Мы подождали, когда пираты приблизятся к острову Фано, после чего выскочили из-за мыса. Удивили мы их настолько, что на обеих прекратили грести. Весла зависли, как крылья у планирующих птиц. Похожесть усиливало и то, что оба судна продолжали скользить по голубой воде навстречу нам. Видимо, пираты предположили, что на них нападают все четыре римские военные галеры — остальные вот-вот появятся из-за острова — странным образом оказавшиеся не там, где надо, что подвели сообщники, не сообщившие вовремя об этом. Очнувшись от оцепенения, обе галеры начали было разворачиваться. Поскольку из-за острова больше никто не выплывал, пираты сообразили, что имеют дело всего с одним противником, и передумали удирать. На это я и рассчитывал, отказавшись участвовать в групповом патрулировании. Либурны у пиратов легкие, беспалубные, не обремененные запасами продовольствия и воды, и, к тому же, удирающие всегда гребут быстрее и усерднее, чем догоняющие, поэтому преследовать их бессмысленно. Зато если они сами нападают…

Я стою на баке неподалеку от поднятого «ворона» и командую действиями экипажа. Рядом со мной абордажная группа в доспехах и всеоружии. Они переводят взгляд с пиратских либурн, собравшихся атаковать нас с двух бортов, на меня и обратно. Силы явно не равны, врагов больше, но при этом я спокоен, что передается и подчиненным. Они помнят, как отряды под моим командованием побеждали превосходящего противника, и надеются, что и на этот раз верх будет наш. Иначе судьба наша тоже будет незавидна. Пираты не берут в плен морских пехотинцев, только гребцов и матросов, которых продают в рабство.

— Давай! — командую я расчету катапульты, когда правая пиратская либурна оказывается в зоне поражения.

Гребцы на ней сидят спиной к нам, не видят летящую стрелу и потому не уклоняются от нее. Она прошивает насквозь и человека, и левый борт судна, буквально приколов тело к доскам обшивки. Между телом и бортом оказывается зажатым весло, которое торчит вперед под углом. За него цепляется соседнее — и дальше к носу идет цепная реакция, гребцы сбиваются с ритма. Правая либурна, несмотря на усилия двух рулевых, которые перекладывают рулевые весла направо, резко ворочает влево и теряет ход. Вторая стрела из катапульты попадает в другого гребца левого борта, сидящего ближе к корме. В итоге правая либурна ложится почти на обратный курс.

На левой пиратской либурне не сразу замечают, что напарник временно выбыл из игры, продолжают приближаться к нам, а когда замечают, уже становится поздно. Я командую рулевым, и они направляют нашу либурну на левую пиратскую, которая сушит весла, прикидывая, нападать или смываться? В это время наши стрелы и камни сгоняют с бака их абордажную партию. Стрела, посланная мной, попадает в левый бок зазевавшегося командира пиратов, который управлял с кормовой палубы. Следом прилетает стрела из катапульты пронзает сразу двоих и выкидывает за борт. Это вносит сумятицу во вражеские ряды. Пока пираты выкрикивают противоречивые команды, наша либурна проходит вдоль борта вражеской, ломая форштевнем весла и одновременно останавливает ее и себя.

— «Кошки»! — команду я матросам, которые стоят вдоль нашего левого борта.

Маленькие якоря цепляются за вражеский борт, после чего матросы начинают подтягивать пиратскую либурну к нашему борту. Не все идет гладко — двое падают, убитые вражескими стрелами. Доспехов на матросах нет и следить за врагами некогда, работают Стреляют с бака, где собралась самые, видимо, отважные. Я отправляю в гущу их три стрелы. За это время вражеское судно оказывается на нужной дистанции от нас.

— «Ворон»! — командую я.

Острый тяжелый железный клюв падает, с треском впившись в деревянную палубу на корме. Стоявшие там пираты испуганно отскакивают, а потом выстраиваются полукругом возле его оконечности, готовясь встретить нас. Почти все в кольчугах и железных шлемах. Видимо, местные авторитеты, поднявшиеся на морском разбое.

