— Всего три триремы?! — фыркнул он. — Сражаться мавретанцам придется на суше в пешем строю, в котором они слабы, дисциплины не знают, строй не держат. Один легионер справится с тремя пешими мавретанцами, — самоуверенно заявил центурион, после чего пораскинул мозгами и добавил: — Оставь мне на всякий случай еще полцентурии. Вдруг к ним гребцы и матросы присоединятся?!

— Да, весло в умелых руках — это грозное оружие, — с серьезным видом произнес я.

— Ничего, отобьемся! — с улыбкой пообещал Фест Икций.

Мы быстро добрались до Табрака и выгрузились. Лошадей отогнали на дальнее пастбище, оставили там под охраной десятка велитов, а барахло сложили в арендованных складах, которые сейчас пустовали в ожидании нового урожая. Я лично опечатал каждую дверь и выставил часовых. Еще во время разгрузки ко мне подходили местные купцы с намерением купить кое-что из добычи. Я пообещал, что продадим, когда перевезем всё. Среди местных почему-то распространился слух, что привезли мы малую часть добычи, а самая ценная ждет на вражеской территории, хотя было с точностью до наоборот. Люди любят сказки, как слушать, так и сочинять.

К моменту нашего возвращения с оставшейся добычей и воинами ничего не случилось. Может быть, потому, что обернулись быстро, а может, благодаря укреплениям, построенным оставшимися. Это был мини-каструм, оборудованный почти по правилам, только вместо четырех ворот были одни, выходящие к морю, отсутствовал частокол, вал был ниже, а ров — уже. Так и рассчитан каструм всего на полторы центурии.

— Вчера три триремы подошли к берегу напротив нас, повертелись и ушли. Сегодня прямо перед вашим появлением тоже наведались, с одной начали было высаживаться, но потом передумали и ушли. Наверное, увидели вас, — рассказал центурион Фест Икций.

— Ты молодец, не струсил! — похвалил я.

Старый вояка прямо расцвел. Насколько римляне любят награждать, настолько же им нравятся похвалы, чествования, внимание окружающих. Мне кажется, римлянин готов отдать жизнь за возможность триумфально въехать в Рим, если бы мертвый мог насладиться почестями. При этом посмеиваются над галлами, которые хвастаются своими ранами, иногда даже расковыривая их, чтобы выглядели ужаснее.

Оставшихся трофеев было мало, поэтому две триремы, «Беспощадную» и «Отважную», по моему приказу оставили незагруженными и перевели на каждую еще по три десятка велитов.

— Вы идите в Табрак, а мы поищем мавретанские триремы, — сообщил я Фесту Икцию.

— Возьми еще одну трирему, чтобы силы были равны, — предложил он.

— Тогда они испугаются и удерут, — отклонил я.

К тому же, если разделить добычу на троих, получится меньше, чем при разделе на двоих.

— Как считаешь нужным, — не стал спорить центурион.

Мы немного проводили нагруженную флотилию в сторону Табрака, после чего повернули на запад. День был тихий и солнечный. Именно о таких мечтают пляжники. Я б тоже с удовольствием повалялся на пляже, но сейчас такой вид отдыха положен только детям. Взрослому человеку не к лицу лежать раздетым на берегу моря. Разве что в сиесту покемарить, да и то в тенечке. Я иногда позволял себе поплавать в море, а потом позагорать, и на меня смотрели, мягко выражаясь, как на впавшего в детство.

Вражеские триремы мы заметили во второй половине дня, незадолго до захода солнца. Они неторопливо гребли навстречу. Заметив нас, ускорились. Наверное, опасались, что такая легкая добыча ускользнет. А мы и не собирались удирать. Я приказал барабанщику замедлить темп, чтобы гребцы набрали сил перед боем. Мало ли, друг им придется напрячься?!

Я вышел к ахтерштевню, крикнул центуриону, стоявшему на баке «Отважной», которая следовала в кильватере:

— Занимайте место слева от нас! Ваша цель — ближняя к берегу трирема, а остальные две возьмем мы!

— Понял! — крикнул он и пошел к своему кормчему, чтобы передать установку на бой.

