Про него курсанты сложили частушку:

Кто крадется вдоль забора?

Половой разбойник Жора!

Он сегодня очень-очень

Сексуально озабочен.

Противоядием от Жоры-поца была его вспыльчивость. Корпус экипажа был буквой Г, причем верхний этаж был разделен стеной, проход только через нижние.

Когда озабоченный офицер выходил ночью на плац, из открытого окна в коридоре верхнего этажа одной части экипажа кричали:

— Жора — поц!

Офицер тут же настолько быстро, насколько позволяла его полнота, устремлялся к этому окну, чтобы найти и наказать крикуна. Стоило ему появиться возле этого окна, как из другой части экипажа кричали те же сакральные слова. Жора-поц, оправдывая свою кличку и тряся пухлыми розовыми щечками, бежал туда. Так и мотался, пока курсантам не надоедало его троллить.

Поднявшийся на площадку башни командир был сух, высок ростом и сутул. Его длинная борода напоминала растрепанную мочалку. Вытянутым скуластым лицом напоминал скандинава, но глаза и волосы были черными, а кожа — смуглой. Бронзовый панцирь висел на худом теле, как на специально сделанной для этого крестовине. Наверное, считал, что не кошерно разгуливать без доспехов в такой важный момент, а поддеть стеганку не захотел, потому что и без нее жарко. Четверо подчиненных остановились позади него, держа факелы так, чтобы нас было хорошо видно.

— Сидите? — то ли спросил, то ли констатировал командир разочаровано.

— Службу несем, — сказал я на финикийском языке.

— Что-то я тебя не помню, — приглядевшись ко мне, произнес он. — Ты кто такой?

— Охранник с купеческой галеры, — ответил я и выдал наугад: — А ты — Гасдрубал.

Я не ошибся, потому что командир продолжил допрос, выискивая зацепку для разноса:

— Почему ты здесь, а не возле Морских ворот?

— Потому что здесь меньше таких дураков, как ты, — выдал я на финикийском, после чего громко скомандовал на галльском: — Выходим!

Гасдрубал собирался было отчитать наглеца, но услышал шум позади себя справа и оглянулся. Из укрытий вышли мои бойцы с оружием наготове. Еще одна группа морских пехотинцев быстро приближалась к нам по сторожевому ходу слева. Тингисцы сперва решили, что это их сограждане, а когда поняли ошибку, схватились за оружие.

— Не глупите! — предупредил я. — Лучше быть живым шакалом, чем мертвым львом.

Я, конечно, думал по-другому, но они ведь торгаши-карфагеняне, для которых это выражение было девизом. Что они и подтвердили, сразу передумав доставать мечи из ножен. Кстати, их мечи напоминали укороченные египетские хопеши и носились на портупее у левого бедра.

— Кто вы такие? — всё еще не хотел поверить в случившееся Гасдрубал.

— Я — центурион Александр Сервилий, а это, — показал я на галлов, — мои подчиненные.

— Как вы здесь оказались? — задал он следующий вопрос.

— Уверен, что ты и без меня знаешь ответ, — произнес я, не желая открывать ему военные секреты.

— Продажные трусы и предатели! — гневно бросил Гасдрубал в адрес предполагаемых изменников. — Я догадывался, что именно так и случится!

Есть люди, которые всегда видят в других только худшее, чем и накликают беду в первую очередь на себя. То, что сам не поднял тревогу, не положил жизнь во благо своих сограждан, он не считал трусостью и предательством.

— Отведите их в башню и закройте, — приказал я галлам, которые разоружили пленников и стянули с них доспехи.

Я примерил панцирь Гасдрубала. Как раз на меня. Оставлю его себе. В кольчуге, конечно, удобнее, но бронзовый панцирь надежнее.

Когда небо начало сереть, внутри крепостных стен возле южных ворот накопилось уже сотни две военнослужащих армии Римской республики. Они быстро открыли ворота и опустили подъемный мост, который сорвался и упал с таким шумом, что должен был разбудить всех горожан. Нас это уже не волновало. По мосту в город хлынули все приплывшие, включая гребцов, за исключением трех небольших отрядов, оставленных возле других ворот, чтобы добыча не разбежалась.

