В Табраке неделю шли торги. Сперва мы продали груз с захваченных галер. Было его маловато, потому что все суда оказались недогруженными или частично разгруженными. Товар тоже оказался недорогим: вино, оливковое масло, шкуры, зерно… Особенно много было прошлогодней пшеницы, которую мавретанцы продавали кельтиберам, у которых год был неурожайный. Из дорогих товаров только римские ткани, привезенные в Иол, как догадываюсь, с помощью посредников. Затем дошел черед до судов. Вот тут у нас была сильная позиция, потому что продавали их с гребцами-рабами и матросами-рабами. Покупай — и сразу становись под погрузку, не надо искать экипажи. Также мы захватили купца и двух кормчих. Эти выкупились. За купца получили семь тысяч денариев, за кормчих — по три с половиной, что при средней цене мужчины-раба в пятьсот денариев было неплохо.

В итоге на мою долю, как одного из двух командиров, вышло одиннадцать тысяч шестьсот денариев (сорок шесть тысяч четыреста сестерциев). Знал бы, что подвалит такая добыча, купил бы дом в Риме. Морские пехотинцы получили тоже примерно по два годовых оклада, а матросы и гребцы — по полтора. Если перед нападением на Иол центурионы и кормчие с других судов задавали много вопросов и высказывали еще больше сомнений, то теперь все спрашивали, когда отправимся в следующий поход, не уточняя даже, куда. Пиратство — занятие увлекательное, затягивающее.

Я не спешил, ждал, когда разгрузятся три «круглых» судна, которые привезли пополнение — конных галлов. В каждое влезало семьдесят-восемьдесят лошадей. Людей привезли на триремах и либурнах. Кормчие с «круглых» судов знали, сколько мы хапанули во время предыдущего налета, поэтому, когда я предложил им поучаствовать в следующем, согласились без раздумий и колебаний.

— Вы получите половину доли членов экипажа триремы, но и участвовать в боевых действиях не придется, только перевезете добычу, — сказал я.

— Что за добыча будет? — спросил один из них.

— Надеюсь, что лошади, поэтому вы и нужны, — ответил я. — Отвезем их в Остию и там продадим.

Захватить Иол или такого же размера город, где есть, чем поживиться, у нас было маловато силенок. Их хватит только на небольшое поселение, деревню. В домах там вряд ли найдешь ценную добычу, но есть еще пастбища. В этих краях почти в каждой деревне вдали от моря выращивают лошадей на продажу. Коневодство приносит даже больший доход, чем полеводство. Нам лошади были интересны еще и потому, что перевезти захваченное зерно или бобы из глубины материка к берегу моря трудно и долго, а перегнать лошадей не составит большого труда и не займет много времени. В Риме цены на рабочего коня начинались с десяти тысяч сестерциев. За выученного боевого жеребца могли заплатить пятьдесят тысяч и даже больше. Где находятся такие поселения, мы разузнали у пленных, так что оставалось только добраться до них и напасть неожиданно.

— Погоняй людей со всей флотилии, включая матросов, чтобы в полном вооружении и запасом еды дней на пять ходили быстро и долго. Лагеря мы строить не будем, так что этими знаниями не напрягай, — попросил я второго командира Феста Икция. Пусть отрабатывает свою немалую долю. — Кто не захочет тренироваться или будет лениться, временно отчисляй из флотилии и переводи в городской гарнизон. Пусть ждут нас здесь.

— Уверен, что таких не будет! — заявил он, криво ухмыляясь. — Особенно после того, как предупрежу об этом!

И он был прав. Шесть дней велитов и стрелков в полном грузу гоняли по окрестностям с утра до вечера. Про себя, конечно, матерились, но никто не отказался от тренировок. Каждый мечтал за несколько дней стать в несколько раз богаче.

В поход отправились рано утром. У всех членов экипажа были счастливые лица. Предполагаю, что больше радовались не будущей добыче, а тому, что избавились от изнурительных тренировок.

Ночь придумали для южных стран, чтобы была возможность отдохнуть от жары. Впрочем, первая половина ночи тоже не самое приятное время летом, зато к утру становится свежо и прохладно. Шагать становится не так утомительно.