На самом деле я не знал, кому придется сражаться с двумя вражескими триремами, потому что собирался напасть со стороны берега на среднюю. Крайняя справа, скорее всего, атакует «Беспощадную», потому что ближе, но может, делая разворот, оказаться и возле «Отважной».

Я стоял на баке и внимательно следил за действиями противника. Нам ни в коем случае нельзя было нарваться на их тараны, и сами таранить не собирались. Трирема — это достаточно ценный приз, незачем его топить. К тому же, я никак не мог избавиться от чувства опасности, когда понимал, что суда сближаются вплотную. Международные правила предупреждения столкновений судов в море (МППСС-72) были вбиты в мою голову настолько прочно, что не выветрились за десятилетия (или уже столетия?) скитаний по разным историческим эпохам.

Мавретанцы приняли наши правила игры. Левая трирема идет на сближение с «Отважной», средняя — с «Беспощадной», а правая немного отстала, чтобы, видимо, напасть на одно из наших судов с другого борта, чтобы захватить или протаранить. Я бы тоже так распределил силы.

Когда дистанция до врага сократилась до пары кабельтовых, я приказал обслуге носовых катапульт:

— Начинайте!

Одна стрела пролетела мимо, зато вторая нашла на полубаке вражеской триремы ротозея, прошила его насквозь и скинула на главную палубу. Вскоре прилетел ответ, совсем неточный, хотя дистанция была короче. Это подсказало мне, что, скорее всего, морская пехота на вражеских триремах обучена своему делу так же плохо, как и мавретанская сухопутная пехота, или даже хуже. Вскоре подключились лучники и пращники с обеих сторон. На всякий случай я отступил к башенке, стал так, чтобы мог видеть вражеский корабль и быстро прятаться за ней, если замечу летящий предмет.

Мавретанская трирема явно собиралась таранить нас, пыталась идти форштевень в форштевень. Я не менял курс, создавая видимость, что мы тоже придурки, готовые пободаться.

В нужный момент, когда у противника не будет времени ответить на наш маневр, я скомандовал:

— Рулевые весла лево на борт! Весла правого борта втянуть!

Как только нос «Беспощадной» резко пошел влево, убирая с линии атаки носовую часть триремы, но закидывая вправо кормы, я отдал второй приказ:

— Рулевые весла право на борт!

Не зря мы тренировали подобные маневры много раз. Гребцы правого борта мигом втянули весла внутрь корпуса триремы, а левого продолжили грести. Рулевые еще не успели выполнить мой приказ, а «Беспощадная» в самые последние мгновения сместилась с линии движения вражеской триремы и пошла на нее в атаку под острым углом. Через несколько секунд затрещали весла правого борта мавретанской триремы. Обломок одного весла подлетел вверх и упал нам на бак. Вместе с треском дерева слышались крики мавретанских гребцов, которых калечили их резко повернутые весла. Нос нашей триремы малость откинуло влево, после чего она пошла почти параллельно борту вражеской, продолжая ломать ее весла и быстро теряя скорость.

Мимо меня пролетели две стрелы. Совсем рядом. Если бы «Беспощадная» не затормозила резко, попали бы в цель. Я обошел башенку, взял свой большой щит, стоявший возле стенки, смотрящей в корму, достал из ножен саблю, после чего покинул укрытие, переместился на правый борт.

— Опускай «ворона»! — крикнул я матросам, а гребцам: — Втянуть весла левого борта!

Во-первых, грести им больше ни к чему, потому что надо, чтобы наша трирема остановилась, иначе сломает «ворона»; во-вторых, впереди и слева была третья вражеская трирема, которая могла атаковать нас в левый борт и сломать весла.

«Ворон» гулко и с треском упал на палубу мавретанской триремы возле полубака, сбив с ног зазевавшегося врага. Закрывшись щитом, я первым рванул по узкому трапу, у которого слева не было леерного ограждения. Наша трирема погасила движение вперед и начала помалу сдавать назад. Трап смещался вместе с ней, из-за чего казалось, что следующий шаг будет в пустоту — и полечу в воду с оружием и в тяжелой броне. Интересно, случится перемещение и, если да, как я доплыву в броне до берега?