— Проезжайте. — Мужик махнул рукой, и стальные ворота медленно поползли в стороны, открывая въезд.
— Чем обязан, товарищи? — спросил хозяин дома после того, как мы расселись в просторной гостиной.
Генерал мне чем-то напомнил артиста Василия Ланового. Худой, высокий, с вдумчивыми грустными глазами.
— Михаил Федорович, — начал майор, — мы пришли к вам с очень большой проблемой. Для того чтобы объяснить, почему именно к вам, нужно рассказать предысторию вопроса. У вас есть время?
— С некоторых пор свободного времени у меня много, — невесело усмехнулся мужчина. — Предлагаю побеседовать за чашкой чая.
В комнату вошла женщина лет шестидесяти с самоваром. Она же чуть позже принесла чайные приборы.
В гостиной не было недостатка в зеркалах, поэтому я сразу занял место, чтобы видеть отражение Михаила Федоровича. К моему большому сожалению, отзвука в ладонях его цветок не вызвал, о чем я мысленно сообщил Степанычу. Он продолжал рассказывать об эксперименте с синим камнем. Всю информацию майор излагал в сжатом виде и уложился в четверть часа. Когда он закончил, хозяин дома задумался. Генерал по очереди осмотрел каждого из нас, затем снова перевел взгляд на сидящего рядом рассказчика.
— И вы хотите, чтобы я во все это поверил? Я, конечно, в отставке, но из ума еще не выжил. Не ожидал от тебя, майор.
— Мои слова несложно проверить. Володя, покажи свои способности.
Бобрин медленно взмыл к потолку и так же неспешно опустился.
— Как телепат, могу слово в слово записать ваше мысленное высказывание по поводу увиденного. Проще, конечно, озвучить, но рядом девушка.
Обо мне Владимир Степанович ничего не рассказал.
— Прямо как в цирке. — Мужчина выглядел несколько обескураженным. Похоже, сейчас он не верил не только майору, но и своим глазам. — А у девушки какой дар?
— Любому из нас она может беззвучно послать сообщение.
— Но ты, если я правильно понимаю смысл слова «телепат», и так читаешь мысли?
— Семен и Владимир этого не умеют, однако Маргариту слышат. Причем на очень большом расстоянии.
— Деда, привет! Я из школы пришла. — В гостиную вбежала девчушка лет тринадцати. — Ой! — Она заметила нас и остановилась около входа.
Сначала я не понял, что происходит: тысячи иголок впились в ладони с такой силой, что я едва не закричал. И лишь затем сообразил: в одном из зеркал отражался цветок вошедшей. Малиновый, как у Риты, и растерзанный, как еще вчера у майора.
— Привет, Наташа. Переоденься и приходи пить чай.
Она кивнула и вышла из комнаты.
— Молодой человек, вам плохо? — Генерал, видимо, обратил внимание на мою реакцию.
— Михаил Федорович, что с внучкой? — вопрос сорвался с губ, как только девочка скрылась за дверью.
— Кто вам сказал?! — Лицо добродушного хозяина моментально преобразилось, пылая негодованием. — Откуда узнали?! — Он вскочил, перевел гневный взгляд на майора: — Вздумали сыграть на человеческом горе? Забирай свою свору и вон из моего дома. Негодяи!
Подобного всплеска эмоций я не ожидал. Мы все тоже встали.
— Минуту, — повысил голос Степаныч. — Семен, что ты увидел?
— Ситуация один в один, как у вас тогда в гостинице. Ее спасать надо!
Майору было легче других меня понять, поскольку недосказанное он мог прочитать в мыслях.
— Ты сможешь?
— Да.
— Генерал, я еще не рассказал вам о даре этого молодого человека. Он целитель.
— Кто?! — Слова Кошевара лишь подлили масла в огонь. — Убирайтесь, я сказал!
— Вы помните, как я выглядел в прошлом году?
Владимир Степанович положил руку на плечо генерала. Тот немного растерялся.
— Помню. Думал, что мы ровесники.
— А теперь?
— Майор, я что, на допросе?!
— Нет, просто если бы не этот парень, мне бы осталось жить несколько месяцев. И врачи ничего не обещали.
— Ты мне раньше этого не говорил.
— Вы же не врач.
— А он? — Генерал кивнул в мою сторону.
— Он — целитель. Настоящий. Только вот дар Семена не каждому помочь способен. Честно говоря, сюда мы ехали в надежде, что сможем подлечить вас, как бы в доказательство своих слов. Но ваши болячки выше его сил.
