Если бы у меня были проверенные в бою лучники, я бы подпустил врагов метров на пятьдесят, чтобы им труднее было увернуться от стрел, но сейчас решил, что хватит и ста метров и скомандовал:

— Выходим! — и первым выбежал на вершину вала, и первым выстрелил.

Несмотря на то, что мое появление было полнейшей неожиданностью для врагов, воин в панцире, в которого я целил, успел уклониться, и стрела попала в шагавшего за ним, запросто прошив кожаную броню. Знал бы, использовал бы стрелу с листовидным наконечником, а не бронебойным. Следующие выбирал именно такие и стрелял, не выцеливая, в толпу сбившихся врагов. Всегда удивлялся быстроте реакции у людей, когда стоит вопрос жизни и смерти. Буквально несколько секунд ушло у кимвров на то, чтобы понять, что случилось, и перекинуть щит из-за спины вперед и загородиться им от стрел, которые летели, казалось, нескончаемым потоком. Впрочем, отменная реакция оказалась не у всех. Почти половина была убита или ранена в первые секунды обстрела. Естественный отбор в действии. Остальные сомкнули щиты и начали пятиться к лесу. Теперь я стрелял под нижнюю кромку щита, по ногам, а когда враги отошли метров на двести, по навесной траектории, чтобы не расслаблялись, не сводили с нас глаз и дальше не замечали моих воинов, которые выбежали из леса.

Метров за пятьдесят от кимвров они построились в две линии и, шагая в ногу, пошли на сближение. В первой были те, кто прошел выучку у римлян. Метров за пятнадцать метнули пилумы во врагов, не нанеся существенного ущерба, после чего сомкнули щиты и приготовили гладиусы. Кимврам с их длинными копьями было бы выгоднее держать дистанцию больше метра, чтобы оставаться вне зоны досягаемости, но одной рукой не оттолкнешь напирающего на тебя воина, прикрытого щитом. Тем более, что сзади поджимали свои, которые закрывались щитами от стрел, выпущенных моими лучниками, которые вслед за мной спустились с вала и последовали за отступающим врагом, через несколько шагов останавливаясь, чтобы выстрелить. Мы заняли позицию метрах в семидесяти и с такого расстояния не дали уцелевшим кимврам расслабиться. Человек восемь из крайней шеренги вдруг ломанулись на нас, держа копье над плечом. Двоих завалил я, пробив их щиты. Остальных расстреляли другие лучники. Еще через пару минут велиты добили последних врагов, взяв в плен одного, как я просил. Его сбили с ног, толкнув щитом, после чего оглушили, ударив нижней кромкой, усиленной железом. В римской армии учат умению сражаться тяжелым щитом.

Это был пацан лет шестнадцати с белесым пушком на румяных щеках и подбородке. Из разбитых носа и губ текла кровь, которую он размазал, утершись тыльной стороной ладони.

— Кимвр? — задал я вопрос.

Пленный помотал головой, после чего сплюнул кровь, натекшую в рот, и ответил:

— Тевтон.

У меня сразу возникла ассоциация с Тевтонским орденом, рыцарями. Неужели мои предки будут бить потомков этого юноши? Или немцы, как это они любят, присвоят чужое имя, а позже объявят себя еще и ариями?

— Как твое имя? — спросил я на немецком языке.

Тевтон не сразу понял мой вопрос, скорее, догадался, что именно меня интересует, и ответил:

— Эрмингильд.

Латынь он вряд ли знает, как и галльский, потому что никак не реагировал на насмешливые реплики моих подчиненных, поэтому я прекратил допрос, приказал, чтобы тевтону связали руки и взяли под наблюдение. Он еще пригодится нам. Мои воины к тому времени добили чужих раненых, перевязали двух своих и принялись собирать трофеи. Серебряную гривну, снятую с шеи командира отряда, отдали мне, а остальное разделили между собой. Я теперь достаточно богат, чтобы пренебречь даже такой добычей, как бронзовый панцирь.

