Большую часть времени я провожу на вилле. Живу в комнате с тремя другими телохранителями в крыле для рабов. Отличается наша комната от соседних тем, что в ней есть дверь. Вход в остальные закрыт занавесками, которые обычно подняты, зацеплены за колышек. Почему так — не знаю. Может быть, из-за оружия и кожаных доспехов, украсть которые дверь без замка уж точно не помешает. Незиот считает, что на вилле опаснее, чем в городе, поэтому держит здесь большую часть своих телохранителей. В городе мы бывает только вместе с ним. Перемещается Незиот, полусидя или лежа на паланкине, который быстрым шагом несут восемь рабов. Само собой, телохранители тоже сопровождают его на своих двоих. При этом на вилле в конюшне пять прекрасных жеребцов, которые днем стоят в денниках, а ночью пасутся в степи под присмотром двух вооруженных рабов-нубийцев, неведомо какими судьбами оказавшимися здесь. Для ночных сторожей нет никого лучше голых негров. Поскольку днем они отсыпаются в конюшне, без их ведома коня не уведешь. Я пытался законтачить с нубийцами, подговорить удрать вместе, но они ни на каком известном мне языке, включая египетский, не говорили или не хотели говорить, а язык жестов не понимали или не хотели понимать. С соседями по комнате заводить разговор на эту тему опасался. Все трое вроде бы довольны своим положением: сыты, одеты, не переутомляются.

Из всех возможных вариантов бегства из Пантикапея я выбрал два: по суше до Херсонеса или по морю до Малой Азии. У обоих были свои плюсы и минусы. По суше надо было преодолеть три вала со стражей в местах проходов в них, а потом проскочить через земли скифов и тавров, которые сейчас перемешались, образовав новый этнос тавроскифы. Можно было бы попробовать проделать этот путь в одиночку пешком, но лучше, конечно, небольшим отрядом на лошадях. Три-пять всадников — самое то. Пока что с лошадями и попутчиками ничего не получалось. Для морского пути помощники мне не требовались, но надо было украсть небольшую парусную лодку, затемно преодолеть на ней пролив и уйти на достаточное расстояние в открытое море, чтобы на рассвете меня не заметили с проходящих судов. Проблема была в том, что все рыбацкие лодки по ночам находились на промысле, а если нет, то весла и паруса хозяева уносили домой. Когда Незиота не было на вилле, нам разрешалось гулять по окрестностям. Я использовал каждую такую возможность, чтобы прогуляться по берегу, посмотреть, где можно по-тихому разжиться лодкой и веслами и парусом для нее. Пока что и с этим вариантом ничего не проклевывалось.

В тот день я обедал вместе с остальными рабами. Обед был запоздалый. Хозяин утром прислал гонца с сообщением, что приедет к полудню с двумя десятками гостей. Мы долго ждали его, а потом управляющий Сотад, уроженец Крита, неведомыми мне путями оказавшийся в Крыму, дал отмашку слугам и рабам съесть то из приготовленного для гостей, что все равно пропадет. Кушать нам полагалось, сидя на лавках. Мест на всех не хватало, поэтому те, кто послабее, ждали своей очереди, рискуя остаться без самого вкусного, или ели, расположившись на каменных плитах двора. Телохранители занимали ближние к кухне места и получали первыми и самое лучшее. Начали с дроздов, фаршированных орехами и изюмом. Затем был ягненок и козленок с пряностями. Дальше подали морских окуней с соусом из молок скумбрии, отваренных в рассоле и разведенных вином и оливковым маслом. За ними последовали креветки, зажаренные в кипящем оливковом масле. На десерт хозяину и гостям подали бы овечий сыр с греческого острова Китнос, который имеет специфичный, очень интересный вкус, благодаря произрастающим только там травам, и что-то типа вафель из слоеного хрустящего теста с медом, орехами, изюмом и пряностями. Слугам и рабам они не достались, были отнесены в погреб.

Во время еды, как обычно, перемывали кости хозяев. Странным образом обитатели виллы знали обо всем, что творилось в городском доме, и наоборот. В основном смаковали неутомимость хозяйки, у которой было по одним сведениям два любовника, по другим — четыре, и она каждый день умудрялась опылять и их, и мужа, если ночевал в городе. Я представил, что точно так же мои слуги и рабы обсуждали меня и моих жен. Надеюсь, рогов у меня было меньше.