— Погоди, ты хочешь сказать, он может вылечить мою внучку прямо сейчас?! Да я уже к кому только не ходил: и к травникам, и к бабкам, даже к потомственным целителям, чтоб им пусто было! Ничего не помогло. Ее целый институт обследовал. Знаешь, что мне сказали? Шок, вызванный гибелью родителей, совпал с началом перестройки девичьего организма. Психологическая травма сместила какие-то акценты и вместо развития и роста запустила механизм разрушения. Врачи утверждают, что ее организм сам себя уничтожает. И они не могут остановить этот процесс, только затормозить. Месяц она на уколах, потом недели три живет без боли, как сейчас. Затем все повторяется снова. Да я готов за любую соломину ухватиться, лишь бы она жила. Он точно может ее спасти?
Этот сильный человек сейчас умоляюще смотрел на меня.
— Должно получиться, — кивнул я.
— Что для этого нужно?! Любые лекарства, оборудование…
— Нужно лишь зеркало. И чтобы никто не мешал.
— Я могу присутствовать? — снова обратился генерал.
— Обязательно. Процесс очень болезненный, надо будет поддержать девочку.
— Идем.
Вблизи ее цветок выглядел еще ужаснее, словно рядом взорвалась осколочная граната и лепестки изодрало в клочья. Целым не остался ни один.
Не знаю, какие ощущения испытывает грешник в аду, но мои были немногим лучше. Отдельные участки лепестков приходилось восстанавливать по крошечным уцелевшим частям других. И все это с не отпускавшей ни на миг болью, которая, казалось, перетекала от девушки ко мне. Я чувствовал боль каждой клеткой своего организма, видел измученное страданием лицо Наташи и латал дыры в малиновой ткани ее цветка.
— У вас есть нашатырь? — спросил я генерала через полтора часа работы.
— Найдем.
— Быстрее, пожалуйста.
Он тут же вышел за дверь.
— Ты как? Держишься? — обратился к девочке.
— Очень больно, но я не хочу пугать дедушку. Он страшно за меня переживает.
— Умница. Но учти, мы только на полпути. Чтобы боль была не столь сильной, нужно вспомнить что-либо светлое из прошлой жизни. Сумеешь?
— Попробую.
— Вот нашатырь. Наташа, ты как себя чувствуешь?
— Нашатырь не ей, а мне, — пробормотал я.
— Семен, да на тебе же лица нет. — Михаил Федорович только сейчас взглянул на меня, во время сеанса он смотрел лишь на внучку.
— Лицо в этом деле не главное. Не свалиться бы до конца процедуры.
Резкий запах прогнал дурноту, но ненадолго. Закончив пятый лепесток, я понял, что не могу унять дрожь в коленях. Лицо превратилось в кусок мела, на котором абсолютно не выделялись губы. Генерал уже просто держал пузырек с нашатырем возле моего носа, и аромат остро пахнущей жидкости больше не казался отталкивающим.
— Только не вздумайте мне врача вызывать, если вдруг чего. Сам отлежусь, и все будет в порядке, — прошептал я, пока еще имел силы ворочать языком.
Работа над последним лепестком происходила в тумане. Я слышал голос, но не разбирал слова, замечал расплывчатые силуэты, но не мог сфокусировать на них зрение. Только цветок и ладони виднелись отчетливо, остальное перестало для меня существовать.
«Неужели закончил?!»
— Все, — выдавил я, поднял руки, как хирург, и провалился в бездонную темноту.
Другой бы на моем месте, наверное, возненавидел эти полупрозрачные цветы: ведь соприкосновение с ними приносило боль и страдания. Но вид лепестков на фоне звездного неба вносил в душу величайшее умиротворение. В реальной жизни они буквально высасывали из меня энергию, но в сновидениях — наоборот. Глядя на плывущие мимо бутоны, я ощущал прилив сил, чувствовал себя одним из них. Хоровод из хрустальных цветов оказывал завораживающее действие. Однако вскоре картинка поменялась: остался лишь один, окруженный малиновыми лепестками, и… опять появилась плита из прошлого сна. Луч из ее основания осветил хрустальное растение, а оно, в свою очередь, отразило часть энергии обратно. По крайней мере, мне так показалось. В конце концов, это ведь мой сон? Так что сияющие частицы, выстроившиеся по спирали от цветка к шестиграннику, вполне могли оказаться энергетическими зарядами. Они постепенно разрушили покрытие одной из боковых граней плиты, точнее, убрали с нее серый налет, под которым скрывался ярко-синий окрас. Теперь две боковые стороны плиты обрели яркий наряд. И что это могло означать?
