Ее смех мне понравился. С годами я понял, что смех — это главное для определения совместимости. Если он раздражает тебя, значит, разбежитесь, потому что будет трудно мириться. Смех — это мир или война, в зависимости от того, как на него прореагируешь. Если смех жены раздражает, война в семье будет вечной.

Дальше нас поздравили и повели к столу. Точнее, мужчины пировали в гостиной на шести клиниях, по три человека на каждой, а женщины — в опустевшем триклинии, куда принесли столы и табуретки.

Пировали до захода солнца. Затем мы опять встретились с невестой, которую держала за левую руку Софониса. Я взял Элисию за правую руку и «вырвал из рук матери». Сделать это было не трудно. Если бы ни обычай, мать сама бы подтолкнула дочь ко мне. Невеста, как положено, всплакнула от радости. Мы вышли на улицу, где сели в повозку, запряженную двумя мулами, украшенными сосновыми ветками. Впереди пошли три флейтиста, нанятые родителями невесты, и мальчик с двумя факелами, хотя было еще светло. Затем поехала повозка, окруженная родственниками, гостями и зеваками, которые пританцовывали и распевали непристойности типа частушек, только более продолжительные. В общем, вся улица и даже вся эта часть Рима должна была знать, что Стританы сдыхались последней дочери и теперь заживут счастливо, то есть беззаботно.

Поскольку я обитал в инсуле на третьем этаже, невеста поднялась туда на своих двоих и смазала углы дверного косяка привезенным, оливковым маслом и обвязала шерстяными нитками. После этого я взял ее на руки и занес в квартиру. Элисия ни в коем случае не должна была наступить на порог, иначе в доме постоянно будут ссоры и скандалы. Судя по некоторым римским семьям, невесты просто обожают потоптаться на пороге. Молодая жена, вступая во владение огнем и водой, подожгла заранее приготовленные дрова в очаге типа уменьшенной копии камина с общей трубой на весть подъезд, а я обрызгал ее водой. Всё, теперь Элисия — хозяйка моего дома.

Она помолилась богиням Юноне и Цинцинии, которой посвящался девичий кушак, и предстала предо мной, предлагая развязать его. Шерстяные вещи в принципе невозможно завязать туго, так что справился я быстро. Дальше по древнему обычаю мне надо было пригласить друзей, чтобы сломали целку невесте, но я сразу предупредил, что варварские обычаи не для меня, как-нибудь сам справлюсь. Карфагеняне такую экстравагантность тоже не практиковали, поэтому не возражали.

Помог невесте снять тунику. Соски у нее темно-коричневые и набрякшие, но, скорее, не от желания, а от холода. Жилище мое порядком выстыло за день. К моему удивлению, лобок и промежность у нее были выбриты. Сделали это недавно, потому что кожа, которая казалась темно-синей, местами была воспалена, особенно возле губок, темных, почти черных. Не знаю, римский это обычай или карфагенский, но мне понравился. Я отвык от совершенно голых женщин и сильно завелся, а может, сказалось продолжительное воздержание, и как-то торопливо, по-юношески, завалил жену на кровать и овладел без всяких предварительных ласк. Как ни странно, ее впечатлил мой искренний порыв.

— Я тебе нравлюсь? — спросила Элисия, когда я немного отдышался.

— Кончено! — признался я. — Если бы не нравилась, я бы на тебе не женился.

— Даже если бы у меня было большое приданое?! — не поверила она.

— Твое приданое меня интересовало в самую последнюю очередь. Я бы взял тебя и без него, но раздают — почему бы не взять?! Для меня главное, чтобы жена вызывала симпатию и была воспитана и образована, умела себя вести, как положено людям нашего сословия и не заставляла меня краснеть из-за своего недостойного поведения, — изложил я основные требования.

— Я буду хорошей женой! — со слезами в голосе пообещала Элисия.

Сколько раз я уже слышал это обещание! Хороших жен не бывает в принципе, но изредка попадаются не плохие.

