Мы убили и тяжело ранили тридцать восемь врагов. Наверняка кто-то ускакал с нашей стрелой в теле или раненый камнем из пращи и протянет не долго. Раненых добили. С трупов сняли всё, что представляло хоть какую-то ценность. У одного из всадников в кольчуге была серебряная гривна на шее, простенькая, с забитой надписью. Скорее всего, раньше принадлежала какому-то римскому легионеру-ветерану. Гривну, как и обе кольчуги, два бронзовых шлема, два гладиуса в типичных римских деревянных ножнах, обтянутых плотной красной тканью, и две сломанные стрелы с игольчатыми наконечниками, выдернутые из тел, отдали мне.
Остальное по моему предложению рассортировали, упаковали и погрузили на трофейных лошадей, чтобы по прибытию к месту назначения продать и поделить, согласно окладу. При этом Кезон Мастарна был приравнен ко мне, то есть мог рассчитывать на две доли, хотя никого не убил. Но ведь боялся, как и все. Одного трофейного коня, самого крупного из гнедых, я взял себе. Надоело топать пешком. Лошади у нумибийцев очень прирученные, доверчивые к людям и послушные. Управлять ими одно удовольствие. Единственный недостаток — отсутствие узды. Нумидийцы управляют конем с помощью волосяной петли, надетой на шею. Тянешь петлю с одной стороны — конь поворачивает в другую. Еще на двух жеребцах, самых спокойных, ехали раненые. Остальных организовали в три связки, в которых повод задней привязан к хвосту передней, как делали крымские татары во время налета, что было в диковинку для моих воинов, даже для иллирийцев и галлов, более «конных» народов, чем римляне и сабины.
Мой отряд продолжил путь, построившись в предыдущий походный ордер, только теперь в середине, кроме Кезона Мастарны, следовали верхом я и раненые и шагали лошади, нагруженные трофеями. Юноша теперь следовал рядом со мной, иногда даже пропускал вперед на четверть лошадиного корпуса, как бы подчеркивая моего верховенство. После нападения он внутренне притих, перестал пыжиться. Видимо, его мечты о воинских подвигах не совпали с реальностью, как всегда и бывает.
Симиттус оказался промышленным городком, расположенным на вершине большого холма и обнесенным крепостной стеной высотой метров пять, сложенной из кое-как обтесанных кусков известняка. Здесь жили рабочие карьеров по добыче мрамора и камнетесы, по большей части греки и карфагеняне, которые участвовать в войне нумидийцев с римлянами не хотели, поэтому сдались без боя и на приемлемых условиях. Римской армии в Симиттусе не оказалось, если не считать небольшой гарнизон, оставленный для охраны города. В то самое время, что мы покинули Табрак, она отправилась захватывать город Зама. Так мне сказал командир гарнизона, ветеран, доросший до должности центуриона, как и Фест Икций. Кстати, они знакомы, какое-то время служили в одной манипуле. Благодаря этому знакомству, я оставил в Симиттусе на лечение раненых велитов, взамен получил под свое командование семнадцать солдат, по разным причинам отставших от своих частей, а также возможность переночевать в казарме гарнизона и вечером порешать вопрос с местными купцами, которых пригласил центурион. Они купили все наши трофеи примерно за полцены. Моя доля составила тридцать восемь карфагенских статеров, которые, несмотря на исчезновение этого государства, все еще были в ходу, как весовое золото. Поскольку карфагеняне не умели прятать под золото другие металлы, менее ценные, зазубрин на монетах не было. С таким богатством в кошеле я опять почувствовал себя большим и сильным.
Поутру переправились вброд через реку Баграда, которая течет почти параллельно побережью моря и впадает в Тунисский залив неподалеку от того места, где был Карфаген, мы отправились к городу Заме. Заблудиться было трудно, потому что следы римской армии были на обочинах буквально на каждом шагу. Такое впечатление, что в Симитуссе весь легион прохватило. Не исключаю и такой вариант. Вода в городе была со странным душком.
Привал сделали один и всего на полчаса, чтобы только перекусить. Хотя отряд стал больше, никому не хотелось встретиться с врагами и погибнуть, когда обзавелся немалыми деньжатами. Обидно будет. До Замы добрались во второй половине дня. Чем ближе подходили к городу, тем чаще попадались поля с пшеничной стерней. Эти края до войны были житницей Римской республики, успешно конкурировали с Египтом, ведь везти отсюда в Рим намного ближе. Не знаю, кому будут принадлежать эти земли через двадцать один век, Тунису или Алжиру, но в обе страны я буду возить пшеницу из Новороссийска. Да и в Новороссийск я возил зерно при коммуняках, а потом грузопоток развернулся.
