щит легионера. Правда, в большинстве случаев топор застревал в щите и обычно там и оставался, потому что кимвр или отпускал топорище, или сразу получал укол гладиусом в незащищенное лицо или руку. Если колонна вдруг останавливается, намереваясь дать отпор, кимвры сразу откатываются и ждут, уверенные, что раненый, истекающий кровью зверь никуда от них не денется. Надо только подождать, когда сломается воля, которая заставляет держать строй, когда легионеры кинутся врассыпную, вот тогда их догонят и поодиночке перебьют. Пока что легионеры понимают это и держатся вместе, четко выполняя команды командиров. Старшие офицеры все погибли или попали в плен, командует колонной примипил — старший центурион первой манипулы, который получает в пять раз больше обычного центуриона. Судя по тому, как четко он ведет колонну, свои деньги получает не зря.

Я наблюдаю за всем этим с вершины придорожного холма. К дороге он выходит срезанной, обрывистой стороной высотой метров двадцать. Видимо, весенний разлив реки подмыл холм и обвалил часть его, а потом река пробила новое русло в обход завала. По обе стороны от меня прячутся в кустах стрелки и велиты. Возле последних сложены горками камни, пригодные для метания. У нас было время подготовиться к встрече врага.

Хвост колонны прополз мимо нас, немного ускорившись, потому что врагам с флангов, от холма и реки, невозможно было нападать, напирали только сзади.

Когда наши враги зашли под холм, следуя плотной толпой, я вышел из кустов к краю обрыва, отдал приказ:

— Начали! — и сам выстрелил в предводителя кимвров — двухметрового верзилу в римском шлеме и длинной, до коленей, кольчуге, который нес на плече топор с полутораметровых, как мне показалось, топорищем.

Моя стрела попала ему в правый глаз, влезла основательно, поэтому верзила выдернул ее только со второй попытки. Он успел еще повернуть голову с заливаемым кровью лицом в мою сторону, после чего рухнул ниц. Я за это время послал еще несколько стрел в следовавших за ним воинов, выбирая самых рослых. Скорее всего, это германцы, у которых пассионарной энергии должно быть больше, чем у кельтов. Рядом со мной стреляли еще три лучника, шесть пращников отправляли вниз небольшие камни, а велиты швыряли крупные, которые сминали вражеские шлемы и раскалывали головы.

Наша атака была настолько неожиданной, что кимвры и их союзники сперва замерли, потом начали закрываться щитами и выискивать путь, чтобы отомстить, а затем побежали в обратную сторону, за поворот дороги. Под холмом осталось лежать не меньше сотни убитых и раненых врагов. Еще несколько убегающих догнали наши стрелы и пули, посланные пращниками.

Неожиданной она оказалась и для легионеров. Колонна остановилась. Видимо, примипил раздумывал, не ударить ли по врагу, который сейчас в замешательстве?