Осажденное поселение аквитанов располагалось на обрывистом скалистом мысу, омываемом с трех сторон рекой, не очень широкой и глубокой. Идентифицировать реку мне не удалось. Поселение было большое, на пару сотен домов. Как догадываюсь, там спрятались жители близлежащих деревень, защитников много, и они понимают, что пощады ждать не стоит, поэтому дерутся отчаянно. В свою очередь кимвры знают, что в поселении собраны все богатства этого района, и не собираются отступать, атакуют с четвертой стороны, искусственно суженной, где, к тому же, были ров, вал с частоколом поверху и деревянная двухъярусная надвратная башня, благодаря которым многократное превосходство кимвров в живой силе практически сводилось к нулю. Разве что, чередуясь, могли наступать круглые сутки, чего не делали, предпочитая по ночам пьянствовать и орать песни. В тот день, когда я в сопровождении пятерых воинов и пленного тевтона подкрался по противоположному берегу реки к поселению, атак и вовсе не было. То ли кимвры решили взять поселение осадой, то ли, что скорее, готовились к следующему штурму более основательно, потому что из нескольких мест в лагере осаждавших доносился стук топоров. Наверное, сколачивали лестницы и большие щиты.

Лагерь был большой. Кимвры отправились на войну с семьями. Среди шалашей и палаток, захваченных у римлян, ходили женщины и бегала детвора. Видимо, холодные северные земли разонравились им, подыскивают новое место жительства в более теплых краях. Только вот всё здесь занято, без боя не отберешь.

Я на языке жестов спросил Эрмингильда, где расположились его соплеменники. Юноша показал на дальний край лагеря. Как по мне, обитатели той части аж ничем не отливались от тех, кто расположился ближе к осажденному поселению.

— Ты сможешь отличить тевтонов от кимвров? — спросил я пришедшего со мной Перта.

— Конечно! — ответил он и посмотрел на меня так, будто заподозрил, что проверяю его.

— Вот и хорошо, — сказал я, решив не признаваться в своем дальтонизме на национальные признаки. — Теперь давайте подкрадемся к лагерю со стороны тевтонов.

Меня интересовал не сам лагерь, а место, где тевтоны пасут лошадей. Оно оказалось километров на пять восточнее. Сотни три стреноженных лошадей паслось на скошенном поле под охраной двух десятков воинов. В лагере я слышал лай собак, а здесь не было ни одной. Видимо, охрана не боялась нападения. Это был не единственный табун тевтонов. Остальные паслись северо-западнее, что меньше подходило для моего плана.

Мы вернулись на пастбище ночью. Лошади учуяли нас издали, начали тревожно всхрапывать и перемешаться к противоположному краю поля. Никто из сторожей, а возле горящего костра сидели три человека, не прореагировал. Зашевелились они, когда заметили нас, подходивших к их спящим соратникам, причем сперва приняли за своих. Один даже что-то спросил. Ему ответили лучники, выпустившие дружно из темноты полтора десятка стрел, по пятку на каждого для верности. Остальных, спросонья не сразу понявших, что происходит, быстро перебили пилумами и гладиусами.

— Никто не убежал? — спросил я.

— Всех перебили, — заверил Перт.

— Тогда отдыхаем до рассвета, — распорядился я и первым лег спать на овчину, на которой до меня спал кто-то из тевтонов.

Разбудили меня, когда начало светать. Остальные уже не спали, расхаживали, чтобы согреться. Ночи уже холодные, скоро будут заморозки. Наверное, это еще одна из причин, по которой кимвры так хотят захватить поселение и остаться в нем и в соседних деревнях до весны. Впрочем, для них иберийская зима — карикатура лета в их краях.

— Снимите путы со всех и отберите десятка два самых приметных лошадей в отдельный табун, — приказал я.

— Зачем? — поинтересовался Перт.

— Отгонишь этих лошадей поближе к лагерю кимвров и отпустишь там, чтобы их быстро нашли, — ответил я. Заметив недоумевающий взгляд галла, объяснил: — Тевтоны увидят своих лошадей у кимвров и догадаются, кто убил их соплеменников и угнал весь табун.

Уверен, что кимвры, нашедшие бесхозных жеребцов, не будут выяснять, кто их потерял, а когда объявится хозяин, ответят честно, что нашли в лесу. Вот только, кто им поверит?! Или я не знаю психологию воинов из таких сборных армий без единого командира и жесткой дисциплины.