Наш отряд численность около тысячи человек идет по проселочной дороге вглубь африканского материка. От берега нас отделяют километров двадцать. Точное расстояние до цели мы не знаем, но пленный говорил, что выходил рано утром из своего поселения и еще до полудня, до самой жары, добирался до берега моря немного западнее того места, где мы высадились. То есть шел он часов пять. Мужик худой и жилистый, значит, делал километров по шесть в час. Нам идти километра на три меньше. Следовательно, через час-полтора выйдем к цели. Если не заблудились. Шагаем ведь при лунном свете и дважды попадали на развилки. Впрочем, нас устроит и любое другое поселение, было бы большим и богатым. На этот раз ночная прогулка не слишком испугала солдат и матросов. Может, из-за того, что идут по земле; может, уже привычку наработали; может, что скорее, жадность победила страх. Жадность — она такая, что угодно победит!

Уже начинало светать, когда я заметил велита из передового дозора, который налегке бежал ко мне. Если бы была опасность, со щитом не расстался бы.

— Впереди большая деревня! — радостно доложил он.

Я останавливаю колонну и сзываю центурионов на совещание. Последним приходит Фест Икций, который командует арьергардом. От него несет потом, как от загнанного коня, но не подает вида, что устал. Фест Икций обменивается тычками с другим центурионом, своим бывшим сослуживцем, после чего сморкается, зажав большим пальцем левой руки левую ноздрю. Всё, теперь он готов и посовещаться.

План нападения был обсужден и согласован еще на берегу моря, но на всякий случай напоминаю:

— Я повел отряд в обход, а вы рассредоточивайтесь и ждите мой сигнал. Если вас заметят, атакуйте.

Центурионы молча кивают. Они уверены, что в боевых действиях на суше имеют больше опыта и сами знают, что и как делать. Я не решаюсь доказать им обратное, пусть остаются несведущими: во многие незнания многия радости.

Примерно с третью нашего войска я огибаю поселение по дуге, чтобы нас не учуяли собаки. Оно большое, сотен на семь-восемь жителей. Разместилось на вершине низкого и широкого холма в излучине речушки или широкого ручья, сейчас сильно обмелевшего, вода едва закрывает стопу. С прибрежных сторон защищено только валом высотой метра три, а с других есть еще и частокол, угловая деревянная башня высотой метров семь, наверное, наблюдательная, и каменная надвратная, которая всего метра на полтора выше вала. Пока что в этой части Африки много лесов, из-за чего мне кажется, что нахожусь в центральных районах будущей Франции.

За холмом начинаются поля с межевыми камнями и столбиками. Поля засеяны пшеницей и бобовыми. Если в ближайшие дни не пройдут дожди, урожай будет плохим, цены на хлеб в Риме подрастут. Со стороны леска, который начинается километрах в трех от поселения, поля защищены деревянными изгородями. От надвратной башни уходят две дороги, огибающие поля. Какая из них ведет на пастбище, я не знаю, поэтому посылаю по отряду в двадцать велитов по каждой. Идут они налегке, без щитов, чтобы добрались быстрее. Остальные идут прямо по полям, охватывая холм.

Нас ли заметили, или кого-то из основной части нашего войска, но в поселении раздаются крики, а потом начинают колотить в било. В сероватом предрассветном воздухе звуки тревоги распадаются на звонкие осколки, словно брошенные на каменный пол стеклянные чашки.

— Вперед! — командую я и первым бегу к надвратной башне.

Главный удар будут наносить морские пехотинцы под командованием Феста Икция. Их больше и защитные сооружения с их стороны слабее. Наша задача — отвлекать на себя часть сил обороняющихся и не дать жителям убежать и унести ценное имущество. С первой задачей мы справляемся, а вот со второй есть недоработки. С дальней от нас стороны холма спускаются по валу с десяток молодых мужчин и подростков, бегут вдоль русла речушки в просвет между пока не сомкнувшимися нашими отрядами. Для меня и не только это серебряные монеты, тысяч пять денариев, укатываются из дырявого кошеля в чужие руки. Кто-то из моих лучников от, наверное, боли утраты посылает им вдогонку стрелу, но промахивается.