– Я бы взял этого Прокофьева за яйца, высоко поднял бы над головой и держал бы так до тех пор, пока он не сознался бы, какой умелец ему видеозапись подправил, и за сколько, заодно. Такой расклад годится?

– Годится, – согласился Сашка. – Можно и так. Только я подозреваю, что никакой записи уже нет. Стёрлась. Случайно. Всякое же бывает…

– А за этим Прокофьевым, похоже, не слабо стоят? – произнёс я свои мысли вслух.

– Во! В корень зришь! Просто так он бы побоялся столько дел «загасить». Следак и следак! Ему велели, он так дело повернул. Хочешь с ним поговорить?

– Я?! А что я должен ему сказать? Он же реально не по своей воле эти дела на тормозах спускает.

– Пусть расскажет, по чьей. Дальше видно будет.

– Да не блажи ты, Сашка! – я поморщился. – Во-первых, он может испугаться и не рассказать. Во-вторых, кроме непосредственного начальника он никого не назовёт. В-третьих…

– В третьих, – наставительно произнёс Сашка, – это, смотря, кто и как спросит. Можно спросить и так, что ответит… Просто тут вот какая неприятность… Сейчас этот упырёнок оштрафованный здесь, то есть дома. Но есть у нас некоторые основания полагать, что в ближайшее время его переправят в Лондон. А там его достать будет сложней.

– А ты считаешь, что апелляция не поможет? – на всякий случай спросил я, хотя ответ знал.

– Наивный ты человек, майор! – Сашка покачал головой. – Это говорю тебе не я. Это говорят тебе такие чуждые нам с тобой мёртвые американские президенты. Даже общественный резонанс не поможет. Вот увидишь. Дело оставят без пересмотра. Правда, ещё можно ущерб этого сраного «infiniti» повесить на родственников погибшего. Для полноты абсурдности картины…

Наш разговор был прерван звонком. Сашкин телефон звонил куда более спокойней и мелодичней, чем мой. По встревоженному Сашкиному голосу я понял, что что-то произошло. Прибавил скорость. Напарник старался сдержать волнение и отвечал почти спокойно, отдавая какие-то распоряжения. Закончив разговор, он вдруг изменился в лице и тихо, но очень решительно велел мне:

– Гони! Они её нашли!

Мы уже мчались по Ржевке. Улицы в воскресный день были пустыми, и я выжимал из машины всё, что можно. Любой гаишник, вставший на моём пути, был бы, наверно, просто сбит. Сашка звонил куда-то, требовал подкрепления:

– Александров, Центральное РУВД… Ребята, срочно отправьте бригаду на Лубянскую, десять! Там вооружённое нападение. Трое боевиков, вооружены… Быстрее, ребята, я вас прошу! Мы на подходе…

Мы бы добрались минут за пять-семь, если бы я не промахнулся. Я не был на Сашкиной даче много лет. Всё вокруг изменилось и я на огромной скорости проскочил поворот. Мы теряли драгоценные секунды. На подъезде к дому я увидел Жанкину «тойоту». Навстречу нам от дома отруливал серебристый «ниссан».

– По нашу душу, – крикнул Сашка, выскочил на ходу из машины и бросился буквально под колёса джипа. Всё происходило невероятно быстро, но казалось, как будто время замерло. Вот Сашка обогнув «опель», буквально повисает на запаске джипа, вот машину подбрасывает на кочке, и Сашка, сорвавшись, падает в дорожную пыль. Вскакивает… Я видел это уже боковым зрением, потому что сам со всех ног бежал к дому. На крыльце лежал один из убийц. Он был мёртв. Из его шеи торчала рукоятка ножа, и маленьким фонтанчиком ещё выплёскивалась яркая кровь. На второй труп я наткнулся уже в прихожей. Он лежал ничком, на животе, но его шея странным образом была вывернута в противоположную сторону, а в глазах застыли боль и смертельный ужас.

– Жан! – позвал я. – Жанна!

– Я здесь, – я еле узнал сдавленный голос и бросился на его звук.

Жанна лежала на полу кухни, свернувшись в клубок. Я попробовал разогнуть её. Но она только ещё сильней сжалась. Всё вокруг было залито кровью. Она была бледной, как простыня, но не стонала, только бормотала тихо:

– Холодно, Серенький, мне холодно…

Я схватил её на руки и бросился на улицу. Моей машины не было видно, видимо, Сашка умчался вдогонку за джипом. Я уложил Жанну на заднее сидение её «тойоты» и вскочил за руль. Всё происходило какие-то секунды, и я очень надеялся, что этих секунд хватит, чтобы успеть… Уже выруливая по направлению к городу, я схватился за телефон. Все «нужные» номера были в памяти, оставалось только нажимать кнопки:

– Дежурный! Сергеев… Городская прокуратура… Высылайте бригаду «скорой» с реанимацией… Везу раненого… Ранение в живот, большая кровопотеря… Срочно, вашу мать!.. И пусть перехватят на выезде из Мельничного ручья серебристый «ниссан»… Там вооруженный бандит… Быстрее!..