К тому времени, как добрались до штаба легиона, Кезон Мастарна распрощался с заносчивостью. После привала мы с ним болтали, как закадычные друзья. Я оказался прав, юноша действительно болел туберкулезом в детстве. Кезон думает, что выздоровел окончательно, но я-то знаю, что эта болезнь имеет привычку возвращаться. Чтобы ему было легче переносить мое командование, сказал юноше, что происхожу из знатного греческого рода. Греки сейчас в моде. Богатые римляне отправляют сыновей учиться в Афины или в другие города к известным греческим философам, как называют сейчас всех ученых, в том числе и математиков. Как по мне, философия шляется там, куда пока не добралась наука.
— Не рассказывай старшим командирам легиона всего о нападении нумидийцев. Скажи, что налетел отряд, получил отпор и сразу отступил, поэтому добычи было мало. Иначе отберут у нас большую часть ее. Для тебя это не деньги, а для моих солдат — целое состояние, — посоветовал я на прощанье.
Хотя подозреваю, что Кезон Мастарна происходит из обедневшего знатного рода, и полученные при разделе добычи две доли — самые большие деньги, которые он когда-либо имел. То, что отвалится за захваченную галеру, и вовсе станет для него несметным богатством.
— Если рассказать, как все было, тебя наградят за победу над более сильным противником! — удивленно воскликнул он.
— Поверь мне, эта награда будет намного меньше того, что у меня отберут, — сказал я. — Да и зачем мне, моряку-перегрину, боевые заслуги перед легионом?! Как бы я ни старался, все равно офицерскую должность не получу, а нынешняя мне больше нравится на либурне. Там и служба спокойнее, и доход выше.
— Как хочешь! — с сожалением произнес Кезон Мастарна.
Видимо, не терпелось похвастаться, как участвовал в стычке.
— Своим друзьям в Риме расскажешь и особенно девушкам, — подсказал я. — Они оценят выше. Здесь таким никого не удивишь.
— Девушки не любят слушать про войну, — с сожалением произнес он.
— Это смотря кто и как рассказывает, — поделился я жизненным опытом. — Если ты нравишься девушке, она будет с восторгом слушать любой твой бред. Так что найди такую — и будешь счастлив!
О том, что с восторгом будут слушать только до свадьбы, я не стал говорить. Дурак не поверит, а потом не простит.
Лагерь римской армии находился на холме километрах в трех от Замы, которая, в свою очередь, тоже была на возвышенности. В отличие от каструма, городской ров был шире раза в два, вал — настолько же выше, стены и башни — из камня, первые высотой метров шесть, а вторые не меньше восьми и располагались не только на углах, но и через каждые метров шестьдесят. Судя по тому, что часть легиона и пленные нумидийцы занимались рытьем рва и насыпкой вала, охватывавших город с трех сторон, римляне собирались взять Заму измором. С четвертой стороны крепостная стена шла по берегу мелкой сейчас речушки, название которой никто из римлян не знал, так что проблем с водой у горожан не будет. С запасами продовольствия тоже не должно быть, потому что урожай собрали. Напрашивался вывод, что осада обещает быть долгой и нудной.
Кезон Мастарна таких тонкостей не знал, считал, что легион скоро пойдет на штурм, мечтал отличиться в бою, поэтому напросился побыть какое-то время здесь. Поскольку мы были прикомандированы к нему, пришлось и нам остаться. Палаток у нас не было, так как должны были переночевать в Симиттусе и на следующий день вернуться на либурну, поэтому нас раскидали по чужим, где были свободные места. Кезон Мастарна поселился у своего дальнего родственника-кавалериста, а меня разместили в третьей манипуле с двумя опционами, двумя их помощниками тессерариями, в обязанность которых входила организация караульной службы и передача паролей часовым, двумя сигниферами (штандартоносцами-казначеями) и тремя буцинаторами (трубачами), которые играли на буцинах — длинных, загнутых, медных трубах, напоминающих букву С, повернутую в обратную сторону. Трубачи в римской армии считаются унтер-офицерами и освобождаются от всех работ. Куда делся четвертый, если положен был по штату, мне не сказали, а я не захотел проявлять излишнее любопытство и давать повод для грубого ответа, на который пришлось бы как-то реагировать. Для чистокровных римлян и так большая загадка, как такой молодой варвар стал опционом и дупликарием. Списывали на бардак, царящий, по их мнению, на флоте, где порядочный гражданин служить не будет. В друзья им я не лез, так что сосуществовали первые два дня спокойно.