С саблей наготове и прикрываясь легионерским щитом, я первым пробегаю по трапу «ворона». Кто-то из пиратов пытается столкнуть меня в воду коротким, метра полтора, копьем. Я чувствую толчки и слышу скрежет железного наконечника по железной полосе щита. Первым делом отбиваю саблей копье пирата, стоявшего справа от «ворона» и вторым ударом, коротким и резким, рассекаю ему правую руку ниже короткого рукава кольчуги. С такой раной не повоюешь, поэтому переключаюсь на его соседа, довольно крупного мужика с черной густой бородой и выпученными, словно тужится, глазами, который длинным, с метр, и широким, сантиметров шесть, мечом пытается разрубить меня вдоль. Я смещаюсь вправо, освобождая место идущему за мной центуриону Фесту Икцию, и успеваю подставить щит, в котором меч застревает, после чего колю в верхнюю часть бороды. Клинок пробивает что-то твердое, то ли подбородок, то ли зубы, и влезает сантиметров на семь. Делаю еще шаг вправо и рубящим ударом разваливаю железный шлем беотийского типа и бестолковую голову в нем. Краем глаза вижу слева от себя кого-то из морских пехотинцев, который своим щитом прикрывает меня от атак с той стороны. Скорее всего, это Дейти, который после Африки взял на себя роль моего ангела-хранителя. Делаю шаг вперед, отбиваю копье и почти перерубаю шею, которая, выглядывая из кольчужного ожерелья, кажется, слишком тонкой. Голова в тяжелом шлеме склоняется влево и вперед, повисает на недорубленных мышцах и шкуре. Из обрубка фонтанчиком брызжет кровь. Мертвый пират стоит на ногах до тех пор, пока я не толкаю его щитом, в котором торчит длинный меч, чтобы зайти сбоку на следующего, который отбивается от кого-то из наших. Не успеваю. Пират получает от центуриона, которого я узнаю по красивому, четкому уколу, острием гладиуса в переносицу ниже кромки шлема, закрывает глаза и морщится от боли. После чего отшатывается и падает навзничь. Я оказываюсь сзади двух пиратов, которые ловко отбиваются от морских пехотинцев легкими круглыми щитами из вареной воловьей кожи, натянутой на каркас из ивовых прутьев. Не заморачиваясь правилами честного боя, наношу два коротких косых удара по левым ключицам у шеи, перерубая кольчугу и позвонки.

Всё, корма очищена. На баке тоже нет желающих сражаться. Там лежали убитые и тяжелораненные. Уцелевшие сбились в трюме на левом борту, где их не доставали наши стрелки. Впечатление отчаянных парней они не производили.

— Сдавайтесь! — кричу я им на греческом языке, а затем машу рукой нашим лучникам и пращникам, чтобы переходили на корму вражеской либурны, откуда удобнее истреблять пиратов.

Не будет рисковать, перебьем их с безопасного расстояния. Центурион Фест Икций тоже счел, что так будет лучше, не стал отменять мой приказ.

Морские разбойники, видимо, догадались, что будет дальше, и сперва один, а потом сразу несколько человек заорали на греческом языке:

— Мы сдаемся! Не убивайте!

Они знают, что ждет в случае попадания в плен, но все-таки не хотят умирать прямо сейчас. Пока человек жив, у него есть шанс. Иногда случаются самые невероятные события.

— Бросайте оружие, снимайте доспехи и по одному поднимайтесь наверх! — приказываю я и жестом показываю нашим стрелкам, чтобы остались на «Стремительной!», продолжили следить за второй пиратской либурной.

Метрах в ста от нас она делает странные маневры. Сначала, вроде бы, собиралась напасть на нас, потом остановилась, снова двинулась к нам и вдруг начала быстро поворачивать влево. Я подумал, что увидели спешившие нам на помощь либурны, но море до горизонта было чисто, если не считать острова. Значит, струсили, бросили своих в беде. Да, не тот пошел пират…

Город Керкира расположен на восточном берегу одноименного острова. Место очень удобное для стоянки судов. С трех сторон бухту прикрывает от ветров гористый остров, а с четвертой, восточной, материк. Я бывал в Керкире в разные эпохи. Пока что нет крепости на скалистом мысу, которую построят византийцы, укрепят венецианцы, а потом англичане. Зато сейчас город защищен каменными стенами пятиметровой высоты с восьмиметровыми прямоугольными башнями. На галечный пляж у главных городских ворот вытянуты носы военных и призовой либурн.