Родители Элисии малость схитрили, включив в приданое и барахло — постельные принадлежности, рулоны материи и прочие тряпки, причем по явно завышенной цене. Семиты — что с них возьмешь?! Впрочем, карфагеняне были сильно перемешаны с жителями окружающих их город территорий и не соблюдали передачу национальности только по матери. Более того, своих дальних родственников финикийцев они считали людьми второго сорта. Людей других национальностей, включая римлян, в конечном итоге разгромивших их, и вовсе третьесортными. Так что приданого жены и моих накоплений хватило бы на маленький домусик в Риме, причем не в самом хорошем районе. Зато в Мизене на эти деньги можно было купить домус средних размеров и трех рабов в придачу. Что я и сделал, несмотря на скрытое нежелание Элисии уезжать из столицы. Вслух свои пожелания она не высказывала, только дулась, когда я заводил речь о переезде в Мизен. Лишь раз заикнулась, что ее брат держит семью в Риме, а не таскает по глухоманям.

— У меня пока недостаточно денег, чтобы последовать его примеру. В том числе и благодаря твоим родителям, — отрезал я. — Когда появятся, тогда и выберем место для жительства получше.

Второй причиной было то, что не хотел надолго расставаться с женой. Все-таки в Мизене я бываю намного чаще, чем в Риме. Элисия быстро вошла во вкус и оказалась очень темпераментной женщиной. Я даже сначала закомплексовал, смогу ли удовлетворять ее потребности? Впрочем, если женился на красивой, всегда найдутся помощники. Потом вспомнил, что не фригидную женщину в принципе невозможно удовлетворить, хотя они и стараются убедить мужчин, что все наоборот. Или она научится справляться со своими желаниями и будет вести себя пристойно, или нет. Во втором случае можешь отдуваться хоть каждый день и не выпускать жену из дома, все равно рога заимеешь ветвистые.

В итоге в начале марта мы перебрались в Мизен, где поселились в не самом лучшем доме, который можно было купить за двенадцать тысяч сестерциев, зато расположенном в самом лучшем районе, возле Морских ворот. Я купил трех рабов: мужчину-египтянина и женщину-нумидийку с двенадцатилетней дочерью. Они скрасят жене жизнь в провинции, ведь в Риме ей приходилось все делать самой.

За неделю до начала навигации прибыл Ганнон Стритан и поселился у нас.

— Жена еще не уморила тебя голодом?! — первым делом весело спросил он. — В нашей семье только матушка и я знаем толк в гастрономии, — и пообещал: — Мой повар поможет тебе вернуть вкус к жизни!

Пожилого повара-раба Гаструбала мой деверь всегда возил с собой. В оправдание говорил, что его жена и дети все равно не смогут оценить всю глубину таланта повара.

— Я заплатил за него цену пяти рабов! — похвастался как-то деверь. — И поверь, это была самая выгодная покупка в моей жизни!

Действительно, моя жизнь сразу превратилась в гастрономический праздник. Заодно Гаструбал научил моих рабынь готовить многие очень вкусные блюда.

Ганнон Стритан привез и очень интересную новость: консулом стал Квинт Сервилий Цепион в паре с плебеем Гаем Атилием Серраном. Вместе с ним выдвигал свою кандидатуру его зять Квинт Лутаций Катул, но проиграл выборы. Поскольку мои родственники были завязаны на нового консула, в нашей жизни могли наступить приятные изменения.

— Я попросил отца, чтобы похлопотал за нас с тобой. Может, получится, и нас переведут на квадрирему или даже на пентеру! — сообщил деверь.

Пентера — это нынешний линкор. На верхнем и среднем ярусах по два гребца на весло. Вооружена восьмью катапультами и имеет на борту три сотни морских пехотинцев. Первый центурион на ней получает сто тысяч сестерциев, как в легионе. В придачу пентеры редко выходят в море. То есть служба на ней — курорт с очень высокой зарплатой.

— Давай не будем раскатывать губу, — предложил я. Значение этого выражения объяснил деверю еще во время плавания из Испании. — Получится — хорошо, не получится — и на триреме можно заработать неплохо. Нас прикрепили к армии Гая Мария. Поплывем воевать с нумидийцами и их новыми союзниками мавретанцами. Югурта уговорил своего тестя Бокха, царя Мавретании, присоединиться к войне с нами. Значит, теперь можно грабить мавретанские порты. Это заманчиво еще и потому, что Гай Марий отдает всю добычу тем, кто ее захватил.