Одноэтажный домус коменданта города Гасдрубала, моего пленника, построен по римскому образцу в центре города, возле форума. Единственное существенное отличие — пол выложен мозаикой из светло-серой и темно-серой гальки. Узор — мечта абстракциониста: вроде бы ничего не изображено, но угадывается что-то, постоянно ускользающее. Сила абстракционизма в умении додумывать то, чего нет. Не важно, что написал художник, важно, что написали о произведении критики. Мебель тоже в римском стиле — сверху шикарно, внутри дешево. Я вместе с Ганноном Стританом и Фестом Икцием возлежу в триклинии, обедая, то есть ужинаю. Обслуживают нас рабы, теперь уже наши. В том числе и два повара-ассирийца, старый и молодой, мастеров своего дела, которых мы с деверем разыграли с помощью монетки. Возьмем их при разделе добычи. Я решил обзавестись собственным поваром. Богатый человек должен питаться изыскано. Иначе, зачем нужно богатство?! Мне достался молодой, как и хотел. Ганнон тоже считает, что выиграл. Для него захват Тингиса — самая большая удача в жизни, потому что теперь может питаться так, как любит, и не бояться, что повара переманят. Столики наши ломятся от еды. Надо съесть как можно больше. Все захваченное увезти не сможем, а оставлять жалко. Это ведь теперь наше. Как же его отдать задаром чужим людям?!

Словно угадав мои мысли, Фест Икций говорит:

— Всех рабов не сможем увезти. Придется оставить здесь слишком старых и слишком молодых.

— Не обязательно, — сказал я, вспомнив опыт карибских пиратов. — Предложим им выкупиться.

— Уже предлагали, — возражает центурион. — Кто смог, тот выкупился.

— Ошибаешься. Наверняка у многих есть ценности в тайниках, которые мы не смогли найти. Предложим всем богачам посетить свой дом и поискать. Найдут достаточную сумму на выкуп, отпустим, не обыскивая и не отбирая, что нашли всех того. И пусть выкупают не только себя, но и родственников и даже рабов, цену на которых снизим, — предложил я.

— Если не обманем, то найдутся желающие выкупиться, — согласился со мной Ганнон Стритан.

— Вот и поговори с ними, дай слово. Тебе, как представителю знатного карфагенского рода, поверят, — распорядился я.

— А точно не обманем? — первым делом не поверил деверь.

— Точно, — подтвердил я. — На честности мы заработаем больше. В случае нападения на другой город там уже будут знать, что мы не обманываем, без страха и сомнений принесут нам спрятанное, чтобы получить свободу.

— Не думаю, что многие выкупятся, — засомневался Фест Икций.

— Тогда продадим их в Гадесе вместе с частью других трофеев, — решил я.

От Тингиса до Гадеса миль пятьдесят. При хорошей погоде, а сейчас над этим регионом властвовал жаркий и безветренный Азорский антициклон, трирема одолеет это расстояние за неполный световой день.

— А если вас здесь прихватят мавретанцы, когда мы уйдем? — задал вопрос Ганнон Стритан.

— Как-нибудь продержимся два-три дня, пока вы вернетесь, — ответил я.

— За такими крепкими стенами и дольше продержимся, — поддержал меня центурион.

— Главное, чтобы не задерживались там, продавали быстро, — предупредил я.

— Если быстро, то придется дешево, — произнес деверь с сожалением.

— Это лучше, чем ничего, — сказал я в утешение, после чего распорядился: — Поговори сегодня с местными богачами, а поутру грузи трофеи, которые можно выгодно продать в Гадесе, и самых плохих рабов и вези в Гадес.

— Сделаю, только дай мне сначала спокойно поесть! — взмолился Ганнон Стритан, который считал, что о серьезных делах нельзя говорить во время такого серьезного процесса, как потребление пищи.

Рабы как раз подали нам жареного тунца в соусе с сульфиумом. Тунец и без соуса хорошо идет, а уж приготовленный первоклассным поваром с хорошими специями — сплошное объедение. Мой деверь чуть ли не хрюкал от удовольствия, поедая рыбу большими кусками. Кто-то ест, чтобы жить, а кто-то живет, чтобы съесть всех тунцов.