Я мчался по шоссе в сторону города. Далеко сзади остался мой догорающий «опель» и остановленный «ниссан» с валяющимся рядом мордой в асфальт ублюдком, около которого уже копошились «омоновцы», попинывая лежащего ногами. Я думал только об одном: «Успеть! Я должен успеть!». Замигала мчащаяся навстречу «скорая» и я аккуратно затормозил. Врачи, подбежавшие к машине с носилками, только покачали головами. Кажется, я что-то кричал им, приказывал, матерился на них. Всё это помнилось плохо, смутно, урывками. Осознал я себя только в машине «скорой». Жанна лежала на каталке, вокруг змеились какие-то провода, трубки. Она была в сознании, но еле слышно стонала. Хотелось орать и выть, но я не мог. Не должен был этого делать. Я лишь гладил Жанну по маленькой хрупкой руке с длинными ноготками и бестолково твердил:

– Всё будет хорошо. Солнышко! Потерпи! Всё будет хорошо!..

Врач с сожалением посмотрел на меня и безнадёжно покачал головой. Жанна не могла этого видеть. Она облизнула пересохшие губы и ответила мне. Это было последнее, что я услышал:

– Конечно… Всё будет хорошо… Я очень тебя люблю, Серенький! Очень, очень…

Дальше какой-то провал… Я очнулся в коридоре больницы, и не сразу понял, где я, и зачем я здесь. Молнией в голове пронеслось: « Жанна… «скорая»… ранение…». Куда все подевались и что со мной? Опять, как кисейная барышня грохнулся в обморок? Я встал с кушетки на которой очутился неизвестно как, и побрёл по больнице искать Жанну. Встретившийся мне врач ничего не знал, отправил меня в приёмный покой. Там милая медсестричка быстро объяснила, что меня без сознания отправили в «неврологию», а моя спутница в реанимации травматологического отделения. Это была та же больница, которую я посещал несколько дней назад, разыскивая официантку. Врачи были такие же уставшие, задёрганные и нервные. С трудом я разыскал травматологию, буквально силой, не слушая цепляющихся за мои руки медсестёр и врачей, ворвался в реанимацию… Она была пуста. Только тогда до меня дошли слова врача, тщетно пытавшегося перегородить мне дорогу к реанимационной палате:

– Мы сделали всё, что смогли… – это были слова равнодушного или очень уставшего человека. – У неё была гемофилия… несвёртываемость крови… очень большая кровопотеря… и очень серьёзное ранение… Я вообще не понимаю, как её могли довезти живой… Все кишки наружу… как на бойне…

Я открыл глаза. Какие-то трубки, провода, белый потолок над головой и полковник Снегирёв рядом на стуле в накинутом на плечи белом халате. Увидев, что я пришёл в себя, он оживился:

– Ну, слава богу! Думал, ты уже не очухаешься. Говорил тебе: с сосудами не шутят! Долетался, бэтман?

Я не мог говорить, только кивал. Полковник погладил меня по руке и ровным голосом доложил обстановку:

– Девушку ты довёз. Но ранение у неё было слишком серьёзное, несовместимое с жизнью… Да ещё огромная кровопотеря… У неё гемофилия была. Ты не знал?

Я только покачал головой. Еле разлепил губы и, вспомнив о горящем «опеле», спросил Снегирёва:

– А Сашка?..

– Александров погиб… Он практически догнал «ниссан», пытался прижать его к обочине, когда бандит начал отстреливаться. Ранение было не смертельным, но эта сволочь попала в бензобак и машина взорвалась… Буквально через несколько секунд подоспел ОМОН, перегородил дорогу, и бандиту было уже не уйти. А Сашку спасти не удалось. Когда «скорая» приехала, он ещё был жив, только обгорел очень… Да, и вот ещё что… В твоём телефоне мы нашли «подселенца», причем непростого. Они не только прослушивали твой эфир, но и слышали вообще все твои разговоры. Поэтому они и на Аркашу вышли. Да и девушку они тоже через этого же «жучка» выследили. Такие дела, брат… Где тебе его «подселили», вычислишь?