В конце обеда на виллу прибежал один из городских слуг. Сложив его озабоченный вид с не приездом хозяина, я сделал вывод, что произошло что-то важное и неприятное. Надеюсь, не смерть хозяина, потому что я еще не готов к побегу. Слуга сразу направился к управляющему, который всегда ел один в своей комнате. С хозяином и гостями ему не полагалось, а с остальными слугами и рабами было западло. Через пару минут Сотад выбежал к обедающим рабам, приказал нубийцам приготовить всех лошадей, а телохранителям надеть доспехи и взять оружие, чтобы сопровождать его конными.

— Что случилось? — спросил я запыхавшегося слугу, смазливого юнца, по слухам — одного из любовников хозяйки, который остался с нами, чтобы выпить вина и перекусить.

— В городе мятеж… Убили царя… Чернь грабит богатых… Наши хозяева заперлись в доме… Ждут помощь, — короткими фразами, чередуя их с глотками вина, рассказал он.

Я не сразу понял, что надо радоваться и действовать. Решил все-таки съездить в город и посмотреть, что там происходит. Если всё серьезно, то надо будет под шумок убрать своего хозяина. Нет рабовладельца — нет рабов. Если меня никто не будет искать, легче будет выбраться за пределы Боспорского царства. После чего надо будет сколотить отряд и рвануть в Херсонес по суше или, захватив галеру, по морю.

Стражи на въезде в Пантикапей не было. Ворота нараспашку — заходи, кто хочет! Я думал, что стражники разбежались в страхе перед мятежниками, а позже увидел двоих на городской улице. Они вместе с толпой других любителей легкой наживы, навьюченных награбленным, осторожно спускали под гору двуколку, нагруженную с горкой самыми разными вещами. Вполне возможно, что добычу захватили в доме Незиота, но мы узнали об этом позже.

Богачи в Пантикапее жили на вершине горы, ближе к акрополю. Чем богаче, тем выше. Я заметил, что грабили не всех. Вроде бы дом не отличается от соседних, и нет крестика, нарисованного мелом на воротах, но толпа грабителей обходила его. Видимо, горожане знали, кого можно убивать и грабить, а кого нет. Значит, несмотря на кажущуюся стихийность происходящего, кто-то руководил процессом. Как догадываюсь, это были те, кого не устраивал переход боспорского царства под власть понтийского царя Митридата Шестого. Через несколько дней узнаем их имена.

Дом Незиота был рядом с главным входом в акрополь, ворота в который тоже были нараспашку. Во дворе акрополя было пусто, если не считать двух солдат гарнизона, которые несли из дворца большую корзину с одеждой из дорогих тканей и серебряной посудой, а сверху лежал меч в ножнах с золотыми накладками, наверное, царский. Незиот лежал с проломленной головой и без правой кисти посреди своего двора в большой луже подсохшей крови. Над ним и над лужей роились мухи. Голый труп жены нашли в столовой. Ей перерезали горло. Судя по раздвинутым ногам, грабители были милосердны — ублажили Ифигению перед смертью. Ничего ценного в доме не осталось, а из рабов не сбежала только старуха, которая продолжала прясть в полутемной коморке, не обращая на нас внимания. Монотонный труд успокаивает нервы.

— Надо отвезти хозяев за город и похоронить, — сказал Сотад, когда мы вернулись во двор, к лошадям у коновязи.

— Мы теперь сами себе хозяева, — проинформировал я его. — Пусть мертвые хоронят мертвых, а мы займемся устройством своей судьбы.

Сотад собирался сказать еще что-то, наверное, напомнить, что мы все равно собственность наследников Незиота, но не успел, потому что телохранитель по имени Дамохар, которого я считал самым нерешительным из нас и довольным своей судьбой, всадил нож в затылок управляющего. Может быть, свел личные счеты.

— Собираюсь добраться до Феодосии по суше, а оттуда морем до Греции. Чем больше будет отряд, тем меньше шансов, что на нас нападут скифы. Так что предлагаю составить мне компанию, — произнес я.